— Несомненно! У нас нет секретов и тайн друг от друга.
— Вот зачем я пришел, сеньор, — сказал Мигел, доставая из кармана своего широкого пиджака бумажник и подавая его Леонсио. — Соблаговолите открыть этот бумажник и пересчитать деньги — там сумма, которую ваш отец, сеньор, назначил за свободу одной рабыни по имени Изаура, живущей в этом доме.
Леонсио, сразу изменившись в лице и машинально взяв бумажник, несколько мгновений тупо смотрел в потолок.
— Насколько я понимаю, — сказал он наконец, — вы, видимо, отец… как говорят, отец этой рабыни… Вы сеньор… не помню вашего имени…
— Мигел, к вашим услугам, сеньор.
— Да, правда, сеньор Мигел. Я очень рад, что вы собрали необходимую сумму, чтобы выкупить Изауру. Она заслуживает этого.
Пока Леонсио медленно открывает бумажник и неторопливо, банкноту за банкнотой, считает и вновь пересчитывает деньги, чтобы выиграть время и поразмыслить о том, что бы ему предпринять в этой щекотливой ситуации, мы воспользуемся удобным случаем, чтобы рассмотреть доброго и честного португальца, отца нашей героини, о котором мы до сих пор упоминали вскользь.
Это был мужчина пятидесяти с лишним лет, с первого взгляда было ясно, что перед нами искренний и простодушный человек. Он был бедно, но очень опрятно одет, его облик свидетельствовал о том, что он приехал в Бразилию не с целью обогащения, как многие его соотечественники. По его манерам и поведению можно было понять, что перед нами учтивый, хорошо воспитанный человек. Действительно, он родился в благородной и уважаемой семье мигелистов [2], эмигрировавших в Бразилию.
Его родители-жертвы политических интриг скончались, когда сыну было не более двадцати лет, не оставив ему ничего. Оказавшись один, без средств к существованию и покровительства, он был вынужден самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, нанимаясь садовником или огородником. Ловко и быстро исполнял он эту работу, как настоящий сын крестьянина.
Отец Леонсио, случайно познакомившись с ним и сразу оценив его достоинства, предложил ему место управляющего в своем поместье, с хорошим жалованием. Долгие годы Мигел добросовестно служил ему, пользуясь всеобщим уважением и любовью, до того рокового дня, когда он проявил извинительную слабость, о которой мы уже знаем, и в результате чего был грубо изгнан хозяином. По сей день в сердце Мигела жила обида и глубокая печаль за то, что он не смог защитить любимое им создание от ненависти и преследований развращенного и грубого господина. Однако Мигелу пришлось смириться. Ему не грозило остаться без работы и без крова. Зная его достоинства, любой из местных землевладельцев принял бы его с распростертыми объятиями, надо было только выбрать. Чтобы основаться поближе к любимой дочери, свой выбор он остановил на соседнем поместье.
Так как командор большую часть времени находился то в столице, то в Кампусе, Мигел часто и беспрепятственно мог видеть дочь, к которой он испытывал рее более глубокую привязанность. Супруга командора в отсутствие мужа держала открытыми двери своего дома для португальца и позволяла ему увидеть и приласкать дочурку. Это очень утешало и радовало Мигела. Действительно, ее госпожа, по воле неба, стала девочке второй матерью. К тому же, благодаря своему; — положению, она имела возможность поддержать и защитить рабыню. Неожиданная смерть этой добродетельной сеньоры разбила сердце Мигела, разом уничтожив его радужные надежды.
Сила родительской любви беспредельна! Мигел, преодолев свое прежнее отвращение и ненависть к командору, без колебаний пошел на унижения, надоедая ему своими просьбами, умоляя со слезами на глазах назначить цену за Изауру.
— Ей нет цены, она всегда будет моей, — грубо ответил неумолимый сеньор несчастному отцу.
Но вот однажды, чтобы наконец избавиться от назойливых просьб Мигела, он заявил:
— Через год принесешь мне десять тысяч рейсов, и я отдам тебе твою дочь и… сделай милость, оставь меня в покое. Если не придешь в срок, то простись с надеждой.
— Десять тысяч рейсов — это для меня очень большая сумма. Но ничего! Свобода Изауры дороже! Сеньор командор, я сделаю все возможное, чтобы принести вам эту сумму в назначенный срок. Надеюсь на бога, он не оставит нас.
Бедный человек трудом и бережливостью, экономя на всем и присовокупив все свои сбережения, собрал к концу года лишь половину необходимых денег. Он был вынужден воспользоваться великодушием своего нового хозяина, который, узнав о благородной цели управляющего — о притеснениях и вымогательстве, жертвой которых тот стал, — не раздумывая выдал ему необходимую сумму в долг, в счет будущего жалования.
