— Отлично, отлично, сказалъ незнакомецъ. — Вы, пожалуйста, сударыня, не безпокойтесь. Я уже обо всемъ позаботился и вамъ будетъ очень удобно ѣхать. A гдѣ же сундукъ съ новыми платьями и вещами для нихъ?
— Онъ здѣсь, сказалъ нотаріусъ. — Христофоръ, поставь его въ карету.
— Пожалуйте его сюда. Вотъ онъ уже и на мѣстѣ, говорилъ Китъ.
— Теперь садитесь!
Незнакомецъ подалъ руку м-съ Неббльзъ и самымъ деликатнымъ манеромъ подсадилъ ее въ экипажъ, а затѣмъ и самъ сѣлъ рядомъ съ ней.
Взвились ступеньки, захлопнулись дверцы и карета покатила. Мать Кита высунулась изъ окна и, махая мокрымъ платкомъ, выкрикивала сыну разныя наставленія относительно дѣтей, но ихъ, разумѣется, кромѣ нея, никто не слышалъ.
Китъ стоялъ посреди улицы и со слезами на глазахъ слѣдилъ за удалявшимся экипажемъ. Слезы эти были вызваны не прощаніемъ съ матерью, а мыслію о возвращеніи тѣхъ, кого она должна была привезти. «Онѣ ушли отсюда пѣшкомъ, некому было даже и проводить ихъ, а вернутся четверней, подъ покровительствомъ этого богатаго господина, который называетъ себя ихъ другомъ», мысленно разсуждалъ онъ. «Настанетъ конецъ ихъ невзгодамъ и ужъ навѣрно она забудетъ о томъ, что учила меня писать…»
Долго еще думалъ о чемъ-то Китъ, глядя на сверкающія линіи фонарей, такъ долго, что нотаріусъ и м-ръ Абель — они тоже возвратились въ комнаты, когда уже совершенно умолкъ стукъ удалявшагося экипажа, — недоумѣвали, что бы такое могло задержать его на улицѣ.
Оставимъ Кита съ его мечтами и возвратимся къ Нелли, чтобы продолжать прерванный разсказъ о ея жизни и приключеніяхъ.
Однажды вечеромъ, слѣдуя, по обыкновенію, издали за двумя сестрами, во время ихъ прогулки по берегу рѣки, Нелли запоздала въ лѣсу. Эти прогулки были единственнымъ удовольствіемъ бѣдной дѣвочки: онѣ хоть на-время отвлекали ее отъ гнетущей заботы. Близость къ двумъ сестрамъ, которымъ она такъ горячо сочувствовала, печальная судьба которыхъ напоминала ей ея собственное горькое одиночество, доставляла ей неизъяснимую радость, хотя эта радость была изъ тѣхъ, что начинаются и заканчиваются слезами.
Вечеръ былъ восхитительный, тишина въ воздухѣ невозмутимая. И небо, и земля, и тихо плещущая вода, и мягкій звукъ едва слышнаго вдали колокольчика, все согласовалось съ душевнымъ настроеніемъ горемычнаго ребенка, возбуждая въ ея умѣ не картины дѣтской жизни съ ея забавами и игрушками, а лишь успокоительныя мысли, умаляющія сердечную боль. Уже стемнѣло; сумерки смѣнились темной ночью; сестры давно уже ушли, а дѣвочка все сидѣла, не двигаясь съ мѣста, чувствуя себя въ этой тишинѣ, въ этомъ общеніи съ природой далеко не столь одинокой, какъ если бы она была въ освѣщенномъ людномъ мѣстѣ.
Она подняла глаза къ небу и стала любоваться звѣздами: онѣ такъ кротко смотрѣли съ своей высоты на міръ Божій. Вотъ она замѣтила одну звѣздочку, которой прежде не видѣла, затѣмъ, вглядываясь пристальнѣе, нашла другую, третью и, наконецъ, передъ ея глазами открылся цѣлый міръ свѣтилъ, утопающихъ въ небесной глубинѣ, безконечныхъ по количеству, вѣчныхъ по своему неизмѣнному бытію. Она наклонила голову впередъ и заглянула въ рѣчку: на зеркальной поверхности воды отражались тѣ же самыя звѣзды и въ томъ же величественномъ порядкѣ, въ которомъ ихъ видѣлъ голубь во время потопа, когда онѣ всматривались сквозь вздувшіяся волны въ горныя вершины, потопленныя на днѣ морскомъ вмѣсіѣ со всѣмъ, что было живого на землѣ.
Молча, едва переводя духъ, сидѣла дѣвочка въ созерцаніи этихъ чудесъ природы и думала, думала безъ конца. Она чувствовала, какъ въ сердце ея мало-по-малу прокрадывается не то, что надежда, а какое-то примиреніе съ судьбой, и она стала равнодушнѣе, покойнѣе смотрѣть на будущее. Въ послѣднее время старикъ началъ отдаляться отъ внучки и это ее мучило больше всего. Каждый вечеръ, а иногда и днемъ, онъ уходилъ изъ дому, и хотя Нелли знала, куда и зачѣмъ онъ идетъ, — онъ ужъ слишкомъ налегалъ на ея скудный кошелекъ, съ каждымъ днемъ принималъ все болѣе и болѣе растерянный видъ, но самъ-то онъ избѣгалъ не только разспросовъ съ ея стороны, но даже и ее самое.
Занятая своими грустными мыслями, дѣвочка и не замѣтила, какъ шло время. Но вотъ на какой-то дальней колокольнѣ пробило 9 часовъ: она встрепенулась, вскочила съ своего мѣста и пошла по направленію къ городу.
