Семья ошарашенно переглянулась.
— Новый родственник?! — в ужасе повторил Отис.
— Только не говори, — шепотом, словно у постели больного, выговорил дядя Джаспер, — что надумал жениться!
— Нет, не надумал, — сказал мистер Параден. — Родственник, о котором я говорю, — мой приемный сын. Гораций! Иди сюда, Гораций!
В дверь прошмыгнуло что-то маленькое в коротких штанишках.
— Гораций! — сказал мистер Параден. — Позволь представить тебя семье.
Мальчик с минуту таращился молча. Это был веснушчатый крепыш, стриженый, белобрысый, с ехидными глазами. Он перевел взгляд с дяди Джаспера на дядю Отиса, с маленького Кули на кузину Эвелину, впитывая их всех.
— Это семья? — спросил он.
— Семья.
— Обалдеть, ну и зануды, — произнес мальчик от всего сердца.
4В молчании, последовавшем за этим искренним выражением чувств, к собравшимся присоединилось еще одно действующее лицо. Оно было высокое, благообразное и облачено в хламиду. По белой бороде Билл узнал недавнего Горациева спутника на лужайке. Даже издали он внушал почтение, вблизи же выглядел почти что малым пророком.[6] Он улыбался отеческой улыбкой — единственной, кстати, улыбкой среди находящихся в комнате, поскольку менее веселое общество можно было отыскать в Америке разве что на похоронах. Дядя Джаспер поник, как увядшая лилия, у дяди Отиса глаза вылезли из орбит, кузина Эвелина собиралась лопнуть. Что до Горация, вид семьи, в которую ему предстоит войти, явно убил в нем всякую радость жизни.
Он заговорил первым, и стало ясно, какая ноша его гнетет.
— Я должен их всех поцеловать? — спросил, он.
— Только не меня, — отрезал дядя Джаспер, выходя из ступора. Сопя, как тюлень, он двинулся на мистера Парадена. — Как это следует понимать, Кули? — осведомился он. Мистер Параден указал на новопришедшего.
— Профессор Эпплби объяснит.
Малый пророк поклонился. Если он и смущался, то умело это скрывал. Говоря, он продолжал ласково улыбаться.
— Сообщение, которое мой добрый друг Параден…
— Что значит «мой добрый друг Параден»? — резко переспросил дядя Джаспер. — Как давно вы знакомы, хотелось бы мне знать.
— Я познакомился с профессором Эпплби в поезде из Сан-Франциско, — сказал мистер Параден. — Он-то и…
— Я-то, — мягко перебил профессор Эпплби, — и убедил мистера Парадена взять на воспитание этого малыша. — Он погладил мальчика по головке и вновь обратился к взбешенным слушателям. — Мое имя, — продолжал он, упреждая дядю Джаспера, который открыл уже было рот, — возможно, ничего вам не говорит, однако со всей скромностью могу заверить, что в некоторых кругах мои взгляды на евгенику почитаются достойными внимания. Рад сообщить, что мистер Параден вступил в число моих учеников. Я твердо поддерживаю взгляды мистера Бернарда Шоу, что надо создать новую расу из лучших представителей старой. Гораций прекрасно развит физически, смышлен, обладает золотым характером и редкой покладистостью. Я считаю — и с удовольствием констатирую, что мистер Параден согласен, — что ему лучше вкладывать средства в воспитание этого мальчика, чем тратиться на родственников, которые, позволю заметить, не имеют будущего, и, уж простите, мало что могут дать взамен. Мистер Параден намерен основать семью, которая нацелена вперед, а не назад. Семью… э… будущих, а не бывших.
Родственники заговорили хором. В продолжение речи они несколько раз пытались раскрыть рот, но профессора Эпплби так легко не перебьешь. Теперь, когда он смолк, они дали волю своим чувствам — кузина Эвелина первая, следом дядя Джаспер и дядя Отис.
— Это что-то неслыханное!
— Да он опасный безумец!
— Неужели ты и впрямь хочешь сделать этого неотесанного мальчишку наследником в обход собственной плоти и крови?
Профессор Эпплби мягко вмешался.
— Надо признать, — согласился он, — что Гораций и впрямь лишен определенного светского лоска. Но что с того? Хороший учитель исправит этот мелкий недостаток за пару месяцев. Главное — мальчуган исключительно здоров и сообразителен.
Мальчуган никак не подтвердил эти заслуженные хвалы. Он боролся с более близкой его сердцу проблемой.
— Я не буду их целовать, — громко объявил он. — Разве что на спор. Я как-то на спор поцеловал козла.
Кузина Эвелина выбросила вперед руки, отчего Вилличка-песичка звонко шмякнулся на пол.
— Грубиян!
