— А, это я сам с собой! Здесь повсюду призраки — и под арками колледжей, и в окнах, Когда-то они смотрели на меня дружелюбно, особенно Аддисон, Гиббон, Джонсон, доктор Броун, епископ Кен…
— Да идем же! Призраки! Никого здесь нет — ни живых, ни мертвых, один только чертов полисмен торчит. Никогда не видела таких безлюдных улиц!
— Нет, ты подумай! Вот здесь прогуливался поэт Свободы, а там — великий исследователь Меланхолии!
— Слышать о них не хочу! Надоело!
— Вод из того переулка мне кивает Уолтер Рейли… А вон Уиклиф… Гарвей… Хукер… Арнольд… целый сонм трактарианских теней!..
— Тебе говорят, я ничего не желаю о них знать! Что мне до каких-то там покойников! Ей-богу, подвыпивши, ты трезвее, чем не пивши!
— Мне надо отдохнуть минутку, — сказал Джуд. Он остановился и, держась за ограду, оглядел фронтон колледжа сверху донизу. — Это старый Рубрик. А это Саркофаг. Вон там, в переулке, Крозье и Тюдор, а там дальше Кардинальский со своим длинным фасадом, его окна точно подняли брови и выражают вежливое удивление всего университета при виде таких; как я, которые тщетно пытаются попасть в него.
— Да идем же, я поднесу тебе рюмочку.
— Отлично. Это поможет мне добраться до дому. Промозглый туман с лужаек Кардинальского колледжа пронимает меня, словно смерть все глубже вонзает в меня свои когти. Как сказала Антигона, я не жилец ни среди людей, ни среди теней. Но вот увидишь, Арабелла, когда я умру, мой дух будет витать здесь среди других призраков.
— Глупости! Может, еще и не умрешь, ты у меня крепкий старичок.
В Мэригрин был поздний вечер; дождь как лил весь день, так и не переставал. Примерно в то же время, когда Джуд с Арабеллой возвращались домой по улицам Кристминстера, вдова Эдлин прошла через лужайку к дому учителя и открыла дверь черного хода, — теперь, перед тем как лечь спать, она часто приходила то Сью и помогала ей заканчивать хозяйственные дела.
Сью беспомощно возилась на кухне, — несмотря на все старания, хозяйство ей не давалось, и мелкие домашние дела только раздражали ее.
— Господи боже! Зачем вы сами, это делаете? Ведь я нарочно пришла вам помочь. Вы же знали, что я приду.
— Не знаю… забыла. Впрочем, нет, не забыла. Я взялась за все это сама, чтобы приучить себя к работе. С восьми часов я мыла лестницу. Мне нужно привыкать к хозяйству. Я его позорно запустила.
— Чего ради? Скоро вашему мужу дадут школу получше, а со временем он, может, и священником станет, и вы будете держать двух служанок. Жаль губить такие красивые ручки.
— Не говорите о моих красивых ручках, миссис Эдлин. Мое красивое тело меня уже погубило.
— Вздор какой! Да у вас и тела-то вовсе нет! Ни дать ни взять воробушек, да и только. Сдается мне, что-то с вами сегодня стряслось. Муж сердится?
— Нет. Он никогда не сердится. Он рано лег спать.
— Так в чем же дело?
— Я не могу вам этого сказать. Сегодня я дурно поступила и хочу искупить свою вину. А впрочем, скажу: днем здесь был Джуд, и я поняла, что все еще люблю его… люблю грешной любовью. А больше ничего не скажу.
— Вот видите! — воскликнула вдова. — Что я вам говорила!
— Но этому не бывать! Я ничего не рассказала мужу, зачем волновать его, ведь я больше никогда не увижусь с Джудом, я так решила. А чтобы совесть моя была чиста, я решила наложить на себя епитимью — пойти до конца и исполнить супружеский долг перед Ричардом. Так надо.
— Я б не стала — раз он согласен обходиться без этого и вы живете так уже три месяца.
— Да, он согласен, чтобы я жила, как мне хочется, но я чувствую, что это уступка, которой я не вправе требовать, не вправе принимать. Это было бы для меня ужасно, но я должна быть к нему справедлива. Ах, почему я неспособна на подвижничество!
— И что вам в нем так не нравится? — полюбопытствовала миссис Эдлин.
— Не знаю. Есть в нем что-то такое… словом, трудно сказать. Печальнее всего то, что никто не признал бы в этом уважительной причины для тех чувств, какие я испытываю. Вот почему мне нет оправдания.
— Вы когда-нибудь говорили об этом Джуду?
— Никогда.
— Я, когда еще молодая была, странные слыхала рассказы о мужьях, — сказала вдова почти шепотом. — В прежние времена, когда еще на земле жили святые, дьяволы по ночам принимали образ мужа и втягивали несчастных женщин во всякие пакости. Не знаю, с чего это сейчас мне вспомнилось, ведь все это так, сказки… Ну и расходилась сегодня непогода — и дождь и ветер! А вы, милая, не торопитесь менять вашу жизнь. Подумайте хорошенько!