Дойдя до мостика, переброшеннаго черезъ ручей, она вдругъ увидила невдалекѣ передъ собой какой-то красноватый оговъ. Вглядѣвшись хорошенько, она догадалась, что это цыгане, расположившіеся на ночлетъ у самой дороги, развели костеръ, вокругъ котораго одни сидѣли, друне лежали. Такъ какъ у нея не было съ собой денетъ, она не боялась встрѣтиться съ ними и скорехонько пошла впередъ.
Когда она приблизилась къ нимъ, ее словно любопытство подстрекнуло посмотрѣть на людей, сидѣвшихъ у костра. Одна изъ фигуръ, отчетливо обрисовывшаяся на ярко пылавшемъ огнѣ, заставила ее остановиться, но она постаралась увѣрить себя, что это не можетъ быть онъ, что ей такъ только показалось, и пошла дальше.
Въ эту самую минуту у костра возобновился прерванный на-время разговоръ. Словъ-то она не слыхала, но. голосъ одного изъ говорившихъ былъ ей до того знакомъ, что она снова остановилась, какъ вкопаная.
Она обернулась и опять взглянула по ваправленію къ костру: сидѣвшая у огня фигура, которая ее такъ поразила, поднялась во весь ростъ и оперлась обѣими руками на палку. И поза эта была ей очень знакома: это былъ никто иной, какъ ея дѣдушка.
Она уже готова была его окликнуть, но удержалась. Ей очень хотѣлось знать, кто его товарищи, и для чего они тутъ собрались. Чуя что-то недоброе, она рѣшилась подслушать ихъ разговоръ, и чтобы не быть ими замѣченной, подкралась вдоль изгороди и, спрятавшись подъ деревьями въ нѣсколькихъ шагахъ отъ костра, видѣла и слышала все, что тамъ творилось.
Начать съ того, что, къ ея удивленію, здѣсь не было ни женщинъ, ни дѣтей — во время своихъ странствованій съ дѣдушкой она неоднократно имѣла случай познакомиться съ многочисленными цыганскими таборами — да и цыганъ-то всего былъ одинъ, здоровенный, рослый дѣтина. Прислонившись къ дереву и скрестивъ руки на груди, онъ тосмотрѣлъ на огонь, то бросалъ изъ-подъ своихъ черныхъ рѣсницъ любопытные взгляды на трехъ человѣкъ, разговаривавшихъ у костра, стараясь скрыть отъ нихъ, что съ любопытствомъ прислушивается къ ихъ рѣчамъ. A разговаривавшіе были: ея дѣдушка, да тѣ два партнера, съ которыми онъ игралъ въ карты въ ту достопамятную ночь; словомъ сказать, извѣстный намъ Исаакъ Листъ и его суровый товарищъ. Въ маленькой, низенькой цыганской палаткѣ, повидимому, не было ни души.
— Ну, что-жъ вы не идете? спросилъ суровый партнеръ — онъ лежалъ развалившись на травѣ — заглядывая старику въ лицо. — Вы сейчасъ такъ спѣшилиі Идите, если хотите, никто васъ не удерживаетъ.
— Не мучь его, онъ не желалъ тебя обидѣть, вступился Исаакъ Листъ.
Сидя на корточкахъ, какъ лягушка, онъ страшно косился, поворачивая голову къ собесѣдникамъ.
— Вы меня обираете, я черезъ васъ сталъ нищимъ и вы же потешаетесь надо мнойі Вы меня съ ума сведете! жаловался старикъ, обращаясь то къ одному, то къ другому.
Контрастъ между слабымъ, беззащитнымъ старикомъ и разбойниками-шулерами, къ которымъ онъ попалъ въ руки, былъ такъ поразителенъ, что у дѣвочки сердце защемило отъ жалости. Но она рѣшилась выслѣдить все до конца, не пропустить ни одного слова, ни одного взгляда.
— Что вы хотите этимъ сказать, чортъ возьми? произнесъ здоровякъ, приподнимаясь на локоть и обращаясь къ старику. — Вы черезъ насъ стали нищимъ! Да вы насъ сдѣлали бы нищими, если бы могли. Вотъ такъ-то всегда съ этими жалкими, ничтожными игроками, которые только хныкать умѣютъ. Когда вы проигрываете, вы считаете себя мучениками; а когда выигрываете, такъ не считаете мучениками тѣхъ, кто вамъ проигрываетъ; и что это значитъ «вы меня обираете»? Будь я проклятъ, если я вамъ позволю говоритъ мнѣ такія вещи!
Туть онъ опять растянулся на землѣ и раза два лягнулъ ногой, чтобы показать, какъ онъ взбѣшенъ. Въ сущности все это была комедія, которую они съ какой-то цѣлью разыгрывали сообща: этотъ взялъ на себя роль грубіяна, а товарищъ его — примирителя. Они открыто переглядывались другъ съ другомъ и съ цыганомъ, и только старикъ, по слабости своей, ничего не видѣлъ и не слышалъ. Цыганъ выражалъ свое полное одобреніе этой милой забавѣ, поминутно скаля бѣлые зубы.
— Да вы сами только что говорили о грабежѣ! Что-жъ вы на меня нападаете? сказалъ старикъ упавшимъ голосомъ.
— Такъ не своихъ же грабить! Надобно, сударь, честь знать между… между порядочными людьми.
Онъ чуть было не выдалъ себя неумѣстнымъ словцомъ.
— Да ну же, перестань ему надоѣдать, Джауль! опять вступился Исаакъ Листъ. — Онъ и такъ раскаивается, развѣ не видишь, что у него нечаянно сорвалось съ языка? Говори же, Джауль, говори. Ты что-то еще хотѣлъ сказать, упрашивалъ онъ товарища.
