– Будем хорошо воевать – не испортим. А провалим дело – о каких отношениях речь? – сказал Серпилин и, услышав в трубке голос Кирпичникова, стал объяснять ему про дивизию, которую – ничего не поделаешь – придется отдать соседу.
Потом положил трубку и подозвал Миронова.
– Извините, Виталий Викторович, что прервал вас. Продолжайте. Наверное, что-нибудь хорошее от вас услышим, раз сами спешите доложить.
– Не совсем так, товарищ командующий, – сказал Миронов.
Оказалось, что его левофланговая дивизия опять застряла, отбивая контратаки немецкой пехоты с самоходками.
– Хочу сам туда выехать, – сказал Миронов. – Прошу разрешения.
– Если верно вас понял, спешите нас спровадить? Мешаем уехать?
Миронов молчал, но в глазах у него можно было прочесть: «Да, мешаете. Не будь вас тут, уже поехал бы в дивизию».
– Прав, надо и нам с членом Военного совета трогаться, – сказал Серпилин.
Но Захаров неожиданно для него вдруг обратился к Миронову:
– А я, пожалуй, тоже в дивизию съезжу. Вместе посмотрим: почему там немцы не по закону действуют? Что-то самоходок у них больно густо стало! Что ни донесение – самоходки! Когда начинали, разведка нам так много самоходок не показывала…
Услышав, что Захаров снова собирается ехать вместе с командиром корпуса, Серпилин сначала подумал неодобрительно: не слишком ли много опеки! Но потом решил – Захарову виднее. И в первый день, во время неудачных действий Миронова, не вылезал от него, и сегодня с утра у него. И, может быть, лучше тебя знает сейчас, чем поддержать его дух. Захаров вообще знает, что делает.
– С тобой вечером встретимся, – кивнул Серпилин Захарову. – А вам, Виталий Викторович, – пожимая руку Миронову, сказал он, – на прощание совет: не забывайте бога войны! Хорошо, конечно, самому комкору в дивизию приехать, но если у него при этом еще в запасе, в кулаке, два-три артиллерийских полка зажаты, которыми он без долгих разговоров способен помочь, – еще лучше. И намного! Боюсь, что ваших подчиненных немец успешно контратакует не потому, что так уж силен, а потому, что артиллерия у вас все еще только едет к переднему краю. А пора бы доехать!
Простился и сел в «виллис»; и, как только двинулись, спросил у сидевшего сзади Прокудина:
– Вчера вы в оперативном отделе проектировали, что немец против нашего правого соседа сегодня с утра отход начнет. Так?
– Так точно, – сказал Проку дин.
– А он с утра не начал. Рассуждал, наверное, как и вы, но приказа еще не имел. А теперь получил.
– Кирпичников все же за утро сильно углубился, – сказал Прокудин. – Им ничего другого и не оставалось делать, как начинать отход, раз Кирпичников к Днепру вышел…
Думать так, как думал сейчас Прокудин, было приятно: что именно мы, наши успехи – причина тому, что немец начал отступать не только перед нами, а и справа от нас. Но, как ни сладко так думать, главная причина все же другая: оба соседних фронта, наносящих главные удары, прошли так далеко вперед, что немец почувствовал угрозу мешка. Отсюда и его приказ на отход!
Серпилин с тревогой вспомнил о Могилеве – что немец и оттуда может начать отход по приказу раньше, чем мы перережем у него в тылу и Минское и Бобруйское шоссе. Вот чего не должна ему позволить подвижная группа! Вот что главное! А чьи раньше других полк и дивизия ворвутся в Могилев – твоя или соседа слева, хотя и хочется, чтоб твоя, – все же дело второе…
Приехав в подвижную группу, Серпилин смог убедиться, что Бойко с обычной своей дотошностью проследил за выполнением задуманного. Все части подвижной группы были уже сосредоточены в лесах, по обе стороны большака, откуда они могли быстро выйти к переправе, а командиры частей собраны у командира танковой бригады.
Полковник Галчонок встретил Серпилина на опушке леса. Ждал там.
– Разрешите сопроводить к штабу бригады?
– А далеко он у вас?
– Триста шагов отсюда, товарищ командующий.
– Раз триста шагов – дойдем. Надоело за день ездить.
Серпилин вылез из «виллиса» и пошел по наезженной колее через лес рядом с командиром бригады.
– Когда Дурдыев привез вам приказание?
– В шестнадцать ровно.
– А где он сейчас?
– У меня в штабе. Знакомим с приказанием командиров и самоходного и стрелкового полков. Они позже прибыли.
– А саперы где?
