– Он эксцентричный, – сказал мистер Эллингем, когда они положили его на пол, – и больше я ничего не имею в виду. Я не утверждаю это. Я не осуждаю. Я только хотел сказать, что другие люди напиваются в более подходящих местах.
Птицы снова запели в электрических сумерках, и Самюэль тихо уснул.
III. Четыре заблудшие души
Он еще раз погрузился в зеленую воду и всплыл, голый, опираясь руками на двух женщин, – облепленный водорослями рот набит обломками ракушек, – и увидел всю свою несчастную жизнь, она стояла перед ним, содрогаясь, невредимая и непотопляемая, в коричневых волнах бренди. Она была похожа на журнальный столик.
Он хотел что-то сказать, но теплая струя захлестнула его.
– Чай, – говорила миссис Дейси. – Очень сладкий чай каждые пять минут. Я постоянно отпаивала его, но это не пошло пока ему на пользу.
– Не лей столько соевого соуса, Джордж, он забьет вкус яйца.
– Я не буду, – сказал Самюэль.
– Послушайте птиц. Ночь оказалась у них такой короткой, Полли.
– Послушайте птиц, – отчетливо произнес он, и обжигающее питье залило ему язык.
– Они отложили яйцо, – заметил мистер Эллингем.
– Может, попробуем кока-колой? Вряд ли она повредит, после того как он пил чай, и устрицу прерий,[4] и ангостуру,[5] и Оксо,[6] и все остальное.
– Я вливала чай пинтами, – воодушевленно продолжала миссис Дейси. – Но все полезло обратно, и сахар, и все остальное.
– Он не хочет кока-колы. Дай ему капельку масла для волос. Я знавал человека, который впрыскивал себе ваксу в вену.
– Знаешься со всякими свиньями.
– Он пытается сесть, бедняжка.
Самюэль пробился в сухое пространство и теперь рассматривал комнату и миссис Дейси, как бы соединившуюся чудесным образом в одну длинную женщину, обнимающую своими черными шелковыми руками дверной проем, и Джорджа Ринга, изогнувшего дугой свои волосы, и улыбку над ржавым краном, и смиренного мистера Эллингема над собой.
– Полли пропала, – сказал он.
Он наконец понял, почему эти трое в ванной казались ему такими большими и далекими. «Я лежу на полу и смотрю вверх», – сказал он себе. Но все остальные тоже это слышали.
– Под одеялом, – сказал мистер Эллингем. – Ты все еще голый.
– Вот отличная мокрая губка. – Джордж Ринг приложил ее и расправил. – Подержи на лбу. Вот так. Ну как, лучше?
– Одеколон применяют наружно, – проговорила миссис Дейси без всякого осуждения. – Ну и наподдам же я Полли. Наподдам ей в ухо, как только она раскроет свой рот.
Мистер Эллингем покачал головой.
– Виски – это я могу понять. Но одеколон! Им душат носовые платки. Никто не душит носовые платки виски. – Он посмотрел вниз на Самюэля: – Я не душу.
– Нет, Сэм, не надо сосать губку.
– Видно, красная курочка показалась ему что хлеб с молоком, – сказал мистер Эллингем.
Они собрали брошенную в ванной комнате одежду и постепенно одели его.
Он и не пытался снова заговорить, пока, одетый и приведенный в вертикальное положение, трясся на площадке темной лестницы. Джордж Ринг и мистер Эллингем взяли его под руки и подвели к вершине этой петляющей могилы. Миссис Дейси, единственная плакальщица, шуршала шелком сзади.
– Это был бренди из аптечки, – сказал Самюэль, и они вступили в шероховатую, землистую тишину ступенек.
Кто-то повесил табличку «Закрыто» на окне, даже не выходившем на улицу.
– Денатурат – это занудство, – высказался мистер Эллингем.
Они усадили Самюэля в кресло за стойкой, и он слышал, как голос миссис Дейси взывал к Полли в темноте и грязи других этажей и пещерах этого пьяного дома. Но Полли не отзывалась. Она, должно быть, в своей спальне, рыдает об исчезнувшем Сэме у окна с видом на бесцветную, медленно исчезающую улицу и высокие обветшалые дома, или изображает в кухне родовые муки, корчась и подвывая у переполненной раковины, или представляет, что счастлива, в сыром углу на лестнице.
– Дурачок. – Длинноногий Джордж Ринг сидел на столе и улыбался Самюэлю с дикой застенчивостью. – Ты мог потопнуть. Потопнуть, – повторил он, лукаво глядя из-под тонких бровей.
– Хорошо, что оставил дверь открытой, – сказал мистер Эллингем. Он закурил сигарету и глядел на спичку, пока она не обожгла ему палец. – Мне так кажется. – Он сунул палец в рот.
– Наша служанка всегда говорила «потопнуть», – пояснил Джордж Ринг.
– Но я видел, как Полли запирала дверь. Она положила ключ в вырез платья. – Самюэль, сидевший за неясной стойкой, говорил с трудом.
Слова вырывались в спешке, затем возвращались и исчезали, скатываясь в кислые кусты под языком.
