— Прикусите язык, слышите? — сказал тюремщик.
— Я — англичанин, разве не так? — возразил Плут. — Где же мои привилегии?
— Скоро получите свои привилегии, — отрезал тюремщик, — и перцу в придачу!
— А если не получу, то посмотрим, что скажет этим крючкотворам министр внутренних дел… — ответствовал мистер Даукинс. — Ну, какое у нас тут дело? Я буду благодарен судьям, если они разберут это маленькое дельце и не станут меня задерживать, читая газету, потому что у меня назначено свидание с одним джентльменом в Сити, а так как я всегда верен своему слову и очень пунктуален в делах, то он уйдет, если я не приду вовремя. И уж не думают ли они, что им не предъявят иска о возмещении убытков, если они меня задержат? О, как бы не так!
Тут Плут, делая вид, будто крайне заинтересован процессом, который может возникнуть на этой почве, пожелал узнать у тюремщика фамилии вон тех двух ловкачей в судейских креслах. Это столь позабавило зрителей, что они захохотали почти так же громко, как захохотал бы юный Бейтс, если бы услыхал такое требование.
— Эй, потише! — крикнул тюремщик.
— В чем его обвиняют? — спросил один из судей.
— В карманной краже, ваша честь.
— Этот мальчик бывал здесь когда-нибудь раньше?
— Много раз следовало бы ему здесь быть, — ответил тюремщик. — Почти везде он побывал. Уж я-то его хорошо знаю, ваша честь.
— О, вы меня знаете, вот как? — откликнулся на это сообщение Плут. — Очень хорошо! Так или иначе, а это попытка опорочить репутацию.
Тут снова раздался смех, и снова призыв к молчанию.
— Ну, а где же свидетели? — спросил клерк.
— Вот именно, — подхватил Плут. — Где они? Хотел бы я на них посмотреть.
Это желание было немедленно удовлетворено, ибо вперед выступил полисмен, который видел, как арестованный покушался на карман какого-то джентльмена в толпе и даже вытащил оттуда носовой платок, оказавшийся таким старым, что он преспокойно положил его назад, предварительно воспользовавшись им для своего собственного носа. На этом основании он арестовал Плута, как только удалось до него добраться, и при обыске у названного Плута была найдена серебряная табакерка с выгравированной на крышке фамилией владельца. Этого джентльмена разыскали с помощью «Судебного справочника», и, находясь в настоящее время здесь, он показал под присягой, что табакерка принадлежит ему и что он хватился ее накануне, когда выбрался из той самой толпы. Он также заметил в толпе молодого джентльмена, весьма решительно прокладывавшего себе дорогу, и находящийся перед ним арестованный и есть этот молодой джентльмен.
— Мальчик, вы имеете о чем-нибудь спросить этого свидетеля? — сказал судья.
— Я не намерен унижаться, снисходя до беседы с ним, — ответил Плут.
— Вы ничего не имеете сказать?
— Слышите, их честь спрашивает, имеете ли вы что сказать? — повторил тюремщик, подталкивая локтем молчавшего Плута.
— Прошу прощенья! — сказал Плут, с рассеянным видом поднимая глаза. — Это вы ко мне обращаетесь, милейший?
— Никогда я не видал такого прожженного молодого бродяги, ваша честь, — усмехаясь, заметил полисмен. — Хотите ли вы что-нибудь сказать, юнец?
— Нет, — ответил Плут, — не здесь, потому что эта лавочка не годится для правосудия, да к тому же сегодня утром мой адвокат завтракает с вице-президентом палаты общин. Но в другом месте я кое-что скажу, а также и он и мои многочисленные и почтенные знакомые, и тогда эти крючкотворы пожалеют, что родились на свет или что не приказали своим лакеям повесить их на гвоздь вместо шляпы, когда те отпустили их сегодня утром проделывать надо мной эти штуки. Я…
— Довольно! Приговорен к преданию суду. Уведите его, — перебил клерк.
— Идем! — сказал тюремщик.
— Иду, — ответил Плут, чистя ладонью свою шляпу, — Эй (обращаясь к судьям), нечего напускать на себя испуганный вид: я вам не окажу ни малейшего снисхождения, ни на полпенни! Вы за это заплатите, милейшие! Я бы ни за что не согласился быть на вашем месте. Я бы не вышел теперь на волю, даже если бы вы упали на колени и умоляли меня. Эй, ведите меня в тюрьму! Уведите меня!
Произнеся эти последние слова, Плут разрешил, чтобы его вытащили за шиворот, и, пока не очутился во дворе, грозил возбудить дело в парламенте, а затем весело и самодовольно ухмыльнулся в лицо полисмену.
