— Привет, Келли, — проговорил Генри немного невнятно, потому что прикусил язык. — Что вы здесь делаете в такой час?
Она вышла на ступени, и у него екнуло сердце. Лунный свет всегда подчеркивает красоту интересной женщины; Келли еще никогда не выглядела такой привлекательной. Со всей внезапностью озарения Генри понял, что смутное беспокойство, которое он последние дни испытывал в ее присутствии, — это любовь. В молодости ему пришлось раз или два пережить подобное, но тогда он предпочитал глупых блондинок. Теперь, постарев и научившись лучше разбираться в жизни, он понял, насколько лучше умные брюнетки, а уж ум-то она с избытком продемонстрировала, вдохновенно предложив, что делать с фамильными ценностями.
Да, думал он, быстро ставя диагноз, это несомненно любовь. По горькой иронии судьбы, которую так часто описывал Томас — не Билл — Харди, он не мог излить Келли свои чувства. Человек с принципами и практически без средств к существованию должен быть осторожен в словах и сдержан в поступках. Надо, чего бы это ни стоило, вести разговор в спокойном дружески-деловом тоне.
— Я вас ждала, Хэнк, — сказала Келли. — Надо посовещаться.
— Что-то случилось?
— События развиваются не совсем по плану. Как обед?
— Отлично.
— Анекдоты свежие слышали?
— Для меня они все свежие.
— Потом обязательно расскажете. Всегда неплохо пополнить репертуар.
— Непременно. Но вы сказали, события развиваются не совсем по плану. Что стряслось?
— Уэнделл в истерике. Из-за пресс-папье.
— А что? Он ведь его отправил?
— В том-то и дело, что нет.
— Мне казалось, он пошел на почту.
— Да. И первым делом увидел, как Кларксон треплется с жутким типом, похожим на частного сыщика. Уэнделл решил, что Кларксон нас продал, сбежал в гостиницу и только собрался хватить рюмашку, как вошел этот самый шпик и посмотрел злорадно, словно говоря: «Я все про вас знаю, шеф». Эти ваши попечители нанимают частных сыщиков следить за фамильными ценностями?
— Конечно, нет.
— Откуда вы знаете?
— Не то чтобы знаю. Просто это как-то неправдоподобно.
— Тогда с кем трепался Кларксон?
— Просто разговорился с кем-то на почте. А что такого? Со мной это часто бывает. Я бы не переживал из-за Кларксона. По-моему, он ничего не слышал.
— По-моему, тоже. Но попробуйте убедить Уэнделла. Дохлый номер.
— Он удручен?
— В прострации. Уволил Кларксона.
— Не может быть!
— Вышвырнул на улицу вместе с вещами и котелком, как только тот вернулся.
— Радикально.
— Могу поспорить, он уже раскаивается. Ему без Кларксона конец.
Генри удивился. Он питал к мистеру Стикни искреннюю приязнь и уважение, но решительно не представлял его щеголем, который без камердинера, как без рук. Ему казалось, что в одежде гость руководствуется соображениями удобства, а не показного блеска. Его любимые костюмы явно кроились не для того, чтобы подчеркнуть фигуру, скорее — чтобы не резало под мышками. То же и рубашки. Единственным ярким пятном был галстук, создававший ложное впечатление, будто Стикни служил в гвардии. Генри вообще не понимал, зачем ему камердинер.
Келли смогла пролить свет на эту загадку.
— Понимаете, Уэнделлу нелегко. Вы ведь не знаете его сестру, миссис Лоретту Стикни-Паунд? Ну да, откуда вам. Редкая гадюка, — со свойственной ей выразительностью описала Келли племянницу покойного мужа. — Когда мы с Теодором решили пожениться, она вопила громче всех, и остальных завела. Жутко настойчивая баба. Уэнделл перед ней трепещет. Это у него еще с детства. Она на три года старше, а вы знаете, как это много в таком возрасте. Она его шпыняла, и он до сих пор не оправился. Теперь она ему приказывает, а он, вместо того, чтобы сказать: «Отвали», безропотно отвечает: «Да, мэм», как новорожденная медуза, и делает, что велено. Усекли?
Генри усек.
— Когда она сказала, что человеку его уровня положено иметь камердинера, он не ответил: «Чего-чего?», а позволил ей выбрать слугу, и в доме появился Кларксон.
Генри сочувственно прищелкнул языком. Так вот почему Уэнделл Стикни все время печален. Генри предполагал, что ему недостает пресс-папье, а выходит, его просто угнетает присутствие слуги. Сам Генри одевался без посторонней помощи, если не считать костюмеров в далеком прошлом, но мог себе представить, как это утомительно — иметь камердинера.
— Для него это, наверно, мучение? — спросил он, но Келли объяснила, что все не так.