– Она положила его в вырез платья, – говорил он, делая паузу после каждого слова, чтобы развязаться со следующим. Теперь в зале было почти совсем темно.
– И «колидор». Это вместо «коридор». Тем не менее, дорогой, когда мы поднялись, дверь была открыта. Ни ключа, ни Полли.
– Только мальчик в купели, – сказал мистер Эллингем. – И часто с тобой такое, Сэм? Вода доходила тебе до подбородка.
– И грязь!
– Это не моя грязь. Кто-то уже мылся в этой воде до меня. Она была холодная, – ответил Самюэль.
– Да, да. – (Самюэль видел, как кивает головой мистер Эллингем.) – Это меняет дело. Боже мой, тебе надо было залезать туда прямо в одежде, как все остальные.
– Полли исчезла, – сказала миссис Дейси. Она прошла сквозь стену и стояла за стойкой рядом с Самюэлем. Ее шуршащее платье коснулось его рук, и он резко отдернул их. «Я прикоснулся к могиле», – сказал он сам себе, то есть парню, оцепеневшему в его кресле. Ледяная рука покойника опустилась на его щеку, выстуживая из него кратковременный сон. – «Гроб влетел прямо в мою сидячую кровать».
– Оо-ох, – застонал он.
– Все еще мерзнешь, малыш? – Миссис Дейси склонилась над ним, заскрипев, как дверь, и провела материнской рукой по его волосам и рту.
Весь день не хватало света, даже на рассвете и в полдень, только близкое искусственное освещение спальни и ресторана. Весь день он сидел в маленьких помещениях, в ванной и путешествующем туалете, в мебельных джунглях и заставленной лавке, где никто не обращался к нему, кроме этих голосов, говорящих: «Ты выглядел таким беззащитным, Сэм, когда лежал там холодный и белый».
– Где был Моисей, когда погасла свечка, миссис Дейси?
«Как херувим с картины итальянского примитивиста, только с бутылкой на пальце».
– В темноте. Как сейчас.
– Что с тобой сделала Полли, эта маленькая шлюшка? – спросил опрятно-женственный голос миссис Дейси.
Мистер Эллингем поднялся:
– Не хочу слушать. Не говори, Сэм, даже если есть что сказать. Не надо объяснений. Он лежал там в купели, отравленный, в половине пятого. Это я еще могу перенести.
– Мне нужно уйти, – сказал Самюэль.
– Отсюда?
– Уйти.
От невидимой ободранной дыры в стене, от этого птичника и бродячего зверинца, от магазина холодной воды – на улицы, которые не запираются. Я не хочу спать с Полли в ящике. Не хочу лежать в подвале с отсыревшей женщиной, пьющей политуру. Лондон ворожит повсюду, мне нужно выйти, мне нужно идти. Миссис Дейси вся состоит из холодных пальцев».
– Хорошо, выйдем. Сейчас шесть часов. А ты можешь идти, сынок?
– Идти могу, только что-то с головой.
Миссис Дейси, невидимая, гладила его волосы. «Никто этого не видит, а миссис Сьюзан Дейси, лицензия на продажу табачных изделий, гладит своими ящерицами мои волосы». И он расплакался.
– Неприятное зрелище. Ты идешь, Сью?
– Смотря куда вы идете.
– Глотнуть воздуха на Эджвер-роуд. Должен же он все посмотреть. Стоило приезжать из провинции, чтобы пить одеколон в ванной комнате.
Они все вышли, и миссис Дейси заперла дверь.
Шел сильный дождь.
– Забавно, – сказал Джордж Ринг.
Держась за руки, они прошли по Сьюэлл-стрит до Прейд-стрит.
– Обожаю дождь. – Он тряхнул прилипшими кудрями и протанцевал по тротуару.
– Мое новое коричневое пальто осталось в ванной, – сказал Самюэль, и миссис Дейси накрыла его своим зонтиком.
– Да ладно, ты ведь не из тех, кто надевает в дождь пальто, а? Хватит танцевать, Джордж.
Но Джордж Ринг все приплясывал на тротуаре в летящих струях дождя и увлекал за собой остальных; против воли они пустились танцующим бегом под фонарными столбами, моросящими светом; миссис Дейси, черная, как дьякон, с шуршанием и скрипом скакала через лужи, мистер Эллингем на обочине, топоча, лавировал между сточными канавами, Самюэль, со звенящей головой, скользил, едва касаясь земли.
– Осторожно, люди! – крикнул мистер Эллингем и потащил их, еще танцующих, на скользкую мостовую. Пойманные фарами в круг и преследуемые гудками и сиренами машин, они топтались на месте, но потом вскочили на тротуар, резво уцепившись друг за друга, их мокрые холодные лица сияли.
– Где огни, где огни, Джордж? Полегче, малыш, полегче. – И мистер Эллингем, одна нога в грязи, скакал, как кролик, и дергал Джорджа Ринга за руку, заставляя его танцевать еще быстрее. – Это все Сэм виноват, – сказал он, подскакивая, и голос его был от дождя высоким и звонким, как у юноши.
