Продолжая мысленно обозревать достоинства несравненного Аркнэна, г-н де Вердло покинул свое место у камина и направился к той части замка, которая называлась «старым флигелем» или «запасными комнатами». Г-н де Вердло отремонтировал ее и привел в порядок, как и остальные постройки, В нескольких комнатах были сделаны панели и паркетные полы: эти-то комнаты и получили название «запасного помещения». Все эти работы были приурочены к посещению Эспиньолей г-ном и г-жей де Морамбер с двумя сыновьями. Здесь помещались мальчики со своим гувернером. Открыв дверь из темного вестибюля, вы входили в обширную и довольно красивую комнату. Г-н де Вердло велел поставить в ней вместо двух кроватей, на которых спали мальчики Морамбер, одну, задрапированную узорным пологом, снабженную подушками и покрытую стеганым одеялом. Комната эта была заботливо меблирована. На стене, покрытой расписными панелями, как раз против окна, висело большое зеркало. В окно видна была гладь пруда и отражавшееся в ней небо. Гладь эта рассекалась иногда внезапным и коротким прыжком карпа. Отблеск воды освещал комнату зеленоватым светом. В камине пылал огонь, наблюдение за которым было поручено юному Жано; огонь этот, действительно, жадно пожирал сучья и поленья, положенные в камин казачком. Г-н де Вердло помешал дрова щипцами и некоторое время грел у огня свои пухлые руки, прежде чем продолжать осмотр приготовленного помещения. Рядом с этой комнатой находилась большая туалетная, которая через крытые сени сообщалась со двором замка. Таким образом флигель имел отдельный черный ход, позволявший приносить из кухон горячую воду для ванны, так как в только что упомянутой туалетной была ванна, стояли различные комоды и гардеробные шкафы. Рядом была еще одна комната, не такая большая, как первая, и обставленная менее изысканно, но очень чистенькая. В этой комнате тоже был затоплен камин. Г-н де Вердло остался, казалось, доволен результатами своего осмотра. Вместо того, чтобы возвратиться в замок по коридору, соединявшему его со «старым флигелем», он вышел во двор через крытые сени. Мороз пощипывал кожу. Он надвинул на уши меховую шапку, плотнее запахнулся в плащ и пробормотал:
– Черт побери! Моему бравому Аркнэну должно быть не очень тепло на большой дороге!
Затем, повернувшись к большой угловой башне с остроконечной кровлей, еще более подчеркивавшей ее уродливую толщину, он поднес ко рту руки, сложенные рупором, и громко крикнул:
– Голб, Любэн, Любэн!
В слуховом окне, проделанном в крыше башни, показалась длинная желтая голова с гладкими волосами и оттопыренными ушами.
– Ну, что, Любэн, ты по-прежнему ничего не видишь на. горизонте?
Любэн высунулся из слухового окна всем туловищем и облокотился о подоконник:
– Нет, господин барон, да и трудно что-нибудь разобрать в этот час, так как Гранжет весь окутан туманом.
Любэн лгал, ибо погода была свежая и ясная. Этот Любэн был лицемером, скрытником, пакостником и хитрецом. Остальные казачки ненавидели его, потому что он постоянно устраивал им какие-нибудь подвохи. Его длинное желтое лицо мало располагало в его пользу. Г-н де Вердло подмечал у него нехорошие взгляды, свидетельствовавшие о чрезмерном любопытстве юноши, и решил не держать его больше у себя на службе. Как только возвратится Аркнэн он обдумает этот вопрос, но Аркнэн все не показывался. Г-н де Вердло высчитывал время, необходимое для поездки, и находил, что оно давно уже прошло. Это обстоятельство не столько беспокоило г-на де Вердло, сколько раздражало его. Это видно было по тому, как он открыл табакерку, затянулся здоровой понюшкой и щелкнул себя по жабо. Табак у него был контрабандный. Действительно, иногда по округу проходили коробейники и распаковывали свои товары. Впрочем, эти господа были не единственными, показывавшимися в окрестностях. Ходили тревожные слухи о дерзких грабежах и даже о вооруженных нападениях. Эти грабежи и нападения, как передавали, происходили довольно далеко от Вернонса, на самой границе провинции, но злоумышленники легко передвигаются с места на место. Такие мысли не были приятны для г-на де Вердло. В отсутствие Аркнэна замок, по его мнению, охранялся недостаточно хорошо, и г-н де Вердло очень желал скорого возвращения этого незаменимого слуги, одно присутствие которого являлось в его глазах надежной охраной против всякой случайности.
