Ознакомительная версия.
В 1856 году Залив переплывает более шестисот кораблей, они выгружают все новые и новые толпы, которые тотчас же устремляются за золотом.
Сан-Франциско! Сан-Франциско!
И другое магическое имя: СУТЕР.
Имя рабочего, который нанес этот знаменитый удар киркой, вообще не известно.
Его звали Джеймс В. Маршалл, он был плотник и уроженец Нью-Джерси.
29
Иоганн Август Сутер, не назову его первым американским миллиардером, но он был первым в Соединенных Штатах мультимиллионером, рухнул от этого удара киркой.
Ему сорок пять лет.
Его, некогда отважного, заносчивого и дерзкого бретера, разорило открытие золотых копей в его владениях.
Самых богатых в мире копей.
Самых крупных месторождений.
Это золотая жила.
30
Но дадим слово Иоганну Августу Сутеру.
Следующую главу я переписываю из толстой тетради, обернутой в подгоревший пергамент. Чернила выцвели, бумага пожелтела, грамотность оставляет желать лучшего, почерк, изобилующий росчерками и витиеватыми завитушками, труден для понимания, язык полон непонятных, чисто местных выражений, принятых в базельских краях оборотов речи, американизмов. Если кое-где и заметно трогательное и неловкое дрожание руки, то рассказ при этом продолжает идти своим чередом, просто и незатейливо. Человек, набросавший эти каракули, не жалуется. Он попросту рассказывает все как было, ограничиваясь перечислением событий в надлежащем порядке. И нигде не отступает от жизненной правды.
В переводе я передаю только суть:
31
«Где-то в середине января месяца 1848 года мистер Маршалл, плотник, нанятый мною для строительства мельниц, работал на моей новой лесопилке в Коломе, что была наверху, в горах, в восемнадцати часах езды от форта. Когда воздвигли деревянный остов, я отправил в горы мистера Виммера с семьей плюс несколько рабочих; с ними поехал мистер Беннет из Орегона, чтобы сложить вместе разные части и запустить механику. Миссис Виммер готовила на всех харчи. Лесопилка была мне необходима, потому что мне недоставало досок для большой паровой мельницы, которая тоже еще строилась в Брайтоне, а котлы и прочая машинерия для нее только что были доставлены после того, как их везли восемнадцать месяцев. Благодарю Господа нашего, а я и не чаял уже, что это мне удастся, а волы здоровы, спасибо. И еще мне надо было досок, чтоб возвести другие строения и особенно чтоб обнести оградой деревню Йерба-Буэна, что на самом краю Залива, ибо теперь там множество кораблей, а команды у них неспокойные, мародеры, и товары и скот пропадают незнамо куда.
Это случилось ближе к вечеру, когда лил дождь. Я сидел у себя в спальне, в форте, и сочинял длинное письмо другу в Люцерн. Вдруг ко мне ворвался мистер Маршалл. Он весь промок. Мне удивительно было видеть его, когда он успел, ведь я как раз только что послал в Колому вагонетку, груженную провиантом и железной арматурой. Он сказал, что должен сообщить мне кое-что очень важное непременно в строжайшей тайне и просит отвести его в самое укромное местечко, подальше от любопытных ушей и длинных языков, которые могут все испортить. Мы поднялись на самый верх, и он настоял, чтобы мы заперлись в комнате на ключ, хотя на всем ранчо, кроме нас, был еще только счетовод, сидевший за конторкой внизу. Ему еще чего-то не хватало, Маршаллу, и я хорошо помню, что снова спустился за стаканом воды для него, а поднявшись обратно, забыл запереть дверь на ключ. Едва Маршалл успел вытащить из кармана тряпичный сверток и начал показывать мне завернутые в него куски желтоватого металла, как в комнату вошел счетовод, которому понадобились какие-то бумаги. Маршалл быстро спрятал металл в карман. Увидев наше смущение, счетовод извинился и ушел. «Ради всего святого, я же просил вас закрыть дверь», — вскричал Маршалл. Он пришел в крайнее негодование, и мне стоило немыслимого труда успокоить его и убедить, что счетовод приходил по делу, а не подслушивал. После этого мы наконец заперли дверь на засов и даже придвинули к ней шкаф.
Тогда Маршалл снова вытащил свой металл. Там было множество маленьких крупинок каждая унции в четыре. Он сказал мне, что, когда попытался убедить рабочих, что это может быть золото, те подняли его на смех и обозвали дурнем. Я испытал металл, опустив его в царскую водку, потом прочитал целиком статью «Золото» в «Американской энциклопедии». После этого я подтвердил Маршаллу, что его кусок металла — золото, чистое золото.
