И впрямь, обращаясь за советом, Чэд, по сути, давал понять: он знает, что ему делать, и в особенности знал это сейчас, выставляя напоказ перед сестрой обширный круг своих знакомств. Весь этот парад отвечал духу и тону, взятым сразу по прибытии помянутой выше леди; уже на вокзале он избрал линию поведения, которой неукоснительно следовал и которая позволяла ему вести Пококов — правда, без сомнения, слегка ослепленных, без сомнения, запыхавшихся и ошеломленных — к концу пути, который они волей-неволей принимали за приятный. Он сделал его для них до невозможности приятным и безжалостно насыщенным; так что, в итоге, они, на взгляд Стрезера, даже не заметили, что стезя, по которой шли, никуда не ведет. Это был отменный тупик, откуда не было выхода и откуда, если повезло застрять в нем, они могли лишь — что всегда выглядит безобразно — пятиться задом. Сегодня вечером они, бесспорно, достигли предела, и прием у Чэда представлял собой конечный пункт этого cul-de-sac.[90] Чтобы все это осуществить, нужна была рука, постоянно их направлявшая, — рука, дергавшая проволочки с таким искусством, которому старшему джентльмену оставалось только дивиться. Этот старший джентльмен чувствовал свою ответственность, хотя и поздравлял себя с успехом: все происходящее было, скажем прямо, результатом высказанных им полтора месяца назад доводов в пользу того, что следует подождать и посмотреть, с чем, собственно, явятся сюда их друзья. Он убедил Чэда подождать, он убедил его посмотреть; а потому не ему было сетовать на время, которое он на это потратил. Теперь, по прошествии двух недель, Сара оказалась в обстоятельствах — не вызвавших, кстати, возражений с ее стороны, — которые принуждали ее примириться с тем, что предпринятая ею поездка превратилась в увеселительную, правда, несколько чересчур сумбурную и суматошную. Если ее брат заслуживал упрека, то, пожалуй, лишь в том, что преподнес питье чрезмерно крепкое, а чашу налил до краев. Откровенно рассматривая появление родственников как повод для развлечений, он почти не оставлял им места ни для чего другого. Он предлагал, придумывал, усердствовал, как только мог, хотя и держал их на свободном, легчайшем поводке. За недели, проведенные в Париже, Стрезер, как ему казалось, хорошо узнал этот город, но теперь знакомился с ним наново и с новым чувством, с точки зрения panem et circenses, предлагаемой его коллегам по миссии.
Тысячи невысказанных мыслей гудели у него в голове на фоне этих впечатлений, и чаще других та, что Сара, если смотреть правде в глаза, скорее всего сама не понимает, куда ее несет. У нее не было никаких оснований подозревать, что Чэд принимает ее иначе, чем по высшему разряду; и все же Стрезера поражало, что она каждый раз словно замирала в душе, упуская возможность выразить какой-то главный nuance.[91] Главный nuance, короче говоря, состоял в том, что брат и должен был принимать ее по высшему разряду — хотела бы она посмотреть, как бы он посмел поступить иным образом! Но принять ее по высшему разряду было еще не все — лишь басня, которой не насытить соловья, и, прямо скажем, случались минуты, когда она чувствовала, как пронзительные глаза их отсутствовавшей матери буквально вонзаются ей в спину. У Стрезера, который, по своему обыкновению, все подмечал и над всем размышлял, тоже случались минуты, когда ему было попросту ее жаль — жаль, потому что она казалась ему сидящей в потерявшем управление экипаже, решая, удастся ли ей из него выпрыгнуть. Отважится ли она прыгнуть, сумеет ли приземлиться, ничего себе не сломав? — эти вопросы невольно вставали перед ним при виде смертельной бледности ее лица, крепко сжатых губ, все сознающих глаз. И он вновь и вновь возвращался к самому главному: нужно ли ее на это подтолкнуть? Он полагал, что она все-таки прыгнет; тем не менее вероятность иного решения особенно его волновала. Одна мысль ни на минуту его не покидала — убеждение, которое, по правде говоря, усиливалось впечатлениями нынешнего вечера: если она, подобрав юбки и закрыв глаза, выскочит из несущегося полным ходом экипажа, его это коснется немедленно. Потому что, так или иначе, она падет прямо на него; ему, несомненно, будет предназначено принять всю ее тяжесть на себя. Приметы и знамения, предвещавшие это событие, множились даже на ослепительном приеме у Чэда. И отчасти из-за ожидания такой перспективы, бросавшей его в трепет, Стрезер, оставив почти все общество в двух соседних гостиных, оставив тех, кого уже знал, и многочисленных блестящих незнакомцев обоего пола, изъяснявшихся на полдюжине различных языков, пожелал провести пять спокойных минут с Крошкой Билхемом, который всегда действовал на него умиротворяюще и даже в известной степени вдохновляюще и которому, более того, и в самом деле всегда было что сказать, нужное и важное.
