Когда они кончили, Дик, в свою очередь, попросил слова.
— Я все обдумал, — заявил он, — и прежде всего я отправлюсь путешествовать.
— Это все придет в свое время, дружок, — ласково пояснил мистер Слокум. — Когда, — ну скажем, — вы будете готовы к поступлению в университет, тогда один год за границей был бы очень полезен.
— Разумеется, — сейчас же вмешался мистер Дэвидсон, уловивший вспыхнувшую в глазах мальчика искру неудовольствия и то, как он невольно сжал губы, — конечно, вы и до тех пор будете совершать небольшие поездки во время каникул. Я уверен, и мои товарищи согласятся, что — при надлежащей осторожности и надзоре — такие экскурсии могут даже оказаться весьма благотворными.
— Сколько, вы сказали, у меня денег? — спросил Дик довольно неожиданно.
— Двадцать миллионов по самому умеренному счету, то есть приблизительно двадцать, — быстро ответил мистер Крокетт.
— А что, если бы я сейчас сказал, что мне нужны сто долларов? — продолжал Дик.
— То есть как же, — так, гм… — запнулся мистер Слокум и взглянул на товарищей.
— Мы спросили бы вас, на что они вам нужны, — ответил мистер Крокетт.
— А что, — очень медленно проговорил Дик, глядя мистеру Крокетту прямо в глаза, — если бы я вам ответил, что, к сожалению, я не хочу этого объяснять.
— В таком случае вы бы их не получили, — ответил мистер Крокетт так поспешно, что в его словах послышалась некоторая доля резкости, точно он выстрелил своими словами.
Дик медленно склонил голову, как бы давая этим словам глубже запасть в свое сознание.
— Но ведь, друг мой, — торопливо вмешался мистер Слокум, — вы, конечно, понимаете, что вы слишком молоды, чтобы тратить деньги бесконтрольно. Распоряжаться ими для вас должны мы.
— Вы хотите сказать, что без вашего разрешения я и одним пенни пользоваться не могу?
— Ни одним пенни, — отрезал мистер Крокетт.
Дик задумчиво кивнул головой и пробурчал:
— Да, понимаю.
— Конечно, само собой разумеется, у вас будут карманные деньги, — сказал мистер Дэвидсон. — Ну, скажем, доллар или два доллара в неделю, а когда вы подрастете, они будут все увеличиваться, так что к тому времени, когда вам будет двадцать один год, вы безусловно будете вполне в состоянии, конечно, при некотором руководстве, самостоятельно распоряжаться своими деньгами.
— А до тех пор, пока мне не будет двадцати одного года, я со своими двадцатью миллионами не могу получить себе и сотни долларов, чтобы распорядиться ими по-своему? — смиренно спросил Дик.
Мистер Дэвидсон хотел смягчить ответ, но Дик прервал его и продолжал.
— Насколько я понимаю, я не могу тратить денег, не получив на то вашего общего согласия?
Опекуны все трое утвердительно кивнули.
— Значит, что мы вчетвером решим, то и войдет в силу?
Опекуны снова подтвердили.
— Так вот, я хотел бы сейчас получить сто долларов, — заявил Дик.
— На что? — спросил мистер Крокетт.
— Это я могу вам сказать, — ответил мальчик твердо. — Чтобы путешествовать.
— Вы пропутешествуете в постель сегодня вечером в половине девятого, — резко возразил мистер Крокетт, — и никаких ста долларов вы не получите. Дама, о которой мы вам уже говорили, приедет сюда к шести часам. Вам известно, что вы будете на ее ежедневном и, если так выразиться, ежечасном попечении. В половине седьмого вы, как всегда, будете обедать; она будет есть с вами и следить за тем, чтобы в положенный час вы ложились спать. Мы уже говорили вам, что она заменит вам мать: она будет наблюдать за тем, чтобы ваши уши были чистые, шея вымыта.
— И чтобы в субботу вечером я принимал ванну, — с преувеличенной скромностью закончил за него Дик.
— Вот именно.
— Сколько же вы, то есть сколько же я плачу этой даме за ее услуги? — спросил Дик озадачивающим, сдержанным тоном, вошедшим у него в привычку и испытанным на себе его школьными товарищами и учителями.
Тут мистер Крокетт впервые откашлялся, прежде чем ответить.
— Ведь я ей плачу, не правда ли, — настаивал Дик, — из тех самых двадцати миллионов?
— Он — в отца, — заметил про себя мистер Слокум.
— Миссис Соммерстон, или, как вы ее называете, «эта дама», получает сто пятьдесят долларов в месяц, то есть тысячу восемьсот в год, — сказал мистер Крокетт.
— Это выброшенные деньги, — вздохнул Дик. — И к тому же при полном пансионе.