– Командир саперного батальона уже был у меня, когда приказание привезли. Отправил его вперед с моим помпотехом. Дал им два танка, бронетранспортер, два «студебеккера» для роты саперов – и послал вперед. Пусть сами лично всю дорогу испытают на проходимость. Задачу поставил – до самого Днепра. А если, пока доберутся, там уже мост наведут, пусть и этот мост лично проверят, переправятся!
– Умно. Хороший у вас помпотех? – спросил Серпилин, вспомнив трепку, которую дал этому самому помпотеху.
– У нас все хорошие, товарищ командующий. Плохих не держим.
– В принципе верно, – усмехнулся Серпилин. – У меня тоже все хорошие. А все же сколько танков из тех, что имели в канун наступления, в полной исправности? Сколько пойдут?
– Сколько имели – столько и имеем. Все пойдут.
– Раз так, согласен, что помпотех хороший.
– Они вдвоем с сапером ревнивей всякого другого все проверят. Если что не так – на их же шею!
– Тоже верно, – сказал Серпилин и, повернувшись, искоса взглянул на размашисто, но неторопливо шагавшего рядом с ним полковника.
У танкиста были голос и повадки человека, уверенного, что все, что он делает, он делает хорошо, иначе и быть не может.
Танкисты чаще всего хотя и крепыши, но невысокие. А этот – большой, с вылезающими из обшлагов гимнастерки длинными руками, с тяжелым длинноносым лицом, на котором выражение упрямства и сосредоточенности. Движется по этому молодому леску сам чем-то похожий на танк.
В прошлую встречу, перед началом наступления, произвел впечатление человека опытного. А сейчас показался еще и сильным.
Идя рядом с танкистом, Серпилин вспомнил, как Жуков, когда приезжал в армию перед началом операции, заговорил об одной из неудач в начале войны и отозвался о ее виновнике: вообще-то генерал неплохой, но танковыми качествами не обладает!
Что оно такое – танковое качество? Это не просто храбрость. Храбрых людей много. Это заведомая решимость встретиться со многими неизвестными. Общевойсковые начальники все же управляют наступлением, движут его вперед, сами находясь сзади. Так оно и должно быть, если не возникло исключительных обстоятельств. А танковый начальник – не сзади, он внутри той силы, которая ему дана в руки. Внутри нее входит в прорыв, внутри нее движется по немецким тылам, управляет своим железным кулаком, сидя внутри него!
– Сколько вам надо времени, чтобы собрать командиров батальонов и рот, ваших и самоходчиков? – спросил вслух Серпилин.
– Десять минут, – ответил танкист. – Допускал, что вы захотите собрать их перед рейдом, – выразился он вдруг по-кавалерийски.
– Не в кавалерии начинали? – спросил Серпилин.
– Нет, товарищ командующий. С конем не знаком! Как пришел в двадцать шестом году на действительную механиком-водителем на танк «рено», с тех пор в танке.
– А из стрелкового полка, хотя бы комбаты, за сколько могут прибыть?
– За двадцать минут. Они тоже наготове.
– Раз так, отдайте приказание собрать всех, – сказал Серпилин, довольный тем, что Галченок исправил его собственную оплошность – с утра сам хотел приказать, чтобы собрали заранее, а потом, когда убили Талызина, вылетело из головы.
В палатке стоял стол, сбитый из свеженапиленных досок. За этим столом, разложив каждый свою карту, работали четверо офицеров: Дурдыев из разведотдела, майор-танкист – начальник штаба бригады – и два подполковника – командир самоходного артиллерийского полка и Ильин, которого Серпилин так давно не видел, что не сразу узнал. Чем занимались – спрашивать не приходилось, – готовились к будущему.
Серпилин поздоровался с офицерами, последним – с Ильиным.
– Не узнал тебя, богатым быть.
– Постараюсь, товарищ командующий, – весело сказал Ильин. – Трофеев не упустим.
– Да, возможности для этого открываются, – сказал Серпилин и оглядел палатку. Кроме стола, в ней стояло несколько длинных скамеек.
«Все готово, прямо хоть занятия проводи», – подумал Серпилин.
– Где это вы столько леса напилили? Пилораму, что ли, с собой возите?
– Пилораму не пилораму, а малую циркулярную пилу в хозяйстве имеем…
– Синцов, дай карту, – сказал Серпилин. – А вы – приказание, – повернулся он к Дурдыеву, который хотя и привез приказание, подписанное Бойко от имени командарма, и познакомил с ним исполнителей, но вручать не вручал, ждал Серпилина.
Серпилин велел Дурдыеву еще раз прочесть приказание и сам во время чтения следил по карте. Потом осведомился: есть ли вопросы?
У Галчонка оказался один вопрос: что считается более вероятным исходя из общей обстановки – по какому шоссе будут прорываться немцы из Могилева, по Минскому или Бобруйскому?
