Ознакомительная версия.
— Как жаль, что нас только четверо, — сказала г — жа де Версель после обеда, — мы могли бы сыграть партию в бульот (в те времена в бульот играли еще впятером).
Марго, сидевшая в уголке, не решилась сказать, что она умеет играть в эту игру, и ее крестная предложила вист. За ужином, когда подали десерт, все стали просить мадемуазель де Версель спеть что‑нибудь. Барышня долго не соглашалась, но потом свежим, приятным голоском спела какую‑то небольшую арию, довольно веселую. Слушая ее, Марго невольно вздохнула, вспомнив об отцовском доме, где за десертом пела она, Марго. Когда все разошлись, она обнаружила, войдя к себе, что у нее. вынесли из комнаты две самые любимые ее вещи: мягкое кресло и маленький столик с инкрустациями, на который она всегда ставила зеркало, когда причесывалась. Дрожа, она полуоткрыла окно, чтобы бросить взгляд на свет, мерцавший обыкновенно за шторами Гастона: так она Есегда прощалась с ним, ложась спать. Но в этот вечер света не было; Гастон закрыл ставни. Совсем убитая, она легка в постель и всю ночь не могла уснуть.
Зачем приехали эти две дамы и сколько времени они пробудут здесь? Этого Марго, конечно, не знала, но было очевидно, что их приезд имел какую‑то связь с таинственными беседами, происходившими перед тем между г — жой Дорадур и ее сыном. Тут скрывалась тайна, которую Марго не в силах была разгадать, но она чувствовала, что этой тайне суждено было разрушить ее счастье. Сначала она думала, что эти дамы — родственницы ее крестной, но с ними обращались так дружески и вместе с тем так почтительно, что для родственников это было бы чересчур. Во время прогулки г — жа Дорадур позаботилась показать старшей даме, как далеко простирается ограда парка; она на ухо сообщила ей, что стоит ее поместье и какие доходы оно приносит. Уж не собиралась ли она продать Онвиль? А если так, что станется с семьей Марго? Оставит ли новый владелец прежних фермеров? С другой стороны, с какой стати г — же Дорадур, такой богатой, продавать дом, в котором она родилась, который как будто так нравится ее сыну? Гостьи приехали из Парижа, они то и дело говорили о Париже и, кажется, были вовсе не расположены жить в деревне. За ужином г — жа де Версель вскользь упомянула о том, что она близка к императрице, часто сопровождает ее в Мальмезон[4] и вообще пользуется ее благосклонностью. Быть может, г — жа Дорадур хотела попросить о повышении для Гастона, и тогда все это ухаживание за столь влиятельной особой становилось вполне понятным. Таковы были догадки Марго, но, несмотря на все старания, ум ее не мог удовлетвориться ими, а сердце упорно не желало остановиться на единственно вероятном предположении, которое в то же время было и единственно верным.
Утром двое слуг с большим трудом втащили в комнату мадемуазель де Версель огромный деревянный ящик. В ту минуту, когда Марго выходила из своей комнаты, до нее вдруг донеслись аккорды фортепьяно. Впервые в жизни она услыхала такую музыку; до сих пор ей были знакомы лишь кадрили, которые играли в ее деревне. Полная восхищения, она остановилась. Мадемуазель де Версель играла вальс, потом запела, и Марго тихонько подошла к двери, чтобы расслышать слова. Слова были итальянские. Нежность этого незнакомого языка показалась Марго еще более удивительной, чем благозвучные аккорды инструмента. Какой же необыкновенной была она, эта красивая барышня, умевшая произносить непонятные, таинственные слова под такую чудесную музыку! Не в силах побороть любопытство, Марго нагнулась, вытерла глаза, на которых еще блистали слезы, и посмотрела в замочную скважину. Она увидела мадемуазель де Версель в пеньюаре, с обнаженными руками и распу щенными волосами; губы у нее были полураскрыты, глаза подняты к небу. Марго показалось, что перед ней ангел; никогда еще ей не приходилось видеть ничего столь прекрасного. Она медленно отошла от дверей, ослепленная и в то же время подавленная, не понимая сама, что с ней происходит. Но, спускаясь по лестнице, она несколько раз повторила взволнованным голосом: «Пресвятая дева, какая же она красавица!»
Как это ни странно, но когда происходит какое‑нибудь событие, люди, которых оно наиболее затрагивает, часто больше всего ошибаются на его счет. По обращению Гастона с мадемуазель де Версель самый равнодушный свидетель тотчас догадался бы, что он в нее влюблен. Марго, однако, не видела этого, или, вернее, не хотела видеть. Несмотря на снедавшую ее грусть, какое‑то непонятное чувство, которое многие сочли бы просто невероятным, долго мешало ей разглядеть истину, — я говорю о том восхищении, какое внушала ей мадемуазель де Версель.