— Думаю, мой дорогой, — кротко сказал профессор Эпплби. — что разговор переходит на повышенные тона, поэтому мне стоит вывести Горация на улицу. Формирующемуся уму вредно слушать такие перепалки.
Кузина Эвелина воинственно напряглась.
— Пожалуйста, не беспокойте Горация в его доме. — Она прицепила к ошейнику Виллички-песички поводок и направилась к двери. — Прощай, дядя Кули, — сказала она, оборачиваясь. — Я считаю, что меня глубоко и жестоко оскорбили.
— Эй! — крикнул Гораций, указывая пальцем. — Ты вязанье уронила, оно разматывается.
С долгим, полным укоризны взглядом кузина Эвелина подхватила Вилличку-песичку на руки и вышла. Дядя Джаспер ринулся за ней.
— До свидания, Джаспер, — сказал мистер Параден.
— До свидания. Я немедленно приму меры, чтоб тебя освидетельствовала медицинская комиссия. Признают недееспособным. Это — единственный способ остановить твой безумный замысел.
— А я, — добавил дядя Отис, — скажу лишь одно, Кули. Эта поездка обошлась мне в три доллара семьдесят девять центов. Я пришлю своего адвоката. — Он взял маленького Кули за руку. — Идем, Джон, — сказал он горько. — Отныне тебя будут называть вторым именем.
Гораций с ехидцей наблюдал за исходом родственников.
— Похоже, меня тут любят, как холодный гренок с сыром! — заметил он.
Билл дружелюбно шагнул вперед.
— Знаешь, приятель, я ничего против тебя не имею, — сказал он. — Добро пожаловать в семью!
— Если это семья, — сказал Гораций, — то жалуй в нее сам.
И, протянув детскую ручонку профессору Эпплби, вышел из комнаты. Мистер Параден мрачно уставился на Билла.
— Ну, Уильям?
— Ну, дядя Кули?
— Полагаю, ты понял, что я не намерен больше платить тебе содержание?
— Понял.
Спокойствие юного родственника несколько озадачило мистера Парадена. Тот заговорил почти виновато:
— Самое плохое, когда у юноши твоих лет куча незаработанных денег.
— В точности так и я думаю, — сказал Билл с жаром. — Мне надо работать! Позор, — продолжал он, — что юноша с моими способностями и умом не зарабатывает себе на жизнь. Стыд, да и только..
Красное лицо мистера Парадена побагровело.
— Очень смешно! — проревел он. — Очень смешно и остроумно. Что ты рассчитываешь выгадать…
— Остроумно! Ты же не думаешь, что я шучу?
— Думаю, что пытаешься.
— Да нет же, Господи! Я и приехал сюда, чтобы просить места.
— Долго же ты собирался!
— Да у меня не было времени рта раскрыть.
— И какую же работу ты хотел у меня попросить?
— В твоей фирме.
— Какую именно?
Слабое знакомство с премудростями целлюлозно-бумажного производства затрудняло Биллу ответ.
— Любую, — смело выкрутился он.
— Могу предложить тебе надписывать конверты за десять долларов в неделю.
— Отлично! — сказал Билл. — Когда приступать?
Мистер Параден с подозрением уставился сквозь очки.
— Ты серьезно?
— Еще как!
— Ладно, — заметил, помолчав, несколько растерянный мистер Параден. — Должен сознаться, ты меня удивил. — Билл чуть было не сказал, что дядя просто не воспринимал прежде его скрытых глубин, но вовремя прикусил язык. — Странно, Уильям, но ты — единственный в этой семье, к кому я сохранил хоть каплю привязанности.
Билл благодарно улыбнулся.
— Конечно, — прогудел мистер Параден, — ты ленивый, никчемный тунеядец. И все же я подумаю. Ты не прямо сейчас едешь?
— Если я вам нужен, я подожду.
— Может, и понадобишься. Задержись на часок.
— Пойду прогуляюсь у пруда.
Мистер Параден смерил его внимательным взглядом.
— Не понимаю, — пробормотал он. — Работать захотел! Что это на тебя нашло? Не иначе как влюбился.
5С четверть часа после того, как расстались дядя и племянник, дом и угодья мистера Кули Парадена пребывали в полнейшем мире. На шестнадцатой минуте Робертс, дворецкий, кейфовавший в буфетной за сигарой и повестью о разбитой любви, был извлечен из своего покоя оглушительным лязгом на аллее, перед самым домом. Отложив сигару и книгу, он вышел разобраться.
Неудивительно, что лязг побудил его вскочить. Под одним из декоративных столбов в колониальном стиле, поставленных архитектором, чтоб придать зданию индивидуальность, лежал покореженный красный двухместный автомобиль, из-под обломков которого выбирался долговязый человек в кожаной куртке. В следующее мгновение дворецкому предстали молодое лицо, длинный нос с горбинкой и выразительные зеленые глаза.