Наш друг давно — казалось, уже с очень давних пор — чувствовал себя несколько униженным, получая нравственные уроки в разговорах с человеком намного себя моложе, но теперь привык: то ли оттого, что на фоне других унижений воспринимал это менее остро, то ли оттого, что брал пример с самого Крошки Билхема, удовлетворявшегося тем, чем был — неприметным, но зорким Крошкой Билхемом. Это, как виделось Стрезеру, превосходно его устраивало, и наш друг не раз втайне посмеивался над собой, что в свои солидные годы все еще ищет чего-то такого, что бы его устраивало. Как бы там ни было, но сейчас, о чем уже мы сказали, обоих в равной степени устраивало, что они нашли укромный уголок. Вдвойне укромным в данных обстоятельствах его делало то, что арии, доносившиеся из салона, исполнялись отменными певцами, из коих двое или трое были того разряда, слушать которых в частном доме считалось немалой честью. Присутствие их у Чэда поддерживало престиж его вечера, и Стрезера разбирало жгучее, почти болезненное любопытство: он пытался угадать, какое впечатление они произведут на Сару. Без сомнения, уже одной своей персоной являя центр композиции, облаченная в нечто великолепное и пурпурное — бившее Стрезера по глазам, как вспышки молний в темноте — она сейчас восседала в первом ряду располагавшихся кругом слушателей и оценивающе мерила их взглядом. С этими глазами Стрезер в течение всего обеда ни разу не встретился взглядом, заранее признавшись Чэду, — чем проявил, пожалуй, малодушие, — что хотел бы оказаться с этой дамой по одну сторону стола. И теперь, когда он достиг с Крошкой Билхемом небывалой степени близости, решил, воспользовавшись этим, расспросить его сразу обо всем.
— Скажите — вы ведь сидели так, что ее хорошо было видно, — как она все это воспринимает? Я хочу сказать: какие выводы делает?
— О, по-моему, для нее этот вечер — доказательство того, что притязания ее семьи более чем справедливы.
— То есть она недовольна этим светским парадом.
— Напротив. Довольна — как доказательством того, что Чэд умеет такие парады устраивать, — довольна этим, как никогда. Но она жаждет, чтобы он проявил свои способности по этой части там. Он не вправе тратить их на публику нашего пошиба.
— Она хочет, чтобы он перебросил все это туда?
— Все — за одним исключением. Все, что «подцепил» здесь… и умение, как это делать. Она не видит тут никаких затруднений. Она взяла бы это в свои руки и готова снизойти к мысли, что в Вулете такие приемы в целом будут некоторым образом даже лучше. Это еще не означает, что от таких приемов будет некоторым образом лучше для Вулета. Люди там нисколько не хуже.
— Не хуже вас и всех прочих? Возможно. Но дело тут не в самих людях, а в том, что создает подобных людей.
— Да, пожалуй, — согласился его молодой друг. — Так оно и есть. Позвольте сказать, как я это оцениваю. Миссис Покок все разглядела; достаточно на нее посмотреть! Если бы вы мельком увидели ее лицо, вы сразу поняли бы, что я имею в виду. Она приняла решение… под звуки музыки, которая Чэду недешево обошлась.
— Стало быть, — подхватил его мысль Стрезер, — она не замедлит мне кое-что преподнести.
— Не хочу пугать вас, но, думается, не замедлит. Впрочем, — продолжал Крошка Билхем, — если я могу хоть чуточку помочь вам продержаться…
— О, отнюдь не чуточку. — И Стрезер с благодарностью положил ему ладонь на плечо. — Тут любая помощь бесценна. — И с этими словами, показывающими, как рад будет принять ее, потрепал собеседника по колену. — Но я должен сам справиться с тем, что готовит мне судьба, и — вот увидите! — справлюсь! И все же, — секундой спустя добавил он, — вы тоже можете мне помочь. Вы как-то сказали, что считаете, Чэду нужно жениться. Тогда я как-то не уловил, хотя теперь знаю, вы имели в виду, ему нужно жениться на мисс Покок. Вы по-прежнему придерживаетесь этого мнения? — Он подчеркнуто помолчал. — Я хотел бы, чтобы вы его изменили. Вы очень мне этим поможете.
— Помогу тем, что стану считать, ему не нужно жениться?
