Вскоре Кийр, хихикая и выпячивая один бок, удаляется, то и дело оглядываясь на остающихся: рассерженный Кентукский Лев, чего доброго, может и впрямь запустить ему в спину горящей головешкой. Но опасения его напрасны, Тоотс с озабоченным видом сидит на пне и даже не смотрит вслед школьному приятелю.
Ух, дьявольщина! Сейчас, когда дело уже, так сказать, на мази, именно сейчас припуталась эта трижды проклятая книга со своими узорами! Так вот она, седьмая книга Моисеева, которую он разыскивал! Кто знает, что Тээле скажет и как поступит, когда прочтет все эти двадцать три главы; весьма возможно, что она в последнюю минуту откажется от этакого разрисованного узорами жениха. Тогда и будут они – Тоотс да Кийр – два сапога пара. И смогут они друг над другом подтрунивать и злорадствовать сколько душе угодно. Но, разумеется, он, Тоотс, не вынесет такой комедии. Тут же навострит лыжи, подается в Россию и больше никогда уже не покажется в Паунвере.
* * *
Сказав, что у него есть дела дома, Тоотс оставляет звонаря на вырубке, а сам быстрым шагом направляется в Заболотье. Но в Заболотье он не задерживается, шагает прямо в Паунвере, а оттуда дальше, через кладбищенский холм, по дороге, ведущей к хутору Рая. Здесь ему начинают лезть в голову самые мрачные мысли: а может быть, он вообще в последний раз идет сейчас на хутор Рая. С сильно бьющимся сердцем останавливается он перед дверью горницы и несколько секунд прислушивается. В комнате кто-то читает вслух, и чтеца то и дело разбирает смех; кто-то другой, видимо, слушатель, тоже все время фыркает.
– Будь что будет, – бормочет Тоотс и распахивает дверь.
Его встречают раскаты звонкого смеха. Тээле сидит на диване и читает своей сестре «Весну», часть первую.
– Ну! – смеясь восклицает Тээле. – Ты вовремя поспел, Йоозеп! Мы как раз сейчас читали такую смешную книгу, что…
– Знаю… – нехотя отвечает Тоотс.
– Знаешь? Откуда ты так быстро узнал? Неужели Кийр…
– А то кто же, конечно, Кийр. Кийр раздает эту книгу бесплатно по всему Паунвере.
– Вот дурак! – Хозяйская дочь снова прыскает со смеху. – Неужели он и в самом деле думает, что этим кому-нибудь насолит? Ха-ха-ха! Я ему очень благодарна за этот подарок. Иди сюда, Йоозеп, что ты такой надутый? Подумай, Лийде, Кентукский Лев недоволен, что о нем пишут! Ха-ха-ха! Не будь чудаком! Иди сюда, садись рядом со мной, я тебе почитаю. Мы уже почти всю книгу прочли, но готовы начать сначала. Иди сюда!
Тээле усаживает своего все еще хмурого жениха рядом с собой, кладет левую руку ему на плечо и, держа книгу в правой, начинает заново с первой страницы:
– «Когда Арно с отцом вошли в школу, оказалось, что уроки уже начались…»
Опманами называли в народе управляющих баронскими имениями.
Народное поверье гласит: измученные непосильным трудом, эстонские крестьяне от усталости засыпали в церкви во время молитвы; сатана пытался возможно большее число спящих записать в свой список, а так как их было много, то черту приходилось растягивать лошадиную шкуру, на которой он записывал имена «грешников».
Таара – божество древних эстонцев. Городом Тары называли Тарту.
А карбл (еврейск.) – рубль.
Искаженное немецкое ganze – вся.
Здесь Тоотс, видимо, перепутал эпоху, в которую жил и творил известный эстонский писатель Юхан Лийв, с эпохой религиозного писателя Георга Мюллера (он же Моллер, 1575-1608).
Jawohl (нем.) – да, так точно.
Auflage (нем.) – издание.
В Тарту на Каменном мосту, ныне не существующем, была надпись на латинском и немецком языках: «Река, укроти свой бег, Екатерина II тебе повелевает. Ею построен сей первый каменный мост на нашей земле, граду и краю на пользу».
Эмайыги в переводе значит «мать-река».
Г. Кадельбург и О. Блументаль – немецкие драматурги, авторы легких комедий.
Все свое ношу с собой (лат.).