— Нет, нет! Хоть я и слаба духом, но твердо решила быть с ним поласковее… И это надо сделать сейчас… немедленно… пока у меня еще есть на это силы.
— Не понимаю, зачем так принуждать себя! Ни от одной женщины нельзя этого требовать.
— Это мой долг. И я выпью чашу до дна.
Полчаса спустя миссис Эдлин собралась уходить. Она надела чепец и шаль, как вдруг Сью охватил необъяснимый ужас.
— Нет, нет… не уходите, миссис Эдлин, — умоляюще шептала она, озираясь расширенными от страха глазами.
— Но ведь время спать, дитя мое.
— Да, но… у нас есть свободная комната… та, что до сих пор была моей. Она в полном порядке. Ну прошу вас, останьтесь, миссис Эдлин. Утром вы будете мне нужны.
— Ну, что ж, останусь, если вам так хочется. С моей-то развалюхой ничего не случится, буду я там ночевать или нет.
Сью заперла входные двери, и они вдвоем поднялись наверх.
— Подождите здесь, миссис Эдлин, — сказала она. — Я на минутку зайду к себе.
Оставив вдову на площадке лестницы, Сью вошла в комнату, которую занимала одна с тех пор, как переселилась в Мэригрин, и, прикрыв дверь, постояла с минуту на коленях перед кроватью. Потом поднялась, разделась, надела ночную рубашку, лежавшую на подушке, и вышла к миссис Эдлин. Из комнаты напротив раздавался мужской храп. Сью пожелала миссис Эдлин спокойной ночи, и вдова вошла в ее комнату.
Сью приоткрыла дверь в другую спальню и вдруг как подкошенная опустилась на пол у порога. Потом поднялась, открыла дверь шире и позвала: "Ричард!" Звук собственного голоса заставил ее содрогнуться.
Храп затих, но ответа не последовало. У Сью отлегло от сердца, и она поспешила к двери своей комнаты.
— Вы легли, миссис Эдлин? — спросила она.
— Нет, милая, — ответила вдова, открыв дверь. — Я старая и неповоротливая, мне много времени надо, чтобы раздеться. Вот даже еще корсета не развязала.
— Он не отвечает… А вдруг он…
— Что, детка?
— А вдруг он умер? — пролепетала Сью, чуть дыша. — Ведь тогда я свободна, я смогу уйти к Джуду! Ах, нет… Я забыла о ней… и о боге!
— Пойдем послушаем. Нет — вот он, храпит себе. Такой ветер и дождь, что только урывками и расслышишь.
Сью медленно отступила назад.
— Еще раз спокойной ночи, миссис Эдлин! Простите, что побеспокоила вас.
Вдова вновь скрылась за дверью.
Когда Сью осталась одна, на лице ее снова появилось выражение напряженной покорности.
— Я должна это сделать, — должна! Должна испить чашу до дна, — прошептала она и снова позвала: — Ричард!
— А? Что? Это ты, Сюзанна?
— Да, я.
— Что тебе надо? Случилось что-нибудь? Подожди минутку. — Он наскоро оделся и подошел к двери. — В чем дело?
— Когда мы жили в Шестоне, я выпрыгнула из окна и не подпустила тебя к себе. С тех пор это так и оставалось, а теперь я прошу, чтобы ты простил меня и впустил к себе.
— Ты, наверное, считаешь это своим долгом? Я уже говорил, что не хочу, чтобы ты насиловала себя.
— Нет, я прошу, чтобы ты пустил меня к себе. — Она помолчала немного и снова повторила: — Прошу, чтобы пустил, Я заблуждалась вплоть до сегодняшнего дня. Я обманула твое доверие. Я не хотела говорить тебе об этом, но, наверное, должна сказать: сегодня днем я согрешила, я виновата перед тобой.
— Как так?
— Я виделась с Джудом. Я не знала, что он приедет. И…
— И что?
— Я целовалась с ним.
— О-о! Старая история!
— Ричард, я не хотела целоваться, это вышло как-то само собой.
— Сколько же раз вы поцеловались?
— Очень много раз. Не знаю сколько. Мне страшно вспомнить об этом, и вот я пришла к тебе, чтобы хоть как-то загладить свою вину.
— Ну, знаешь ли, нехорошо как-то получается, после всего того, что я для тебя сделал!.. Есть еще какие-нибудь признания?
— Нет. — Она хотела было сказать: "Я назвала его: радость моя", — но так как каждая кающаяся женщина всегда что-нибудь да утаивает, эта часть эпизода осталась нерассказанной. — Я решила никогда больше с ним не встречаться, — продолжала она. — Он напомнил мне о нашем прошлом, и я просто забылась. Он напомнил о детях… Но я уже говорила, что я рада", почти рада, что они умерли, Ричард. Их смерть зачеркивает всю мою прошлую жизнь!
— Ты действительно решила с ним больше не встречаться? Это твердо? — По тону Фипотсона чувствовалось, Что три месяца вторичного брака со Сью не принесли ему того удовлетворения, какого он ожидая в качестве мзды за терпеливое обуздание своих любовных чувств.