Убедившись, что Даукинса заперли в маленькой одиночной камере, Ноэ быстрыми шагами направился туда, где оставил юного Бейтса. Здесь он дождался этого молодого джентльмена, который благоразумно избегал показываться на глаза, пока из укромного уголка тщательно не обозрел местность и не удостоверился, что никакая назойливая личность не выслеживает его нового друга.
Вдвоем они поспешили домой сообщить мистеру Феджину радостную весть, что Плут воздает должное полученному им воспитанию и завоевывает себе блестящую репутацию.
Глава XLIV
Для Нэнси настает время исполнить обещание, данное Роз Мэйли. Она терпит неудачу
Как ни была искушена Нэнси во всех тонкостях искусства хитрить и притворяться, однако она не могла до конца скрыть того смятения, в которое ее поверг соделанный ею поступок. Она помнила, что и лукавый еврей и жестокий Сайкс посвящали ее в свои планы, которые оставались тайной для всех других, в полной уверенности, что она достойна доверия и стоит вне подозрений. Как ни гнусны были эти планы, какими отъявленными негодяями ни были люди, их замыслившие, и как ни велико было ее озлобление против Феджина, который вел ее шаг за шагом вниз и вниз, в бездну преступлений и отчаяния, откуда нет возврата, однако бывали минуты, когда она смягчалась даже по отношению к нему, опасаясь, как бы ее разоблачение не привело его к тем железным тискам, от которых он так долго ускользал, и как бы он не погиб — хотя такую участь он и заслужил — от ее руки.
Но подобные колебания духа не могли целиком оторвать ее от прежних товарищей и сообщников, хотя она и способна была сосредоточиться на одной цели и не уклоняться в сторону, невзирая ни на какие соображения. Ее опасения за Сайкса могли послужить более серьезным мотивом для отступления, пока еще не поздно, но она условилась, что ее тайну будут свято хранить, она не дала ни одной нити, которая помогла бы его найти; ради него она даже отказалась спастись от всех преступлений и мерзости, окружавших ее, — могла ли она сделать больше? Она решилась.
Хотя ее душевная борьба и заканчивалась таким решением, но она начиналась снова и снова и не проходила бесследно. За эти несколько дней Нэнси похудела и побледнела. Иногда она никакого внимания не обращала на то, что происходило вокруг, и не принимала участия к разговорах, тогда как прежде кричала бы громче всех. Иной раз она смеялась невесело и поднимала шум без причины и без толку. Иной раз — это нередко случалось минуту спустя — она сидела молчаливая и понурая, в раздумье опустив голову на руки, и те усилия, какие она делала, чтобы оживиться, красноречивее, чем эти признаки, говорили о том, что ей не по себе и мысли ее не имеют никакого отношения к тому, о чем толкуют ее товарищи.
Был воскресный вечер, и на ближней церкви колокол начал отбивать часы. Сайкс с евреем вели беседу, но теперь умолкли, прислушиваясь. Девушка, сидевшая, сгорбившись, на низкой скамье, подняла голову и тоже прислушалась. Одиннадцать.
— Час до полуночи, — сказал Сайкс, приподняв штору, чтобы посмотреть на улицу, и возвращаясь на свое место. — И к тому же темно и облачно. Славная ночка для работы.
— Ах! — вздохнул Феджин. — Как досадно, Билл, милый мой, что у нас никакой работы не припасено.
— На этот раз вы правы, — хмуро сказал Сайкс. — Досадно, потому что сейчас мне это пришлось бы по вкусу.
Феджин вздохнул и уныло покачал головой.
— Мы должны наверстать потерянное время, как только дела у нас наладятся, вот что я думаю, — заметил Сайкс.
— Правильно рассуждаете, милый мой, — ответил Феджин, осмелившись потрепать его по плечу. — Мне приятно вас слушать.
— Вам приятно! — воскликнул Сайкс. — Ну что ж, пусть так.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Феджин, как будто это замечание его успокоило. — Сегодня вы опять такой, как прежде, Билл. Совсем такой же.
— А я себя не чувствую таким, когда вы кладете мне на плечо эти усохшие старые когти. Стало быть, уберите их, — сказал Сайкс, отталкивая руку еврея.
— Это вас волнует, Билл; походит на то, будто вас схватили? — сказал Феджин, решив не обижаться.
— Походит на то, будто меня сам черт схватил, — ответил Сайкс. — Не бывало еще человека с такой рожей, как у вас. Вот разве что у вашего отца была такая, а уж ему-то, наверно, подпаливают сейчас бороду, рыжую с проседью. Или, может быть, вы произошли прямо от черта, без всякого отца, — меня бы это ничуть не удивило.
