Терзаемый яростным страданием, Траугот, громко хохоча, помчался привычным путем, проскочил городские ворота и прямиком через Лангфур попал на Карлову гору. Он поглядел сверху на Сорренто, и слезы ручьем хлынули из его глаз.
— Увы! — возопил он. — Как больно, о, неисповедимые высшие силы, ранит ваша насмешка! Жестокий, неистребимый след оставляет она в беззащитном человеческом сердце! Но нет, нет! Напрасно ты, дитя, плачешь над непоправимым горем, не надо было тянуться рукой к горящему пламени, вместо того, чтобы наслаждаться его теплом и светом. — Перст судьбы зримо коснулся меня, но мой помраченный взор не распознал высшего существа, и я в дерзости своей возомнил, будто создание старинного мастера, чудесным образом представшее передо мной во плоти, было существом, подобным мне, и будто мне дозволено низвести его с сияющих высот в юдоль бренной земной жизни! Я никогда тебя не утрачивал, ты пребудешь со мною навек, ибо ты — само воплощение творческого духа, который живет в моей груди! Да и что может быть общего у тебя и у меня с какой-то советницей Матезиус? По-моему, решительно ничего!
— Вот и я тоже, почтенный господин Траугот, просто-таки ума не приложу, что может быть общего у вас с этой дамой! — вмешался в рассуждения Траугота какой-то посторонний голос.
Паривший в мечтах Траугот вернулся на землю. Он стоял, прислонившись к гранитной колонне, не отдавая себе отчета, каким образом очутился снова в Артуровом дворе. Посторонний голос, сказавший эти слова, принадлежал супругу Кристины. Он вручил Трауготу только что полученное из Рима письмо. Матушевский писал в нем:
«Прелестная Дорина все хорошеет, только совсем побледнела, истосковавшись по тебе, любезный друг! Она неустанно ждет твоего возвращения, питая в душе твердую уверенность, что ты ни за что на свете не сможешь ее покинуть. Она любит тебя всем сердцем. Когда же мы снова увидим тебя?»
— Я очень рад, — сказал Траугот мужу Кристины, закончив чтение. — Я рад, что мы сегодня покончили с делами, а завтра я уезжаю в Рим, где милая невеста с нетерпением ожидает моего возвращения.
Артуров двор — так именовались возникшие в XIII в. в Англии и распространившиеся с XIV в. в Германии братства, называвшие себя также рыцарями круглого стола. Король Артур — легендарный король бриттов (предположительно VI в.). Вокруг него группируется обширный цикл средневековых рыцарских романов, сложившихся в XII и последующих веках в литературе Западной Европы. Согласно преданию, рыцари Артура, в знак равенства, располагались за круглым столом. К Артуровым дворам принадлежали члены рыцарских, потом патрицианских родов. В дальнейшем название это перешло на здания, служившие сначала для рыцарских игр, затем для собраний купцов и совершения сделок. Данцигский Артуров двор, о котором идет речь в новелле, — один из самых знаменитых. Он был построен в 1350 г. братством святого Георгия. Позднее использовался как биржа.
Гигантская картина — «Страшный суд» данцигского художника Антона Мёллера (1602), написанная в духе нидерландской школы.
Смотри (лат.).
Сокровище Фафнира — роковой клад Нибелунгов, приносящий гибель его владельцам. В скандинавской версии о Нибелунгах, известной Гофману по трилогии Ф. де ла Мот Фуке «Герой Севера» (1808–1810), клад стережет дракон Фафнир.
Хельская коса — в Данцигской бухте.
Праздник святого Доминика отмечался 5 августа.
«Потерянный рай» и «Возвращенный рай»— эпические поэмы английского поэта Джона Мильтона (1608–1674).
Писание аллегорий… — Аллегорическая живопись и скульптура были особенно распространены в XVIII в. в эпоху Просвещения и отражали рационалистический характер просветительской эстетики. Немецкие романтики отрицательно относились к аллегории и противопоставляли ей символ как более сложное и многозначное образное воплощение. Гофман выразил свое отрицательное отношение к аллегории в первой редакции «Выбора невесты».
Откинь покрывало, Изида… — Изваяние древнеегипетской богини Изиды (Исиды) в Саисе выступает в сочинениях немецких романтиков как символическое воплощение таинств познания, скрытых от взора непосвященных непроницаемым покровом. Ср. двустишие Новалиса:
Лишь одному удалось приподнять покрывало богини.
Что же узрел он? Узрел — чудо: себя самого.
Этот же образ использован Шиллером в философском стихотворении «Саисское изваяние под покровом».
…один старинный приятель из Кёнигсберга Матушевский… — Даниель Томас Матушевский (ок. 1775–1825), товарищ Гофмана по Кенигсбергскому университету, впоследствии художник-портретист. //
