— Она говорит, вы все сваливаете на меня.
Чэд очень быстро добрался до этого пункта, который, однако, выражал суть проблемы именно так, как ему, видимо, в данный момент угодно было ее представить. При том преимуществе, что у собеседников в запасе была целая ночь, они коснулись и других тем, и их обилие, как ни странно, не сделало разговор поспешным и лихорадочным, а, напротив, одним из самых содержательных, сокровенных и душевных, какими миссия Стрезера его одарила. Он гонялся за Чэдом чуть ли не с утра, заполучив только сейчас, зато его затянувшиеся поиски были вознаграждены свиданием наедине. Они, разумеется, виделись достаточно часто и в самое различное время; и с того первого вечера в театре перед ними вновь и вновь вставал все тот же вопрос, но они еще ни разу не сходились вот так, как сейчас, с глазу на глаз — с глазу на глаз в полном смысле этого выражения, и поговорить между собой о главном им пока еще так и не довелось. Многое уже открылось обоим, а Стрезеру — яснее ясного та истина, которую он все чаще про себя отмечал, — та истина, что его молодому другу все дается на редкость легко, потому что он умеет жить. Это таилось в его приятной улыбке — приятной в должной мере, — когда дожидавшийся на балконе гость повернулся, чтобы его приветствовать, и сразу почувствовал, что их встреча ничего не прибавит — разве только засвидетельствует это отрадное свойство. Стрезер сразу сложил перед ним — этим благословенным даром — оружие, ибо он в том и заключался, чтобы заставить сложить оружие. Впрочем, к счастью, наш друг вовсе не хотел мешать Чэду жить, прекрасно понимая, что, если бы и захотел, первый был бы сокрушен. По правде сказать, он только тем и держался, что превратил свою личную жизнь в некую вспомогательную функцию в жизни Чэда. А самым главным, знаком полного владения этим даром было то, как не только охотно, но с самым необузданным естественным порывом каждый превращался в источник, питающий его реку. И хотя разговор между ними длился минуты три, Стрезер уже почувствовал, что у него было достаточно оснований волноваться. Волнение охватывало его все шире, все глубже, по мере того как он убеждался, что молодой человек ничего похожего не испытывает. Его счастливый нрав «сбрасывал» волнение или любые иные чувства, как сбрасывают с себя грязное белье, и ничто не могло лучше содействовать идеальному порядку в доме. Короче говоря, Стрезеру оставалось только сравнить себя с прачкой, доставившей клиенту успехи своей скалки.
Рассказав — причем в мельчайших подробностях — о визите Сары, Стрезер задал вопрос и получил от Чэда ответ на свой недоуменный вопрос.
— Я прямо адресовал ее к вам, — заявил с полной откровенностью молодой человек. — Сказал, что она непременно должна вас повидать. Разговор происходил вчера вечером и занял от силы десять минут. Мы впервые в открытую с ней поговорили — вернее, она впервые за меня принялась. Она знала, что я также знаю, как она относится к вам; более того, знаю, какие усилия вы прилагаете, идя ей навстречу. Поэтому я искренне вас защищал — убеждал ее, что вы рады быть ей полезным. И я, кстати, тоже. Я особенно подчеркнул, — продолжал молодой человек, — что она в любое время может располагать мною. Беда ее в том, что она просто не сумела выбрать нужный момент.
— Беда ее в том, — возразил Стрезер, — что она где-то в душе боится тебя. Меня она, Сара, не боится. Ничуть. Не боится, потому что поняла, в какой меня бросает трепет при мысли о некоем предмете, и это, как она чувствует — и совершенно справедливо, — дает ей великолепную возможность вгонять меня в краску. По-моему, она, что и говорить, была бы в восторге, если ты свалил бы на меня все, что только можно свалить.
— Что же я такого сделал, — спросил Чэд, вторгаясь в эту ясно очерченную схему, — чтобы Салли меня боялась?
— Ты был «бесподобен», «бесподобен» по нашему излюбленному выражению — тех, кто смотрит спектакль с галерки, — и это ее довело. Довело тем сильнее, что она убедилась: ты не ведешь никакой игры, не преследуешь ту цель, какую преследует она. Я имею в виду — цель нагнать страх.
Чэд не без удовольствия мысленно обозрел прошедшую неделю в поисках возможностей такого толкования.
— Я только старался быть с ней ласковым и приветливым, — приятным и внимательным, да и сейчас стараюсь.
Стрезер улыбнулся: как спокойно и ясно у Чэда на душе!
— Право, не вижу иного пути, как взять всю ответственность на себя. Тогда твои личные разногласия с ней и твоя личная вина сведутся к нулю.
Но как раз этого Чэд с его возвышенными представлениями о дружбе принять не мог. Ни за что!