Он поднялся со своего стула, этот тринадцатилетний аристократ — аристократ не по рождению, не по наследству, а по воспитанию во дворце на Нобском холме. Он был в эту минуту так горд и высокомерен, что его опекуны тоже невольно поднялись со своих кожаных кресел. Но он не напоминал маленького лорда Фаунтлероя; здесь все обстояло сложнее. Он знал, что жизнь человеческая многолика. Недаром на первом месте оказалась Мона Санвинетти. Недаром он дрался с Тимом Хэгэном, пока не разделил с ним власти над школьным двором. Рожденный отцом, пережившим бешеную золотую лихорадку сорок девятого года, он был подлинным аристократом и вместе с тем демократом, прошедшим народную школу. Своим молодым, еще незрелым умом он уже постиг разницу между знатью и простонародьем; он обладал громадной силой воли и спокойной уверенностью в себе, совершенно непонятной трем пожилым джентльменам, в руки которых была отдана его судьба и которые обязались увеличить число его миллионов, а из него самого сделать порядочного человека по своему образу и подобию.
— Благодарю вас за доброту, — сказал Дик, обращаясь ко всем троим. — Надеюсь, мы как-нибудь уживемся. Разумеется, эти двадцать миллионов принадлежат мне и, конечно, вы обязаны сохранить их для меня, так как я в делах ничего не смыслю.
— Они в наших руках еще вырастут, дружок. Они будут целы, мы их поместим в благонадежные солидные бумаги, — заверял его мистер Слокум.
— Но только, пожалуйста, без спекуляций, — наказал Дик. — Папе везло, но я слышал, он говорил, что теперь времена изменились и что сейчас нельзя уже рисковать, как прежде.
Из всего этого можно, пожалуй, ошибочно решить, что у Дика подленькая и алчная душа. На самом же деле он в эту самую минуту погрузился в мечты и планы, столь же далекие и чуждые этим двадцати миллионам, как мысли пьяного матроса, швыряющего на берег свое жалованье за три года.
— Я ведь только мальчик, — продолжал Дик. — Но вы меня еще не совсем узнали. Со временем мы лучше познакомимся, а пока еще раз благодарю вас…
Он замолчал и с достоинством, которому рано научаются хозяева дворцов на Нобском холме, коротко поклонился, давая понять, что аудиенция кончена. Все это не ускользнуло от его опекунов, и они, товарищи его отца, удалились, сконфуженные и озадаченные. Дэвидсон и Слокум, спускаясь с массивной лестницы к поджидавшей их коляске, готовы были дать волю гневу, но мистер Крокетт, самый задорный и резкий из них, бормотал с восхищением: «Это его сын! Его сын!»
Они поехали в знаменитый клуб Пассифик-Юнион, где просидели целый час, серьезно обсуждая будущность Дика, обещая себе быть достойными доверия, возложенного на них Счастливчиком Ричардом Форрестом.
Между тем сам герой их спешно спускался с холма по обросшим травой тропкам, слишком крутым для верховой езды. За районом, занятым дворцами и обширными садами набобов, пошли невзрачные улички с деревянными бедными домишками. В 1887 году в Сан-Франциско, как в старинных европейских городах, чередовались дворцы и трущобы, и Нобский холм высился, точно средневековый замок, над ютившейся у его подножия беднотой.
Дик остановился у угловой зеленной лавки, второй этаж которой снимал Тимоти Хэгэн Старший; в качестве полисмена со ста долларами в месяц он мог себе позволить жить выше своих сограждан, содержащих семью на скудные сорок-пятьдесят долларов в месяц. Но тщетно Дик свистел в раскрытые окна. Тима Хэгэна Младшего не было дома. Дик уже перебирал разные места по соседству, где бы мог быть в данный момент его приятель, как вдруг из-за угла появился сам Тим, бережно несущий жестянку из-под свиного сала, наполненную пенящимся пивом. Он что-то пробурчал в знак приветствия, на что Дик ответил ему в тон, будто не он еще так недавно закончил прием трех богатейших тузов богатейшего города. Сознание, что он обладает двадцатью миллионами, непрерывно растущими, не сквозило в его голосе и нисколько не ослабило внешней грубости его приветствия.
— Тебя не видно со смерти твоего старика, — заметил Тим.
— Зато теперь видишь, — грубо бросил Дик. — Вот что, Тим, я к тебе по делу.
— Погоди, вот снесу пиво моему старику, — опытным глазом осматривая состояние пены на жестянке с пивом, ответил Тим, — а то он разорется на всю улицу, если ему подать без пены.
— Да ты встряхни, вот тебе и пена, — посоветовал Дик. — Мне на минутку только. Я сегодня ночью удираю, хочешь со мной?