Бедный парень словно обезумел. Он хотел немедленно вскочить на лошадь, чтобы опять ехать в Колому. Он умолял меня спешно собраться и скакать с ним. Я возразил, что уже стемнело и лучше переночевать в форте. Я обещал поехать с ним наутро; но он ничего не хотел слушать и поскакал во всю прыть, успев крикнуть: «Приезжайте завтра, завтра чуть свет!» Лило как из ведра, а он даже корки хлеба не захотел преломить.
Наступила ночь. Я вернулся в спальню. Нет, меня не оставила равнодушным находка золота в сточной грязи, у подножия моей лесопилки; но я отнесся к этому, как к любому хорошему ли, плохому ли повороту своей судьбы, с изрядной долей безразличия; и, однако, ночью я не смог заснуть, все представляя себе ужасные последствия и роковые отголоски, кои может иметь для меня это открытие, но все-таки и вообразить не мог, что рухнет моя Новая Швейцария! Наутро я раздал множеству своих работников подробнейшие указания и в 7 утра выехал; со мной были несколько солдат и один ковбой.
Мы поднимались по извилистой тропке, ведущей в Колому, и успели проехать лишь полпути, когда увидели лошадь без седока. Поднялись еще повыше, и из подлеска вышел Маршалл. В пути его застигла гроза, и он не смог скакать дальше в ночной тьме. Он продрог до костей и умирал от голода. Однако его вчерашнее возбуждение не прошло.
Мы продолжили подъем и приехали в это славное Эльдорадо. Небо немного прояснилось. Вечером мы кругом объехали берега канала, размытые неуправляемыми потоками дождевой воды. Я приказал открыть шлюзы, вода мгновенно сошла, и тогда мы спустились на дно в поисках золота. Мы нашли множество золотого песка, и мистер Маршалл с несколькими работниками даже вручили мне маленькие самородки. Я сказал им, что велю сделать из них перстень как можно скорее, насколько это возможно в Калифорнии, и я вправду много позже заказал этот перстень с печаткой: за неимением герба я приказал выгравировать торговый знак издательства моего отца, феникса, в огне сгорающего, а с внутренней стороны перстня была нижеследующая надпись:
ПЕРВОЕ ЗОЛОТО ОТКРЫТО В ЯНВАРЕ 1848 ГОДА
Три епископских жезла, базельский посох и мое имя: СУТЕР.
На следующий день я объехал Колому по всей протяженности, делая важные замеры и особенно придирчиво осмотрев водные протоки, после чего собрал всех работников. Я дал понять людям, что еще пять или шесть недель необходимо держать это открытие в тайне, а за это время довершить строительство лесопилки, за которую я уже заплатил 24 000 долларов. Когда я заручился их честным словом, то снова спустился в форт. Я предчувствовал несчастье и не знал, как выпутаться из этой проклятой истории с открытием золота. Мне было ясно, что такое дело не удастся хранить в секрете.
Так оно и случилось. Не прошло и двух недель, как я отправил в Колому с провиантом и инструментами одного белого, которого сопровождали еще несколько мальчуганов-индейцев. Миссис Виммер рассказала ему всю эту историю, а ее дети дали ему несколько крупинок золота. Вернувшись в форт, этот человек тут же бросился в лавки, которые располагались за оградой моих владений. Он потребовал у Смита бутылку водки. И хотел заплатить за нее этими золотыми крупицами, привезенными из Коломы. Смит спросил, с чего это он принимает его за сумасшедшего. Возчик отправил его ко мне за разъяснениями. Что мне оставалось? Я рассказал обо всем Смиту. Его компаньон, мистер Бреннен, немедленно пришел ко мне и забросал меня кучей вопросов, на которые я ответил, сказав ему все как есть. Он выбежал от меня, даже не закрыв дверь. Ночью они со Смитом погрузили все свои товары в вагонетки, украли моих лошадей и поспешно рванули в Колому.
Тогда от меня начали разбегаться работники.
Вскоре я остался совсем один в форте, не считая нескольких верных механиков и восьми инвалидов.
Тяжелее было расстаться со мною служившим у меня мормонам; но, когда золотая лихорадка сразила и их, они тоже потеряли всякое понятие о совести.
Теперь у меня под окнами было беспрестанное шествие. Все, что было способно двигаться, поднималось сюда из Сан-Франциско и других укреплений побережья. Все запирали свои лачуги, фермы, заведения и подымались в форт Сутер, чтобы потом попасть в Колому. В Монтеррее и других южных городах сперва подумали, что я пытаюсь таким образом привлечь новых колонистов. Шествие по дороге на несколько дней застопорилось, а потом пошло еще быстрее: эти города тоже шли туда. Они опустели; на мое злосчастное поместье обрушился людской потоп.
Ознакомительная версия.
