— Что такое, мой мальчик, в чем дело?
— Да нет, ничего, я потом… — Гора повернулся, намереваясь уйти, но Кришнодоял остановил его:
— Подожди, Гора, мне нужно сказать тебе кое-что. Недавно в Калькутту приехал один мой друг, брахмаист, оп поселился в Хэдотоле…
— Пореш-бабу?
— Откуда ты его знаешь?
— Биной живет рядом с ними, он мне рассказывал.
— Я хочу, чтобы ты навестил их.
Гора подумал немного и, к удивлению Анондомойи, согласился.
— Хорошо, я зайду к ним завтра, — сказал он. Но затем, подумав еще, добавил: — Хотя нет, завтра я не смогу.
— Почему? — спросил Кришнодоял.
— Завтра я еду в Тривени.[17]
— В Тривени? Это еще зачем?
— Там будет омовение по случаю затмения солнца.
— Я не понимаю, Гора, — вмешалась Анондомойи. — Ну зачем тебе понадобилось ехать для этого в Тривени? Как будто в Калькутте нет Ганги. Ты обязательно должен поступать не так, как все.
Ничего не ответив, Гора вышел из комнаты.
Он решил ехать в Тривени потому, что там собиралось много паломников. Теперь, отбросив прочь свои прежние колебания и предубеждения, он не хотел упускать ни одной возможности побыть вместе с людьми, почувствовать могучие волны жизни своей страны, услышать биение ее сердца. Ему хотелось слиться воедино со своим народом, сказать ему от всего сердца:
— Я принадлежу вам, а вы — мне!
Биной проснулся и увидел, что за ночь небо прояснилось, утро было чистое и сияющее, как улыбка младенца. Только два-три облака, белых и пушистых, медленно, словно в раздумье, плыли в вышине. Биной вышел на веранду. И невольно воспоминания о другом столь же чудесном солнечном утре нахлынули на него. Он стоял и улыбался, всматриваясь в даль, и вдруг увидел Пореша-бабу, который медленно шел по улице, опираясь на трость и держа за руку Шотиша. Заметив Биноя, Шотиш захлопал в ладоши и закричал:
— Биной-бабу! Биной-бабу!
Поднял голову и Пореш. Биной стремглав бросился вниз по лестнице и едва-едва успел встретить у входа в дом старика и мальчика.
Шотиш схватил Биноя за руку:
— Биной-бабу, вы ведь обещали прийти к нам, почему же до сих пор не пришли?
Биной ласково обнял мальчика за плечи и улыбнулся. Пореш осторожно прислонил трость к столу и уселся в кресло.
— Прямо и не знаю, что бы мы в тот раз делали, если б не вы, — сказал он. — Мы вам очень обязаны.
— Ну что вы, — смутился Биной, — я же ровным счетом ничего не сделал.
— Биной-бабу, а у вас нет собаки? — неожиданно спросил Шотиш.
— Собаки? — удивился Биной. — Нет, собаки у меня нет.
— А почему? Почему вы не заведете себе собаку?
— Да я никогда не задумывался над этим.
— Оказывается, Шотиш уже побывал у вас, — вмешался Пореш. — Воображаю, как он вам надоел своей болтовней. Он ведь может говорить без умолку. Сестра даже дала ему прозвище Бахтиар Хилджи.[18]
— Ну, поболтать и я не прочь при случае, — ответил Биной. — Очевидно, тут мы сошлись характерами. Правда, Шотиш-бабу?
Но Шотиша, по-видимому, беспокоило, что прозвище может повредить ему в глазах Биноя, и он воскликнул:
— Так ведь это хорошо! Очень хорошо! Ведь Бахтиар Хилджи — герой! Разве он не завоевал Бенгалию?
— Когда-то завоевал, — улыбнулся Биной. — Сейчас он, правда, не воюет, а только разговаривает. Но он и разговором своим может покорить Бенгалию.
В таком духе беседа продолжалась довольно долго. Пореш-бабу больше слушал и лишь изредка вставлял какое-нибудь замечание, улыбаясь при этом своей доброй, светлой улыбкой. Перед уходом, уже поднимаясь с кресла, он сказал:
— Мы живем в доме номер семьдесят восемь, направо от вашего дома.
— Да он знает, где мы живем! — закричал Шотиш. — Прошлый раз он проводил меня до самых дверей!
Стыдиться этого не было никакой причины, но Биной смутился, словно его уличили в нехорошем поступке.
— Значит, вы знаете наш дом! В таком случае, если вы когда-нибудь…
— Конечно. Как только… — смущенно залепетал Биной.
— Мы ведь почти соседи, — уже прощаясь, сказал Пореш-бабу. — Но живем в Калькутте, так что не удивительно, что до сих пор не познакомились по-настоящему.