Леонсио, как и его отец, полагал, что Мигел не сумеет собрать за год такую значительную сумму, и потому был изумлен и в высшей степени раздосадован, когда тот предъявил ему деньги.
— Десять тысяч, — сказал Леонсио, наконец пересчитав деньги. — Именно та сумма, которую назначил мой отец. Как же глуп и скуп мой родитель! — раздраженно прошептал он. — Я бы и за сто тысяч ее не отдал! Сеньор Мигел, — громко продолжил он, возвращая ему бумажник. — Уберите пока свои деньги. Изаура еще не принадлежит мне, только мой отец может распоряжаться ею. Он сейчас в столице, а я не получал от него никаких распоряжений на этот счет. Поэтому вам придется обратиться к нему самому.
— Но вы, сеньор, — его сын и единственный наследник, и, кажется, сами могли бы…
— Минуточку, сеньор Мигел! Мой отец, к счастью, еще жив, следовательно, я пока не могу распоряжаться его имуществом в качестве наследника.
— Сеньор, по крайней мере, не откажите в любезности принять эти деньги и переслать их вашему отцу, прося его от моего имени исполнить свое обещание — дать свободу Изауре за эту сумму.
— Ты еще раздумываешь, Леонсио? — нетерпеливо воскликнула Малвина, возмущенная поведением мужа. — Пиши, пиши как можно скорее своему отцу. Ты обесчестишь себя, уклонившись от участия в освобождении этой девушки.
Леонсио, подавленный властным взглядом жены и безысходностью своего положения, не мог более упорствовать. Бледный, мрачный и расстроенный, он уселся за стоя, на котором были бумага и чернила, и, взяв перо, задумался о той, о которой собирался писать. Малвина и Энрике, отойдя к окну, тихо переговаривались. Мигел замер в противоположном углу гостиной, терпеливо ожидая. В это время Изаура, заметившая из сада, где она пряталась, приезд отца, незаметно проскользнула в гостиную и подошла к нему. Отец и дочь заговорили вполголоса:
— Отец!.. Что вас привело сюда? По-моему, у вас хорошее настроение.
— Тише! — прошептал Мигел, поднимая палец к губам и показывая на Леонсио. — Речь идет о твоей свободе.
— Правда, отец?.. Разве это возможно? Но как?
— Как?.. За золото. Я заплатил за тебя, дочка, и скоро ты будешь свободна.
— Ах, дорогой папа! Как вы добры ко мне! Если бы вы только знали, сколько раз мне сегодня предлагали свободу. Но какой ценой, бог мой! Я даже не смею вам сказать. Но я чувствовала, — продолжала она, целуя в порыве нежности руки Мигела, — я всегда чувствовала, что получу свободу из рук того, кто даровал мне жизнь…
— Да, дорогая Изаура! — сказал отец, прижимая ее к сердцу. — Небо покровительствует нам, и скоро ты будешь свободна, всегда свободна!..
— А он согласится? — спросила Изаура, указывая на Леонсио.
— Дело не в нем, а в его отце, которому он сейчас пишет.
— Тогда мы можем надеяться. Если бы моя судьба зависела только от этого человека, я навсегда бы осталась рабыней.
— Проклятье! — выругался Леонсио про себя, вставая ив ярости ударяя кулаком по столу. — Не представляю себе, как повернуть это дело так, чтобы не выполнять опрометчивого обещания моего отца!
— Уже написал, Леонсио? — спросила Малвина, повернувшись к нему.
Прежде чем Леонсио успел ответить на этот вопрос, в гостиную стремительно вошел лакей и вручил ему конверт с траурной каймой.
— Траурное! Боже мой! Что это может быть? — вздрогнув, воскликнул побледневший Леонсио, вскрывая письмо. Быстро пробежав его глазами, он упал на стул, всхлипывая и закрывая лицо платком.
— Леонсио! Леонсио! Что случилось?! — воскликнула бледная от испуга Малвина. Взяв письмо, брошенное Леонсио на стол, она начала читать срывающимся голосом:
«Леонсио, я вынужден сообщить тебе прискорбное известие, к которому сердце твое не готово. Это — удар, который неизбежно стережет нас всех и который, ты должен принять со смирением. Твоего отца больше нет. Он скончался позавчера, внезапно, от кровоизлияния в мозг…»
Малвина не смогла больше продолжать и, позабыв в эту минуту все обиды и все, что произошло в этот злосчастный день, бросилась к своему мужу и крепко обняла его. Слезы их помирили.
— Ах! Папа, папа!.. Все кончено! — воскликнула Изаура, уронив свою прелестную головку на грудь Мигела. — Теперь у нас нет надежды!