Они оставались на балконе, где после дня невыносимой и ранней — не по сезону — жары ночной воздух особенно посвежел; оба поочередно стояли, прислонившись спиной к перилам, и все вокруг — стулья, цветочные горшки, сигареты, свет далеких звезд — гармонировало с настроением души.
— Отвечать вам одному? Ну нет! Мы согласились ждать вместе и решать вместе. Я так и сказал Салли: мы все решали и решаем вместе, — заявил Чэд.
— Я не боюсь взять на себя ношу, — отвечал Стрезер. — И не для того сюда, по крайней мере, пришел, чтобы ты снял ее с меня. Я, пожалуй, пришел для того, чтобы, образно говоря, на минуту-другую присесть на корточки — в том смысле, как опускается передними ногами на колени верблюд, чтобы легче стало спине. Впрочем, по-моему, все это время ты сам за себя решал. Я тебя не трогал. И сейчас хотел бы только сперва знать, к какому заключению ты пришел. Большего я не прошу и готов принять твой вердикт.
Чэд запрокинул голову к звездам и медленно выдохнул колечко дыма:
— Все так, я же видел…
Стрезер помолчал.
— Да, я предоставил тебя самому себе. И, кажется, вправе сказать, что с того первого часа или двух, когда призывал тебя к терпению, ничем тебе не досаждал.
— О, вы были сущим ангелом.
— Ну, если на то пошло, мы оба были сущими ангелами — вели абсолютно честную игру. Да им тоже обеспечили самые вольготные условия.
— Ах, — сказал Чэд, — и еще какие! Им была открыта, была открыта… — Казалось, он, попыхивая сигаретой и все еще устремляя глаза в небо, искал нужное слово — или, может быть, читал их гороскоп? Меж тем Стрезер ждал услышать, что было «им» открыто, и наконец получил ответ: — Открыта возможность не касаться моих дел, пойти на то, чтобы просто повидаться со мной и дать мне жить как живу.
Стрезера такая программа устраивала, и он явно дал понять, что местоимение во множественном числе, которым его юный друг обозначил миссис Ньюсем и миссис Покок, звучит для него без разночтений. Правда, Мэмми и Джим остались за бортом, но это лишь служило доказательством того, что Чэд знает, какие мысли бродят в голове его собеседника.
— Но они на это не пошли — чтобы ты жил как живешь.
— Нет, не пошли, — повторил Чэд. — Такого они и на минуту не могут допустить.
Стрезер задумчиво курил. Высокий балкон, на котором они стояли, был словно нравственным помостом, откуда они могли, глядя вниз, обозревать свое недавнее прошлое.
— У тебя, как ты знаешь, не было ни малейшего шанса, что они допустят такое и на мгновение.
— Разумеется — ни малейшего. Только если бы они захотели подумать, что…
— Но они не захотели! — Стрезер давно уже все расчислил. — Они ведь не ради тебя сюда пожаловали, а ради меня. И вовсе не за тем, чтобы посмотреть собственными глазами, чем ты тут занимаешься, — а чем я занимаюсь. Первый росток их любопытства при моей постыдной медлительности неизбежно должен был смениться вторым, и за этот второй, если мне позволено развернуть мою метафору, а ты не возражаешь против того, что я так выпячиваю это гнусное дело, они в последнее время и уцепились. Иными словами, когда Сара села на пароход, целью поездки был я.
Чэд принял такое толкование событий с пониманием и сочувствием.
— В хорошенькую историю вы, стало быть, из-за меня попались!
Стрезер снова выдержал паузу, за которой последовал ответ, раз и навсегда исключающий ноту жалости и раскаяния. Во всяком случае, пока они вместе, Чэду предстояло от нее воздержаться.
— Я уже «попался», когда ты меня нашел.
— Помилуйте, это вы меня нашли, — рассмеялся молодой человек.
— Я? Нет. Я тебя на месте не нашел, а ты сразу меня нашел… Что же касается их приезда, то это было делом совершенно неизбежным. Впрочем, они получили огромное удовольствие, — заявил Стрезер.
— Я для этого немало постарался, — сказал Чэд.
Его собеседник не преминул и себе отдать должное:
— И я тоже. Даже сегодня утром… когда миссис Покок удостоила меня визитом. Она получает удовольствие хотя бы от того, что, как я уже сказал, не боится меня; и, по-моему, я в этом ей всячески содействовал.
Чэд навострил уши.
— Она вела себя с вами очень гадко?
— Как тебе сказать, — поколебавшись, ответил Стрезер. — Она держалась как очень важная персона. Говорила чрезвычайно категорично и в итоге высказалась кристально ясно. Впрочем, никаких угрызений совести я не испытывал. Я понимал: приезд их был неотвратим.
