— Я рад, что они с нами, — сказал консул во время танца миссис Хэмлин. — Я убежденный демократ и нахожу, что они ведут себя весьма благоразумно, держась друг друга.
Миссис Хэмлин нигде не видела Прайса и поинтересовалась у одного из пассажиров второго класса, где он.
— Потерян для мира, — последовал ответ. — Мы еще днем уложили его в постель и заперли в каюте.
Консул пригласил ее вновь и, танцуя, острил не переставая. И вдруг она почувствовала, что больше не в силах переносить все это громыхание любительского оркестра, шуточки консула, оживление танцующих. Она сама не знала, почему веселье этих людей, плывущих на корабле в ночи через пустыню моря, вдруг наполнило ее ужасом. Когда консул наконец отпустил ее, она выскользнула из салона, бросила по сторонам осторожный взгляд, проверяя, не заметил ли кто-нибудь ее бегство, и вышла на палубу. Там она стала тихо пробираться в один укромный уголок, где ее никто не мог бы потревожить. Все тонуло во мраке, но из ближайшего закоулка вдруг донеслись звуки сдавленного смеха, и она приметила Коломбину и малайского султана: миссис Линселл и доктор спешили продолжить флирт, прерванный смертью Галлахера.
Все эти люди с каким-то ожесточением спешили вычеркнуть из памяти всякую мысль о бедном одиноком человеке, так странно угасшем у них на глазах. Он не внушал им ни капли сострадания, скорее вызвал раздражение, нарушив их покой. С жадностью набросились они вновь на жизнь: шутили, флиртовали, сплетничали. Миссис Хэмлин вспомнилось, как консул сказал, что в бумагах умершего не нашлось ни единого письма, ни даже упоминания ни об одном друге, которого бы можно было известить о его смерти, и это показалось ей самым ужасным — горем, от которого болело ее сердце. В человеке, прошедшем по жизни в таком всечасном одиночестве, было что-то таинственное. А ведь подумать только, всего несколько дней назад пышущий здоровьем, как задиристый самец, полный сил и дерзких планов он поднялся на борт судна в Сингапуре. При мысли об этом ее охватила тоска. Священным трепетом отозвались в ее душе слова заупокойной службы: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цвет, он выходит и опадает…» Год за годом он мечтал, строил планы, страстно любил жизнь, столько хотел сделать, и когда наконец протянул руку, желая… нет, это было слишком горько, рядом с этим все остальные невзгоды казались безделицами. Важна только смерть, тайна смерти. Миссис Хэмлин облокотилась на поручни и стала рассматривать усыпанное звездами небо. Зачем люди сами себя мучают? Пусть плачут о тех, кого любили, смерть всегда ужасна, а остальным, живым, стоит ли растравлять в себе обиду, злость, заноситься, проявлять жестокость. Она вновь подумала о себе, о своем муже, о женщине, которую он так неожиданно полюбил. Он тоже сказал, что за всю жизнь мы бываем счастливы лишь краткие мгновения, а небытие продолжается вечно. Она размышляла долго, сосредоточенно, и вдруг, как молния, пронзающая тьму летней ночи, ум ее озарила мысль, заставившая ее за¬трепетать от удивления, ибо она поняла о себе что-то важное — она поняла, что у нее в сердце больше нет обиды на мужа и ревности к сопернице. Мысль эта сначала смутно забрезжила на краю сознания, а потом, как утреннее солнце, согрела ей душу отрадным, мягким теплом. Благодаря трагической смерти этого незнакомого ирландца она возвысилась духом и обрела мужество, чтобы принять отчаянное решение. Сердце ее стучало часто, ей не терпелось поскорее привести свою мысль в исполнение. Ее снедала страсть к самопожертвованию.
Музыка смолкла, бал окончился, почти все улеглись, немногие бодрствовавшие нашли себе приют в курительном салоне. Она прошла в каюту, не встретив по дороге ни души. Там она достала бювар и написала мужу письмо:
«Дорогой мой, сегодня Рождество, и я хочу сказать тебе, что мое сердце исполнено самых теплых чувств к вам обоим. Я вела себя глупо и нелепо. Я думаю, мы не должны мешать нашим любимым обретать счастье на их лад, напротив, мы должны любить их так сильно, чтобы не чувствовать себя от этого несчастными. Я хочу, чтобы ты знал: я не ревную тебя ни к одной из радостей, так странно пришедших в твою жизнь. Я больше не испытываю зависти, обиды или мстительного чувства. Не бойся, что я буду несчастна и одинока. Если когда-нибудь ты поймешь, что я нужна тебе, я приму тебя с радостью, не попрекая и не тая недобрых чувств. Я бесконечно благодарна тебе за все те годы счастья и нежности, которые ты подарил мне, и предлагаю тебе в ответ чувство, не связывающее тебя никакими обязательствами и, хочу надеяться, совершенно бескорыстное. Думай обо мне по-доброму и будь счастлив, счастлив, счастлив».
Она поставила подпись и вложила письмо в конверт. Хотя оно не могло уйти раньше, чем из Порт-Саида, ей хотелось поскорее опустить его в почтовый ящик. Так она и сделала. Раздеваясь перед сном, она глянула на себя в зеркало — глаза ее сияли, щеки под румянами горели. Будущее больше не казалось ей пустыней, а дарило надежду. Она скользнула в постель и заснула крепким сном без сновидений.
