Я перебирал в памяти прошедшие девять лет каторги да еще два года тюрьмы во Франции — итого одиннадцать, когда моряк крикнул:
— Земля!
В четыре, пройдя мимо еще не горящего маяка, мы вошли в устье огромной реки Демерары. С миноносца снова спустили катер, моряк передал мне управление, а сам отошел на корму. Там он поймал трос, брошенный с катера, и ловко и крепко привязал конец к скамейке. Затем сам спустил паруса, и так, привязанные к катеру, мы прошли километров двадцать вверх по течению желтой реки, а за нами следовал миноносец. За поворотом открылся большой город.
— Джорджтаун, — сказал моряк.
Это была столица Британской Гвианы[18]. В гавани находилась масса торговых кораблей и катеров. По берегам были видны башни, ощетинившиеся дулами орудий. Настоящая крепость.
Война шла вот уже два года, но все это время я как-то этого не осознавал. Джорджтаун, будучи столицей, служил военным морским портом и погряз в этой войне, что называется, по горло. Странное, однако, это зрелище — город, ощетинившийся ружьями и пушками и готовый к обороне.
Мы поднялись на пристань: впереди Куик с поросенком, за ним Ван Ху с маленьким узелком и последним я с пустыми руками. Ни одного штатского, только солдаты и моряки. Ко мне подошел офицер, тот самый, с которым мы переговаривались по-французски в море. Он протянул мне руки и спросил:
— Вы совершенно здоровы?
— Да, капитан.
— Прекрасно. И все же придется пройти в лазарет и сделать прививки. И вам, и вашим друзьям тоже.
Тетрадь двенадцатая
ДЖОРДЖТАУН
Днем, после того как каждому из нас сделали по несколько уколов, пришла машина и отвезла нас в центральный полицейский участок, нечто вроде штаб-квартиры. Вокруг непрерывно сновали сотни полицейских. Начальник полиции, непосредственно отвечающий за порядок в этом огромном порту, принял нас в своем кабинете. Вокруг сидели английские офицеры в неизменных хаки, шортах и белых гольфах. Полковник знаком пригласил нас садиться и сразу же заговорил на чистейшем французском:
— Откуда вы шли, когда вас подобрали в море?
— Из Французской Гвианы, с каторги.
— Нельзя ли точнее? Откуда именно вы бежали?
— Я — с острова Дьявола, другие двое — из лагеря для политических в Инини. Это на Куру, тоже во Французской Гвиане.
— Ваш приговор?
— Пожизненное. За убийство.
— А у китайцев?
— Тоже убийства.
— Их приговоры?
— Тоже пожизненное.
— Ваша специальность?
— Электротехник.
— А у них?
— Повара.
— Вы за де Голля или Петена?
— Мы об этом ничего не знаем. Просто бежали из тюрьмы, чтобы начать новую жизнь. Быть свободными.
— Хорошо. Мы поместим вас в камеру, но запираться она не будет. Пробудете там некоторое время, пока мы не проверим все эти сведения. Бояться вам нечего, если вы говорили правду. Вы должны понимать, что идет война, она предполагает повышенные меры предосторожности.
Короче говоря, где-то через неделю нас освободили. За это время мы успели обзавестись приличной одеждой. И вот в девять утра мы вышли на улицу — я и двое китайцев, сносно одетые и снабженные удостоверениями личности с вклеенными в них фотографиями.
В Джорджтауне проживало около четверти миллиона человек. Город почти сплошь был застроен домами в английском стиле: нижний этаж — каменная кладка, все остальное — дерево. На улицах и проспектах было полно людей всех рас и цветов кожи: белых, коричневых, черных. Здесь были индийцы-кули, английские и американские моряки, скандинавы. Просто голова кружилась, когда ты шел по этим многоголосым улицам, прокладывая путь сквозь пеструю толпу. Мы были переполнены счастьем, оно так и распирало нас, должно быть, это отражалось и на лицах — не только моем, но и Куика и Ван Ху тоже, потому что многие люди, бросив на нас взгляд, тут же начинали улыбаться.
— Куда идем? — спросил Куик.
— Есть один адресок. Мне дал его один негр-полицейский. Сказал, что там живут два француза. Район называется Пенитенс-Риверс.
Похоже, это был район, где проживали только индийцы. Я подошел к полицейскому в безупречно белой форме и показал ему бумажку с адресом. Прежде чем ответить, он попросил меня предъявить удостоверение личности. И я с гордостью вытащил свой документ.