Биной вышел проводить Пореша-бабу и, пока старик с мальчиком не скрылись из вида, стоял у двери и смотрел им вслед. Пореш шел медленно, опираясь на палку, а рядом с ним, без умолку болтая, семенил Шотиш.
Биной думал о том, что еще никогда не встречал такого удивительного человека, как Пореш-бабу. Так и хочется взять прах от его ног! А какой чудесный мальчишка этот Шотиш! Вырастет, будет настоящим мужчиной — умным и честным!
Как бы ни были хороши старик с мальчиком, но всех их положительных качеств едва ли было достаточно, чтобы объяснить этот внезапный прилив чувств любви и уважения. Однако Биной был так восторженно настроен, что ему отнюдь не требовалось длительного знакомства, чтобы наделить их всякими достоинствами.
«Совершенно очевидно, что не пойти к Порешу-бабу после этого будет просто невежливо», — думал Биной. Но Индия Горы и его последователей грозно предостерегала: «Берегись! Ты не должен входить в этот дом!» На каждом шагу Индия! На каждом шагу запреты! Биной подчинялся им — подчинялся всегда, хотя сомнения нередко закрадывались ему в душу. Однако сегодня его обуял мятежный дух. Воплощением всевозможных запретов — вот чем представилась ему Индия!
Вошел слуга и доложил, что завтрак подан. Было уже за полдень, а Биной еще не совершил утреннего омовения! Но он решительно тряхнул головой:
— Я сейчас ухожу. Не жди меня с завтраком.
Взяв зонт, даже не накинув чадора, он вышел на улицу и направился прямо к дому Горы. Биной знал, что ежедневно, в полдень, Гора уходит работать в «Индусское Патриотическое общество», снимавшее дом на Амхартской улице, — там он писал вдохновляющие письма членам Общества, рассеянным по всей Бенгалии, там же собирались его почитатели, ловившие каждое его слово, и верные друзья, готовые поддержать его в любом деле.
Как он и предполагал, Гора уже отправился туда. Биной бегом пробежал через внутренние комнаты и ворвался к Анондомойи. Она только что села завтракать, а Лочмия прислуживала ей и обмахивала ее веером.
— Что случилось, Биной? — удивилась Анондомойи. — Что с тобой?
Юноша сел напротив нее.
— Ма, я страшно голоден, — ответил он. — Покорми меня, пожалуйста.
— Ах, какая досада! — Анондомойи очень расстроилась. — Повар-брахман только что ушел, а ты ведь…
— Ты думаешь, я пришел затем, чтобы есть брахманскую стряпню? Будто у меня у самого нет повара-брахмана? Разреши мне разделить твой завтрак, ма. Ведь я же знаю, что ничего вкуснее того, что ешь ты, на свете нет. Лочмия, дай мне воды, пожалуйста.
Лочмия принесла стакан воды, и Биной залпом выпил его.
Анондомойи взяла чистую тарелку, переложила на нее часть риса со своей тарелки и подала Биною. Юноша накинулся на еду с такой жадностью, будто несколько дней ничего в рот не брал.
Глядя на обрадованное, просветлевшее лицо Анондомойи, Биной почувствовал, что и ему становится легче на душе. Анондомойи взялась за шитье. В соседней комнате готовили катеху,[19] и оттуда доносился аромат индийской акации. Биной растянулся на полу у ног Анондомойи, подперев рукой голову. Он забыл обо всем на свете и принялся радостно болтать с ней о том и о сем, совсем как в былые времена.
Нарушив один запрет, Биной почувствовал, как мятежный дух с новой силой, охватывает его. По улице, распрощавшись с Анондомойи, он уже не шел, а летел, как по воздуху. Ему хотелось рассказать каждому встречному, что сегодня он наконец освободился от оков, которые носил так долго.
Он как раз подходил к дому номер семьдесят восемь, когда увидел идущего ему навстречу Пореша-бабу.
— Заходите, Биной-бабу, заходите! Мы будем очень рады, — ласково пригласил он Биноя и ввел молодого человека в гостиную.
В комнате стоял небольшой стол, у стола — диван и плетеное кресло. На одной стене висела цветная гравюра, изображавшая Христа, на другой — фотография Кешоба-бабу; на столе, придавленная тяжелым пресс-папье, лежала пачка газет. В углу комнаты стоял книжный шкаф, верхняя полка его была занята сочинениями Теодора Паркера;[20] на шкафу стоял глобус в чехле.
Биной сел. При мысли о том, что в комнату в любую минуту может войти она, сердце его начало учащенно биться.
— По понедельникам Шучорита дает уроки дочери одного моего приятеля, — сказал Пореш, — ну, а Шотиш сопровождает ее, у них там есть мальчик — его ровесник. Я как раз возвращался домой после того, как проводил их. Задержись я немного, и не встретил бы вас…
Услышав это, Биной почувствовал одновременно и облегчение и разочарование. Но как бы то ни было, разговаривать с Порешем ему стало теперь значительно легче.
