отскакивает в сторону.
За дверью все затихает.
— Карашё? — говорит Пауль, обращаясь к старшему технику-лейтенанту.— Карашё даль швайн эсэс?
— Молодец! — сдержанно хвалит капитан.— Наловчился. Где практиковался?
— Практик? Демянск! — произносит Пауль.— Унд Витэбск. Унд Брест. Унд Бреслау.
— Солидная практика. Ну, покажи класс!
Пауль снова бьет в дверь и, выбросив магазин, заряжает новый.
Наступает тишина, и в этой тиши четко слышатся крадущиеся шаги за стеной. Они все ближе. ближе и явственней. Пауль медленно поднимает автомат, готовясь ударить в самый нужный момент, как вдруг, взглянув в пробитую очередями дыру, испуганно вскрикивает:
— Панцерфауст!..
Мощный взрыв на пороге вышибает дверь, в щепки разносит шкаф. Все накрывает клубящаяся туча дыма и пыли, в которой появляются темные тени в касках.
Резко отпрянув от окна, Ананьев бьет почти в упор по выбитой взрывом входной двери, в которую врываются эсэсовцы. Двое из них падают, выронив оружие, и Зина, метнувшись из-за стены, подхватывает автомат. Она укрывается за косяком у двери, Ананьев стоит напротив. Терещенко отстреливается из кабинета. Все окна выбиты, зал простреливается перекрестным огнем. Этот огонь не дает Ананьеву перебегать с места на место, он загнан в угол напротив от входа. От входа его прикрывает лишь стол.
— Зина, не выходи! Зина, стой там! — кричит Ананьев и приседает: очередь из пролома густо бьет в стену над его головой.
— Петя! — восклицает Зина.
— Ничего, ничего! — говорит Ананьев, вскакивая.— Ты держись! Главное, ты держись!
Майор стреляет по входу, но, по-видимому, у него кончаются патроны, он передергивает затвор, однако выстрелов нет. Воспользовавшись его заминкой, в зал врываются двое в касках, Ананьев бросает в них автоматом, потом, схватившись за угол стола, опрокидывает его с посудой на дверь.
Однако эсэсовцы уже ворвались в прихожую и из нее прорываются в зал. Зина из-за косяка бьет по ним сзади, двое падают, автомат из рук убитого отлетает к стене, и Ананьев бросается за ним. Не дотянувшись, однако, до оружия, он падает на колено и хватается рукой за плечо. Между пальцев его бьет кровь.
— Петя! — восклицает Зина, бросаясь из своего укрытия к раненому.
— Стой! — кричит Ананьев, но поздно. Ворвавшийся из разбитой прихожей эсэсовец почти в упор стреляет по обоим из автомата. Ананьев сразу сникает, а Зина еще находит в себе силы обернуться.
— Ах, гады вы! Гады!..
На ее лице боль и отчаяние, ненавидящий взгляд устремлен в пьяное, заросшее щетиной лицо эсэсовца, глаза которого щурятся в ненависти и уверенно руки поднимают автомат. Почти со сладострастием на лице он разряжает его в девушку, которая покорно опускается на широкую грудь майора. В этот момент из кабинета врывается Терещенко, они встречаются взглядами, эсэсовец перекидывает ствол автомата, но Терещенко опережает его, и эсэсовец тяжело грохается спиной на паркет.
В зал врываются еще несколько эсэсовцев. Отстреливаясь, Терещенко уходит в глубину помещения...
От сильного толчка в спину Пауль падает на ступеньки крутой каменной лестницы, ведущей в подвал, пытается встать, но, сбитый сапогом, падает снова и сползает до низа. За ним спускаются несколько эсэсовцев, среди которых два офицера, увешанных наградами, в касках, с автоматами в руках.
В подвале несколько тише, чем наверху, выстрелы здесь слышатся глуше. Эсэсовцы включают фонарики, направив их на окровавленное лицо Пауля.