— Благодарю, прекрасно, — с этими словами он самолично посадил нас в трамвай, предварительно переговорив с кондуктором. Мы выехали из центра города, и минут через двадцать кондуктор сделал нам знак сходить. Так, наверное, это оно и есть, то самое место. И мы принялись спрашивать всех встречных: «Французы?» Какой-то молодой парень сделал знак следовать за ним и вскоре привел нас к маленькому одноэтажному домику. Навстречу вышли трое, делая приглашающие знаки.
— Быть того не может! Папи! Как ты здесь оказался, черт тебя подери?!
— Глазам своим не верю! — закричал второй, старец с снежно-белой шевелюрой. — Входите! Это мой дом. А китайцы с тобой?
— Да.
— Входите все. Очень рады!
Старика, тоже бывшего заключенного, звали Огюст Гитту, он был родом из Марселя, и в 1933 году, то есть девять лет назад, плыл со мной на каторгу в одном конвое. Пробовал бежать с каторги, но побег оказался неудачным, однако вскоре приговор ему смягчили.
Двумя другими оказались некий тип из Арля по прозвищу Малыш Луи и Жуло из Тулона. Они добросовестно отбыли каждый свой срок, а затем удрали из Гвианы, так как по закону должны были оставаться там каждый ровно на тот срок, на сколько были осуждены — то есть на десять в пятнадцать лет. Этот второй срок заключенные называли «дубляжем».
В домике было четыре комнаты: две спальни, одна служила одновременно кухней и столовой, а в последней размещалось нечто вроде мастерской. Они занимались изготовлением обуви из балаты — природного каучука, добываемого в джунглях. Он легко обрабатывался с добавлением горячей воды. Единственным его недостатком являлось то, что при долгом нахождении на солнце туфли начинали таять, так как материал не подвергался вулканизации. Поэтому между слоями балаты приходилось прокладывать полоски прочной ткани.
Нам был оказан поистине королевский прием. Лишь тот, кто сам страдал, может понять страдания других и проявить истинное благородство и широту души. Гитту тут же оборудовал для нас троих спальню. Сомнения у него вызывал только поросенок, но Куик уверял, что пачкать в доме животное не будет, поросенок приучен выходить на улицу, когда возникает нужда.
— Ладно, посмотрим, — сказал Гитту. — Однако хотя бы на первое время держи его при себе.
Наконец все мы расселись на полу на старых армейских одеялах и закурили, и я рассказал Гитту о всех своих приключениях за последние девять лет. Он и его друзья слушали это повествование, разинув рты, живо воспринимая все детали и подробности, так как и им было знакомо и понятно все, через что мне довелось пройти. Двое из них знали Сильвена и страшно расстроились, узнав о его трагической смерти. В лавочку непрерывно заглядывали люди всех цветов кожи, время от времени кто-то из них покупал туфли или метлу, так как Гитту с приятелями занимался еще изготовлением метел, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Они рассказали мне, что здесь, в Джорджтауне, осело около тридцати человек, бежавших с каторги. По вечерам они встречались в баре в центре города и пили пиво или ром. Жуло добавил, что все они работают, и большинство ведет себя вполне прилично.
Сидя в тени возле раскрытой двери, мы вдруг заметили проходившего по улице китайца, и Куик окликнул его. А затем он и Ван Ху вдруг встали и, не сказав мне ни слова, пошли вслед за этим человеком. Однако ясно было, что собрались они недалеко, так как поросенок плелся сзади.
Часа через два Куик вернулся с ослом, запряженным в маленькую тележку. Гордый, как павлин, он управлял этой повозкой и обращался к ослу по-китайски. Похоже, животное понимало этот язык. В тележке оказались три раскладушки, три матраца, подушки и три чемодана. В одном из них, который он протянул мне, лежали рубашки, жилеты, галстуки, две пары туфель и другие носильные вещи.
— Где ты все это взял, Куик-Куик?
— У земляка. Он подарил. Если хочешь, завтра можем пойти познакомиться.
— Прекрасно.
Мы думали, что Куик отправится отдавать тележку я но ничего подобного — он распряг его и привязал во
— И тележку с ослом тоже подарили. С ними легче можно заработать, так они сказали. Завтра утрой придет один китаец и научит как.
— Смотри-ка, шустрые, однако, ребята, эти твои земляки!
Гитту сказал, что осла с тележкой можно пока оставить во дворе. Итак, наш первый день на свободе, похоже, начался удачно. Вечером все мы, рассевшись на самодельных скамейках, ели очень вкусный овощной суп, приготовленный Жуло, и изумительные спагетти.
— Уборку и другую домашнюю работу мы делаем по очереди, — объяснил Гитту.