Между тем г-н де Вердло возвратился в большую комнату, в которой он обыкновенно пребывал, и откуда можно было наблюдать разбитые в стройном порядке сады. В этот момент там работало под руководством сьера Филиппа Куафара, своего начальника, которого г-н де Вердло ценил за его опытность во взращивании цветов и фруктовых деревьев, пятеро садовников, служивших в замке. Этот Куафар появился в Эспиньолях сравнительно недавно. Что касается четырех других, то г-н де Вердло выбрал вдовцов, достигших того возраста, когда человек перестает думать о чем-либо, кроме своего дела. Продолжая наблюдать за ними, – г-н де Вердло вытащил из выдвижного ящика пачку писем. Проверив дату, он развернул одно из них, надел очки и стал читать, все время чутко прислушиваясь, не идут ли докладывать ему о прибытии Аркнэна и кареты.
Письма, которые читал или, вернее, перечитывал г-н де Вердло, хотя и знал почти наизусть их содержание, были присланы ему его невесткой, маркизой де Морамбер, и вот о чем они ему сообщали:
Париж, 9 декабря 1738 г.
Мне было бы очень приятно писать Вам, дорогой братец, если бы письмо мое ограничивалось сведениями о поездке, предпринятой маркизом ко двору владетельного герцога. Князь этот, прослышав о взглядах г-на де Морамбера на вопросы финансовые и политические, выразил желание поговорить с ним по поводу некоторых реформ, которые он собирается ввести в своем государстве. Г-н де Морамбер не счел себя в праве уклониться от столь почетного совещания, тем более что эта поездка предоставляла случай показать сыновьям свет. Он увез их с собой, так как владетельный герцог дал ему понять, что ему доставит большое удовольствие поглядеть на этих молодых людей, и он несомненно согласится взять кого-нибудь из них себе на службу, в зависимости от их способностей. Итак, все это устроилось прекрасно, г-н де Морамбер с сыновьями отправились в путь Уже около трех недель тому назад, и из писем я знаю, что они беспрепятственно достигли цели своего путешествия. Герцог, вероятно, дал уже им аудиенцию. Это событие очень лестно для нашей семьи и увеличит ее блеск. Я не сомневаюсь, что и Вы получите свою долю в чести, которой удостаивается таким образом наша семья, и от которой все мы вырастаем, хотя Вы и ничем не содействовали нашему счастью, кроме только того, что всегда жили жизнью честного человека.
В самом деле, я охотно признаю, дорогой братец, что Вы человек рассудительный и порядочный, и что, несмотря на свое удаление от света и затворнический образ жизни, Вы не относитесь безразлично к своим родственникам, и вот почему я уверена, что Вы почувствуете неподдельное сокрушение при известии о смерти Вашего брата Шомюзи. Мне прекрасно известно, что различие в ваших характерах и вашем поведении сделало вас до некоторой степени чужими друг другу; но природа создает при помощи крови узы, которые ничто не в силах порвать окончательно, как бы ни были они ослаблены. Такой случай как раз имел место в отношениях между г-ном де Шомюзи и Вами. И г-н де Морамбер равным образом имел очень мало общего со своим братом по части вкусов и симпатий, что не помешает ему почувствовать большое сокрушение при вести о его гибели, какое почувствуете также и Вы. В семьях часто бывают личности вроде г-на де Шомюзи, которые приносят не столько славу, сколько мучения, и образ жизни которых грозил бы опорочить доброе имя семьи, если бы честное поведение остальных ее членов не служило противовесом осуждению, внушаемому прискорбным беспутством одного из них. У многих домов есть своя тайная забота, и г-н де Шомюзи, нужно откровенно признать это, являлся постоянной угрозой позора и скандала и причинял нам вполне справедливый страх своим беспорядочным поведением и грязными любовными похождениями. Каким образом человек такого положения дошел до такой степени невоздерженности и разгула, и это при его уме и природных дарованиях? Г-н де Морамбер и я часто задавали себе этот вопрос, когда, не без удовольствия проведя в его обществе несколько минут, мы видели, что он вслед затем возвращался к своим позорным и грязным делам. Его толкала, должно быть, какая-то непреодолимая и тайная сила, пребывавшая в самых темных частях его существа и отравлявшая там самые лучшие его наклонности. Оправданием его служило разве только то, что с самого рождения он был наделен пылкостью чувств и сластолюбивыми желаниями, увлекавшими его к женщинам, с какой-то неудержимой силой. Он устремлялся к ним всем своим существом, не ища в них того, что могло бы объяснить эту склонность, ставшую в нем своего рода слепой и деспотической потребностью, за которой он следовал, куда бы ни заводила его эта необузданная власть, подвергавшая его опасности самых постыдных знакомств, вовлекавшая в самые сомнительные и презренные компании. Увы! Ваш бедный брат дорого поплатился за свои распутные и грязные похождения. Насильственная смерть, выпавшая на его долю, не дала ему возможности примириться с небом, и я очень боюсь, что он удалился в иной мир весь наполненный и весь пропитанный грехом.