— Дас ист зольдат? — сквозь сжатые зубы спрашивает офицер.
— Никс зольдат, гер обершурмфюрер. Дас ист цивильмайстер.
— Цивильмайстер? Дас ист швайне! Дас ист верротэр! Эргёген! — приказывает эсэсовец солдатам, и несколько немцев быстро пристраивают веревку на двери. Другие заламывают руки Пауля.
— Верротэр!
— Игр дас ист верротэр! Игр вердербен штурцен Дойчленд! — кричит в отчаянии Пауль. Где-то раздается стук в дверь, и слышится голос Ирмы:
— Пауль! Пауль!
Двое эсэсовцев отпирают дверь, из которой вырывается Ирма. Поняв, что здесь происходит, она бросается к мужу.
— Пауль!!
Пауль, однако, почти не реагирует, он ждет, когда эсэсовец закрепит веревку, и спокойно дает накинуть на себя петлю.
— Будьте вы прокляты!
Рыдая, Ирма в отчаянии бросается к одному эсэсовцу, к другому, пока офицер не обрывает ее ругательством. Двое эсэсовцев уволакивают ее в темный подвал, где она затихает вскоре.
Остальные торопливо вешают Пауля.
Тем временем с крыши виллы все трещат выстрелы, и пули взбивают воду реки. Несколько машин горит в броде, несколько застряло на глубине, остальные не могут объехать их. Под огнем с чердака эсэсовцы пытаются перетащить машины, но теряют дорогое для себя время...
Преследуемый эсэсовцами, отстреливаясь, Терещенко перебегает из комнаты в комнату в поисках лестницы наверх. В кабинете, заваленный опрокинутой мебелью, лежит капитан. Он контужен, ранен, но жив. Терещенко пробегает мимо, едва уклоняясь от пуль эсэсовцев, ухватившись за обломанные перила разрушенной винтовой лестницы, подтягивается и скрывается на втором этаже. Подбежавшие эсэсовцы стреляют вслед, потом подтаскивают к лестнице столы, чтобы взобраться следом. Терещенко тем временем спускает им на головы буфет с посудой, закупорив тем узкий лестничный проход, и взбирается выше. У него уже немецкий автомат, но он бережет патроны и стреляет лишь в крайних случаях.
Пробегая мимо разбитых окон, он оглядывается на переправу, в которой возятся с машинами эсэсовцы, не преминув дать одну-две короткие очереди по ним. Наверху, слышно, постреливает автомат Васюкова. Однако эсэсовцы скоро прорываются по винтовой лестнице на второй этаж, и Терещенко едва успевает проскользнуть в люк, ведущий на чердак к Васюкову. Наверное, последней пулей он ранен, и только перевалившись за край люка, обнаруживает это. Пуля вошла в бок, его гимнастерка без ремня скоро набухает кровью.
Васюков под разбитой черепицей кровли, пригнувшись, бросается навстречу Терещенко.
— Что? Что там?
Терещенко машет рукой.
— Все?
— Все, да.
— Так, ничего, — после паузы говорит Васюков. — Вот бинт, на, перевязывайся. Сможешь поревязаться?
Терещенко кивает головой.
— Давай! А я их огоньком! Не любят огонька. сволочи! А ну, еще вам...
Он, наскоро прицелясь, стреляет очень короткими очередями, а Терещенко торопливо перевязывает себя под гимнастеркой. Потом, схватившись за автомат, приподнимает люк и едва успевает увернуться от очереди.
— Сволочи!
Хорошо, однако, бетонная балка перекрытия защищает его от пуль снизу, которые крошат ее в щебенку. Но балки этой хватит ненадолго. Наконец в стрельбе наступает пауза, Васюков лежит возле дыры в крыше, не спуская глаз с переправы. Но и на переправе наступает заминка. Бросив застрявшие машины, немцы убрались на тот берег и скрылись за стоящими в
