Лил дождь, когда он в половине второго заехал на Уэлбек-стрит за миссис Шарп. Она была в злобном настроении и, хотя и ожидала его, поехала неохотно. Неустойчивость ее настроения в последнее время объяснялась предупреждением Эндрью, что в конце месяца он вынужден будет отказаться от ее услуг. Она очень сухо поздоровалась с ним и села в автомобиль.
Все прошло гладко. Они подъехали к больнице как раз тогда, когда Мэри прошла через швейцарскую, и в одно мгновение она уже сидела в автомобиле рядом с Шарп, тепло укутанная пледом, с горячей бутылкой у ног. Очень скоро Эндрью пожалел, что взял с собой недобрую и подозрительную миссис Шарп. Очевидно, она находила, что эта поездка выходит далеко за пределы ее обязанностей. Эндрью удивлялся про себя, как он мог столько времени терпеть у себя эту особу. В половине четвертого они были уже в "Бельвью". Дождь перестал, и, когда они ехали по аллее к дому, сквозь тучи пробилось солнце. Мэри, нагнувшись вперед, нервно, немного испуганно присматривалась к месту, от которого она теперь так много ожидала.
Эндрью застал Стилмена в конторе. Ему очень хотелось, чтобы тот сразу же при нем посмотрел больную и решил вопрос о пневмотораксе, который не давал ему покоя. За папиросой и чашкой кофе он высказал Стилмену свое желание.
- Ладно, - кивнул тот головой. - Мы с вами сейчас сходим наверх. - И повел его в комнату Мэри. Она уже лежала в постели, бледная от усталости, все еще робевшая, и смотрела, как миссис Шарп в глубине комнаты складывала ее платье. Когда Стилмен подошел к постели, она слегка вздрогнула.
Он тщательно осмотрел ее. Этот спокойный, безмолвный, в высшей степени добросовестный осмотр был для Эндрью откровением. Стилмен не ублажал больного. Не принимал внушительного вида. Он держал себя совсем не так, как обычно держат себя врачи у постели больного. Он походил на делового человека, занятого разборкой испортившейся машины. Он хотя и пользовался стетоскопом, но больше всего выстукивал пальцами, и казалось, эти ровные тонкие пальцы знают правду о состоянии живых, дышащих, невидимых легочных клеток.
Кончив осмотр, он ничего не сказал Мэри и вызвал Эндрью за дверь.
- Пневмоторакс, - сказал он. - Тут сомнений быть не может. Это легкое давно следовало вывести из употребления. Я это сразу сделаю. Подите скажите ей.
Он пошел приготовить аппаратуру, а Эндрью воротился в палату и сообщил Мэри их решение. Он говорил со всей беспечностью, на какую был способен, тем не менее Мэри заметно встревожилась.
- А это вы мне будете делать? - спросила она с беспокойством. - Мне бы хотелось, чтобы вы!
- Да это такие пустяки, Мэри. Вы не почувствуете ни малейшей боли. Я буду при этом. Буду помогать ему. И присмотрю, чтобы все было хорошо.
Он сначала хотел предоставить Стилмену проделать одному всю процедуру пневмоторакса. Но Мэри была так нервна, так трепетно цеплялась за него, и, кроме того, он чувствовал себя ответственным за ее пребывание здесь. Поэтому он пошел в операционную и предложил свои услуги Стилмену.
Через десять минут все было подготовлено. Когда Мэри привезли, Эндрью сделал ей местную анестезию. Потом стал у манометра, а Стилмен ловко ввел иглу, регулируя в то же время струю стерильного азота, впускаемого в плевру. Аппарат у Стилмена был замечательный, и сам Стилмен бесспорно мастер своего дела. Он очень умело действовал канюлей[*], двигая ее вперед, и, устремив глаза на манометр, ожидал окончательного "скачка", который возвестит о проколе пристеночной плевры. У него был свой собственный метод предупреждения эмфиземы.
После первого сильного волнения страх Мэри постепенно рассеялся. Она все с большим доверием позволяла все проделывать над собой и в конце улыбнулась Эндрью, совсем уже успокоенная. Когда ее привезли обратно в ее комнату, она сказала:
- Вы были правы. Это пустяк. Как будто мне ничего не делали.
- Ничего? - Эндрью поднял одну бровь, потом засмеялся. - Вот как надо делать операции - без суеты, чтобы у человека не было ощущения, что с ним происходит что-то страшное. Хорошо, если бы все операции можно было так проделывать. Ну, как бы там ни было, а мы ваше легкое сдавили, теперь оно отдохнет. А когда опять начнет дышать, поверьте мне, оно будет здорово.
Глаза Мэри остановились на нем, потом, оглядев уютную комнату, устремились в окно, из которого открывался вид на долину.
- А мне тут нравится... Он не старается быть ласковым, этот мистер Стилмен, но чувствуется, что он славный. Как вы думаете, можно мне попросить чаю?
