– А жить где будешь?
– Сниму комнату без мебели или маленькую студию, а потом сама отделаю и обставлю. Это даже интересно.
– Тётя Эм тоже возвращается сегодня. Пока не найдёшь комнату, поживи у неё.
– Что ж, придётся, – задумчиво согласилась Клер.
Когда сестры подъезжали к дому, Динни спросила:
– Как же с Цейлоном, Клер? Ты всё обдумала?
– А какой смысл думать? Джерри, наверно, что-нибудь предпримет, но что именно – не знаю и знать не хочу.
– Он тебе писал?
– Нет.
– Дорогая, будь осторожна…
Клер пожала плечами:
– Постараюсь.
– Дадут ему отпуск, если потребуется?
– Несомненно.
– Ты будешь держать меня в курсе, да?
Клер наклонилась, не выпуская из рук руля, и чмокнула Динни в щёку.
Через три дня после разговора в «Кофейне» Крум получил письмо от сэра Лоренса Монта, который сообщил, что его кузен Джек Масхем ожидает прибытия арабских маток не раньше весны, но будет иметь мистера Крума в виду и не прочь увидеться с ним в ближайшее время. Знает ли мистер Крум какое-нибудь из арабских наречий?
"Не знаю, – подумал молодой человек, – зато знаю Стейплтона".
Стейплтон из Королевского уланского полка был в Веллингтоне курсом старше Крума и недавно прибыл в отпуск из Индии. Он известный игрок в поло и наверняка знаком с жаргоном восточных барышников. К тому ж он сломал себе бедро, готовя лошадь к скачкам с препятствиями, и, видимо, задержится в Англии. Однако необходимость немедленно найти работу не становилась от этого менее настоятельной, и Крум продолжал поиски, всюду получая один и тот же ответ: "Подождите до выборов!"
Поэтому на другое же утро после голосования он покинул Райдер-стрит, лаская себя самыми радужными надеждами, но к вечеру явился в клуб, изрядно их порастеряв. С таким же успехом он мог бы провести день в Ньюмаркете на скачках.
Однако, когда швейцар подал ему конверт, сердце Крума учащённо забилось. Он уселся в уголке и прочёл:
"Милый Тони,
Я получила место секретаря у нашего нового депутата Юстейса Дорнфорда, королевского адвоката в Темпле. Поэтому мне пришлось перебраться в Лондон. Пока не обзаведусь собственным жильём, остановилась на Маунтстрит у моей тётки леди Монт. Надеюсь, вам повезло не меньше, чем мне? Я обещала вас известить, как только буду в городе, и держу слово, но одновременно взываю к вашему чувству – реальности, конечно, и прошу вас воздать должную дань гордости и предрассудкам.
Ваша попутчица и благожелательница
Клер Кореей".
"Милая! – подумал Тони. – Какое счастье!" Он перечитал письмо, спрятал его в левый карман жилета, где хранил портсигар, и отправился в курительную. Там, на листке бумаги со старинным девизом клуба, он излил своё бесхитростное сердце.
"Клер, родная,
Ваше письмо бесконечно обрадовало меня. Ваш приезд в Лондон – замечательная новость. Ваш дядя был так добр ко мне, что я просто обязан зайти и поблагодарить его. Словом, завтра часов около шести буду у вас. Трачу всё время на поиски места и начинаю понимать, каково беднягам, изо дня в день получающим отказ. Когда же мой кошелёк опустеет, – а этого недолго ждать, – мне станет ещё хуже. К несчастью, безденежье – болезнь, от которой нет лекарства. Ваш патрон, надеюсь, порядочный человек. Члены парламента всегда рисовались мне несколько чудаковатыми, и я с трудом представляю себе вас среди биллей, петиций, прошений о патенте на открытие пивной и так далее. Как бы то ни было, ваше стремление к независимости делает вам честь. Какое сокрушительное большинство на выборах! Если консерваторы ничего не добьются даже при такой поддержке, значит, они вообще ни на что не годны. Что до меня, то я не в силах не любить вас и не мечтать о вас днём и ночью. Впрочем, постараюсь, насколько могу, быть послушным, так как меньше всего на свете хочу огорчать вас. Думаю о вас постоянно – даже тогда, когда на меня рыбьими глазами смотрит какой-нибудь субъект, чью каменную неподвижность я пытаюсь растрогать своей грустной повестью. В общем, я страшно люблю вас. Итак, завтра, в четверг, около шести.
Спокойной ночи, моя дорогая, чудная. Ваш Тонм".