— Они отлично поладили. Вы, быть может, не заметили, Уэнделл обладает одной чертой. Он может быть бесхребетным червем, когда надо сказать Лоретте, чтобы не лезла в чужие дела, но у него есть этакая звериная хитрость, и в трудные минуты это выручает. Он сказал Кларксону, что удвоит жалованье, если тот не станет одолевать его своими заботами. Может чистить ботинки, и даже иногда гладить брюки, но дальше — ни на шаг. Понимаете, он боялся, что Кларксон, воспитанный на графах и герцогах, потребует заказать кучу новых костюмов, а Уэнделл любит носить костюм, пока не рассыплется. А что теперь? Лоретта наймет ему нового камердинера, возможно, не такого сговорчивого. Так что мы должны отыскать кого-то на место Кларксона, пока Лоретта в отъезде.
— Где она сейчас?
— Путешествует вокруг света.
— Значит, пока она не опасна.
— Да.
— И можно некоторое время не тревожиться.
— Тоже верно.
— Тем более, когда у нас хватает других забот.
— Золотые слова. В первую очередь — пресс-папье. Как быть с ним?
Генри задумался.
— Ну, на мой взгляд, лучше всего положить его в витрину, пока сыщик, если это действительно сыщик, не уберется, прочь.
— То же самое я посоветовала Уэнделлу, но он боится выпускать пресс-папье из рук. Говорит, если положить его обратно, вы передумаете.
— И упущу тысячу фунтов? Он — чокнутый.
— Это само собой. Чего ждать от человека, который коллекционирует пресс-папье? Ровно то же я ему и сказала, но он уперся. На почту идти отказывается, боится, что сыщик поймает его с поличным. И вам этого доверить не хочет, а то вы возьмете пресс-папье в руки и больше не захотите выпускать. Что нам теперь делать?
— Идти спать, полагаю, а там что-нибудь придумается.
— Наверное. Жарковато, что-то, идти в дом. Может, махнем на озеро, искупаемся?
— Не сегодня. Может быть, завтра.
— Ладно, в дом, так в дом.
2
У себя в спальне Келли закурила последнюю в этот день сигарету и задумалась. Думала она о том, как сильно любит Генри и как было бы здорово (поскольку женский инстинкт подсказывал ей, что чувство это взаимно), если бы он отыскал в себе решимость действовать с решительностью покойного Теодора Стикни. Теодор, как поведала она Джейн, сгреб ее в охапку и стал целовать так, что за ушами хрустело. Именно этого она хотела от Генри. Беда, полагала Келли, в том, что он — англичанин. Англичанин, горько думала она, не смеет поцеловать даму, не заручившись ее письменным согласием.
Она потушила окурок и легла в постель. В это самое время Билл, который последние двадцать минут стоял под деревом, решил, что пришло время вернуться в «Жука и Клен» и двинулся по лужайке. Он пришел к Эшби-холлу, как паломник — к святилищу. Здесь жила Джейн, а для влюбленного прийти и смотреть на дом, где живет обожаемый предмет, — естественная часть дневного распорядка. Однако даже влюбленные должны спать, и, помедлив, чтобы бросить прощальный взгляд на дом, он с сожалением побрел прочь.
Почти сразу после этого в дверь Келли робко постучали, и вошел Уэнделл — в лиловом халате поверх полосатой пижамы и страшно взволнованный.
— Разбудил? — произнес он.
— Нет, я не спала. Вам что, аспирину или чего-то такого? Судя по виду, аспирин бы Уэнделлу не помешал.
— Тетя Келли, — сказал он. — Он здесь!
— Кто?
— Человек, с которым Кларксон говорил на почте. Крадется по газону. Я видел его из окна.
— Вам, наверное, почудилось. Что ему здесь делать? Скорее всего, это сова.
Если Уэнделл не приплясывал от досады, то явно потому, что не мог вспомнить ни одного па.
— Какая там сова! Я отчетливо видел лицо в лунном свете.
— Не шутите?
— Разумеется, нет.
— Это точно он?
— Я не мог ошибиться. Он стоял на лужайке, и… Куда вы?
— На улицу, — коротко ответила Келли. — Пора разобраться с этим типом. Нехорошо смотреть на вас в баре — да сколько влезет, никто ему запретить не может, но если он думает, что можно разгуливать по частным газонам, как у себя дома, то я ему сейчас живо мозги вправлю. Можно подумать, тут табличка: «Место для пикников». Дайте кочергу.
— Умоляю, осторожнее.
— Обо мне не беспокойтесь. Это у него сейчас ухо будет, как цветная капуста.
3
Десятый час утра застал Генри за завтраком, в размышлении над письмами, пришедшими с утренней почтой. Размышленья его были нерадостны. Особенно удручало одно письмо. Дафф и Троттер уведомляли, что не получили ответа на просьбу урегулировать задолженность, и с большим сожалением вынуждены предпринять шаги. Генри мрачно раздумывал, какой смысл поставщики деликатесов и вин вкладывают в слово «шаги» — не поступят же они с ним, как с Алджи, — когда вошла Келли.