Было уже около семи часов, когда Эндрью уехал из "Бельвью". Он задержался дольше, чем думал, разговаривая со Стилменом на низкой веранде, наслаждаясь прохладой и спокойной беседой. Уезжал он с удивительным ощущением ясного спокойствия. Этим он обязан был Стилмену. Обаяние его личности, его уравновешенность, его равнодушие к обыденным сторонам жизни благотворно влияли на бурную натуру Эндрью. Кроме того, теперь он был спокоен за Мэри. Своему первому шагу - слишком поспешному отправлению ее в устаревшую больницу - он противопоставил все то, что сделано было для нее сегодня. Это трудно было организовать, стоило ему больших хлопот. Хотя он не говорил со Стилменом относительно платы, он понимал, что цены "Бельвью" Кону не по карману и, следовательно, уплатить придется ему, но все это были мелочи по сравнению с наполнявшим его чудесным сознанием победы. Впервые за много месяцев он чувствовал, что сделал сегодня нечто настоящее. Это было начало искупления.
Он ехал медленно, наслаждаясь вечерней тишиной. Миссис Шарп сидела позади, но молчала и, занятый своими мыслями, он почти забыл о ней. Когда они приехали в Лондон, он вспомнил о ней, спросил, куда ее отвезти, и, получив ответ, высадил ее на Ноттинг-хиллской станции подземки. Он рад был избавиться от этой женщины. Она хорошо знала свое дело, но у нее был несчастный характер. И к Эндрью она всегда питала антипатию. Он решил завтра отослать ей по почте месячное жалованье, чтобы больше ее не видеть.
Когда он добрался до Педдингтонской улицы, настроение у него изменилось. Ему всегда тяжело было проходить мимо лавки Видлера. Уголком глаза он видел вывеску "Акц. о-во Обновление". Один из подмастерьев опускал железные шторы. В этом простом действии Эндрью увидел что-то символическое, дрожь пробежала по его телу. Угнетенный, приехал он на Чесборо-террас и, поставив автомобиль в гараж, вошел в дом со странной тяжестью на сердце.
Кристин весело выбежала в переднюю к нему навстречу. Глаза ее сияли от радости.
- Продано! - объявила она. - Продано все целиком. Они тебя ждали, ждали - только недавно ушли. Доктор и миссис Лори. Он так взволновался оттого, что ты опоздал на прием, и сам стал принимать больных, - добавила Кристин со смехом. - Потом я их накормила ужином. Мы поболтали. Я заметила, что миссис Лори втайне беспокоится, не случилось ли с тобой несчастье, и тоже начала тревожиться. Наконец-то ты здесь, милый! Он просил тебя прийти в контору к мистеру Тернеру в одиннадцать часов, чтобы подписать контракт. И... да, он дал мистеру Тернеру задаток.
Эндрью прошел за ней в столовую, где со стола уже было убрано. Он, разумеется, был доволен, что практика продана, но сейчас не ощутил никакой особенной радости.
- Это отлично, правда, что все так скоро устроилось, - продолжала Кристин. - Не думаю, чтобы Лори тебя задержал здесь надолго. Я тут, пока тебя не было, размечталась о том, как хорошо было бы опять поехать ненадолго в Валь-Андрэ, раньше, чем ты начнешь работать в новом месте! Там так красиво, помнишь, милый... И мы чудесно провели тогда время. - Она замолчала и поглядела на него. - Да что это с тобой, Эндрью?
- Ничего, право, - улыбнулся он ей, садясь за стол. - Просто устал немного. Вероятно, оттого, что не обедал...
- Что! - вскрикнула она в ужасе. - А я была уверена, что ты перед отъездом пообедаешь в "Бельвью". - Она оглядела стол. - И все убрала и отпустила миссис Беннет в кино.
- Это пустяки.
- Как так пустяки? Неудивительно, что ты не запрыгал от радости, когда я тебе сказала о продаже. Ну, посиди минутку, я принесу тебе чего-нибудь поесть. Чего бы тебе хотелось? Я могу разогреть суп... или хочешь яичницу-болтунью? Скажи, что тебе приготовить.
Эндрью подумал.
- Пожалуй, яичницу, Крис. Но ты не хлопочи! Ну, хорошо, пускай яичницу и кусочек сыра.
Она мигом воротилась с подносом, на котором стояла тарелка с яичницей, стакан сельдерейного сока, хлеб, печенье и закрытая тарелка, на которой обычно лежал сыр. Поставив поднос на стол, принесла еще бутылку эля из буфета.
Пока Эндрью ел, она заботливо смотрела на него. Улыбнулась.
- Знаешь, милый, я всегда думала: если бы мы жили на Сифен-роу, в квартирке из спальни и кухни, мы бы отлично там себя чувствовали. Богатая жизнь нам не в пользу. Теперь, когда мне предстоит опять стать женой рабочего человека, я ужасно счастлива.