Мадемуазель де Версель была высока ростом, белокура, приветлива. Она не просто нравилась, она пленяла какой‑то, если можно так выразиться, целительной красотой. В самом деле, ее взгляд, ее речь дышали таким необыкновенным, таким ласковым спокойствием, что невозможно было устоять против радости, которую доставляло ее общество. Через несколько дней после приезда она начала выказывать Марго большую симпатию и даже сама сделала первые шаги к сближению. Она посвятила ее в некоторые тайны женского рукоделия, стала брать под руку на прогулках и как‑то раз заставила девушку спеть, аккомпанируя ей сама на фортепьяно, песенки, которые та певала в родном селе. Марго была тем более тронута этики знаками расположения, что сердце ее разрывалось от горя. Почти трое суток она жила заброшенная, всеми забытая, и когда молодая парижанка впервые подошла к ней и заговорила, Марго затрепетала от радости, страха и удивления. Она страдала, видя, что Гастон совершенно забыл о ней, и уже подозревала причину этого забвения. В поступке соперницы была для нее какая‑то необъяснимая отрада, к которой примешивалась и горечь. Прежде всего, сна почувствовала, что наконец‑то для нее кончится горькое одиночество, в котором она так внезапно оказалась. И кроме того, ей польстило внимание такой прелестной особы. Эта красавица, которая, казалось бы, должна была вызвать в ней только ревность, обворожила ее после первого же обращенного к ней слова. Познакомившись ближе с мадемуазель де Версель, Марго страстно к ней привязалась. Вдоволь налюбовавшись ее лицом, она стала восторгаться ее походкой, восхитительной простотой ее обраще н'ия, посадкой головы, наконец самой ничтожной ленточкой на ее платье. Она не могла наглядеться на нее и слушала ее с величайшим вниманием. Когда мадемуазель де Версель садилась за фортепьяно, глаза Марго сияли от счастья и как бы говорили окружающим: «Сейчас моя милая подружка будет играть». Именно так называла она мадемуазель де Версель, немного гордясь этим в глубине души. Когда они вместе проходили по селу, крестьян^ оборачивались им вслед. Мадемуазель де Версель ничего не замечала, а Марго краснела от удовольствия. Почти каждое утро, до завтрака, она навещала свою «милую подружку», помогала ей одеваться, смотрела, как та моет свои красивые белые ручки, слушала, как она поет на прекрасном итальянском языке. Потом спускалась вместе с ней в гостиную, гордясь тем, что запомнила какую‑нибудь мелодию, и тихо напевая ее на лестнице. И вместе с тем ее мучила тоска и она начинала плакать, как только оставалась одна.
У г — жи Дорадур был слишком поверхностный ум, чтобы она могла заметить перемену, происшедшую в ее крестнице. «Ты как будто немного бледна, — говорила она ей по временам. — Хорошо ли ты спала?» Затем, не ожидая ответа, переходила к Другим темам. Гастон был более проницателен, и когда он брал на себя труд подумать о Марго, для него была очевидна причина ее грусти, но он говорил себе, что, разумеется, это только детская причуда, легкая ревность, которая свойственна всем женщинам и, от которой с течением времени не останется и следа. Надо сказать, что Марго всегда избегала случая оказаться с ним наедине; одна мысль об этом приводила ее в трепет. Гуляя одна по саду, она немедленно сворачивала с дороги, едва завидев издали Га- стона, и, благодаря этим стараниям скрыть свою любовь, казалась молодому человеку какой‑то дикаркой. «Странная девочка!» — часто думал он, когда она убегала, едва заметив, что он собирается подойти к ней. А иногда, желая позабавиться ее смущением, он все‑таки заговаривал с ней, несмотря на ее нежелание. В таких случаях Марго опускала голову, отвечала односложно и как будто вся съеживалась, словно мимоза.
Дни проходили крайне однообразно. Гастон больше не ездил на охоту; играли мало, гуляли редко. Время проходило в бесконечных разговорах, и г — жа Дорадур по два — три раза в день отсылала Марго, чтобы можно было говорить свободнее. Бедная девочка только и делала, что выходила из своей комнаты и возвращалась туда. Если ей случалось войти в гостиную не совсем кстати, обе матери переглядывались, и все умолкали. После длинной конфиденциальной беседы ее снова приглашали обратно, и она садилась, ни на кого не глядя, ощущая смутную тревогу, подобную той, какую мы испытываем на море, когда небо еще ясно, но издали медленно надвигается гроза.
Ознакомительная версия.