В справочнике он отыскал номер дома сэра Лоренса на Маунт-стрит, надписал адрес, старательно облизал края конверта и вышел, чтобы собственноручно опустить письмо в ящик. И вдруг ему расхотелось возвращаться в клуб. Он был в настроении, которое плохо вязалось с клубной атмосферой. Клубы всегда пропитаны мужским духом, отношение к женщине в них, так сказать, послеобеденное – полупренебрежительное, полуразнузданное. Это крепости, комфортабельные и недоступные для женщин, где мужчина чувствует себя свободным от всяких обязательств перед ними, и стоит ему туда войти, как он сразу же напускает на себя независимый и высокомерный вид. К тому же "Кофейня", одно из самых старых учреждений такого типа, вечно полна завсегдатаями, людьми, которых невозможно представить себе вне клуба. "Нет! – решил Крум. – Пойду пообедаю где-нибудь на скорую руку и посмотрю новое обозрение в Друри Лейн".
Место ему досталось неважное, в одной из лож верхнего яруса, но он отличался острым зрением и все прекрасно видел. Спектакль скоро захватил его. Он достаточно долго жил за пределами Англии, чтобы не испытывать некоторого волнения при мысли о ней. Красочная панорама её истории за три последние десятилетия взволновала его так сильно, что он ни за что не признался бы в этом своим соседям по залу. Бурская война, смерть королевы Виктории, гибель "Титаника", мировая война, перемирие, встреча нового 1931 года… Спроси его кто-нибудь потом о пьесе, он, наверно ответил бы: "Замечательно! Впрочем, под конец мне взгрустнулось". Но, сидя в театре, он испытывал не грусть, а нечто гораздо большее – сердечную боль влюблённого, который жаждет счастья с любимой и не в силах его добиться; чувства человека, который пытается не сдаться, выстоять и тем не менее шатается из стороны в сторону под ударами жизни. Когда он выходил, у него в ушах звучали заключительные слова: "Величие, достоинство, мир". Трогательно и чертовски иронично! Он вытащил портсигар и закурил сигарету. Ночь была сухая, Крум шёл пешком, осторожно пробираясь через потоки машин, и в ушах его звучали меланхолические жалобы уличных певцов из пьесы. Рекламы в небе – и кучи отбросов! Люди, разъезжающиеся по домам в собственных машинах, – и бездомные бродяги! "Величие, достоинство, мир!"
"Я должен выпить", – решил молодой человек. Теперь он мог возвратиться в клуб: тот уже не отталкивал, а привлекал его, и Крум повернул к Сент-Джеймс-стрит. "Прощай, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!" Замечательная сцена, когда томми, насвистывая, маршируют по спирали сквозь туман, а на освещённой авансцене три накрашенные девчонки трещат: "Жаль вас отпускать, но вам пора идти". Публика в литерных ложах перегибалась через барьер и хлопала. До чего правдиво! Особенно эта весёлость на лицах накрашенных девчонок, когда она становится всё более наигранной и душераздирающей! Надо пойти ещё раз вместе с Клер. Взволнует ли это её? И вдруг Крум понял, что не знает. Да разве человек знает что-нибудь о другом, даже о женщине, которую любит? Сигарета обожгла ему губы, он выплюнул окурок… А сцена с молодожёнами, решившими провести медовый месяц на "Титанике"! Они облокотились о борт, им кажется, что перед ними раскрывается вся жизнь, а на самом деле впереди только холодная бездна океана. Что знали эти двое? Только одно – они желают друг друга. Поразмыслить – так жизнь дьявольски странная штука! Крум поднялся по лестнице «Кофейни» с таким чувством, словно прожил целую жизнь, с тех пор как спустился по ней…
На другой день, точно в шесть вечера, он позвонил у подъезда Монтов на Маунт-стрит.
Дворецкий, который открыл ему, вопросительно приподнял брови.
– Сэр Лоренс Монт дома?
– Нет, сэр. Дома леди Монт, сэр.
– К сожалению, я не знаком с леди Монт. Нельзя ли вызвать на минутку леди Корвен?
Одна из бровей дворецкого поднялась ещё выше. "Ага!" – казалось, подумал он.
– Как доложить, сэр?
Молодой человек протянул ему карточку.
– "Мистер Джеймс Бернард Крум", – нараспев прочитал дворецкий.
– Доложите, пожалуйста, иначе: "Мистер Тони Крум".
– Хорошо. Соблаговолите минутку подождать. Да вот и сама леди Корвен.
С лестницы донёсся возглас:
– Тони! Какая пунктуальность! Поднимайтесь сюда и познакомьтесь с тётей.
Клер перегнулась через перила; дворецкий исчез.
– Снимайте шляпу. Как это вы решаетесь выходить без пальто? Я вот всё время зябну.
Молодой человек подошёл вплотную к перилам.
– Милая! – прошептал он.
Она приложила палец к губам, затем протянула его Круму, который с трудом дотянулся до него своими.
– Идёмте!
Когда он добрался до верхней площадки. Клер уже распахнула дверь и объясняла:
– Это мой попутчик, тётя Эм. Мы вместе ехали на пароходе. Он пришёл к дяде Лоренсу. Мистер Крум – моя тётя, леди Монт.
