ГЛАВА VIII
Когда я вернулся домой, сестрѣ очень хотѣлось узнать все про миссъ Гавишамъ, и опа засыпала меня вопросами. И я скорехонько, послѣ нѣсколькихъ подзатыльниковъ, поставленъ былъ позорно въ уголъ кухни, носомъ къ стѣнѣ за то, что не отвѣчалъ на эти вопросы такъ обстоятельно, какъ она того хотѣла.
Если опасеніе не быть понятымъ такъ же живуче въ груди другихъ дѣтей, какъ оно было у меня, — а я считаю это весьма вѣроятнымъ, не имѣя причины причислять себя къ уродамъ, — то это разгадка многихъ умалчиваній. Я былъ убѣжденъ, что если бы я описалъ миссъ Гавишамъ такъ, какъ я ее видѣлъ, меня бы не поняли; кромѣ того, я былъ убѣжденъ, что и сама миссъ Гавишамъ была бы не понята. И хотя она и для меня была совершенно непонятна, я находился подъ впечатлѣніемъ мысли, что съ моей стороны было бы грубостью и предательствомъ изобразить ее передъ м-съ Джо такою, какою я ее видѣлъ (не говоря уже о миссъ Эстеллѣ). Поэтому я говорилъ какъ можно меньше и за то былъ поставленъ въ уголъ, носомъ въ стѣну.
Хуже всего было то, что несносный старый Пэмбльчукъ, снѣдаемый-неудержимымъ любопытствомъ узнать все, что я видѣлъ и слышалъ, прикатилъ въ одноколкѣ къ вечернему чаю и сталъ въ свою очередь приставать ко мнѣ съ разспросами.
— Мальчикъ! на кого похожа миссъ Гавишамъ?
— Она высока и смугла, — отвѣчалъ я.
— Правда, дядя? — спросила сестра.
М-ръ Пэмбльчукъ утвердительно кивнулъ головой, изъ чего я заключилъ, что онъ никогда не видѣлъ миссъ Гавишамъ, потому что она была совершенно сѣдая и невысокаго роста.
— То-то же! — сказалъ Пэмбльчукъ самоувѣренно. — Я знаю, какъ справляться съ этимъ мальчикомъ! мы съ нимъ поладимъ, ма'амъ, будьте увѣрены!
— Я знаю, дядя, — отвѣчала м-съ Джо. — Я бы желала, чтобы онъ всегда былъ при васъ; вы такъ хорошо знаете, какъ съ нимъ ладить.
— Ну, мальчикъ, что она дѣлала, когда ты пришелъ къ ней, сегодня? — спросилъ м-ръ Пэмбльчукъ.
— Она сидѣла, — отвѣчалъ я, — въ черной бархатной каретѣ.
М-ръ Пэмбльчукъ и м-съ Джо уставились другъ на друга, и оба повторили:
— Въ черной бархатной каретѣ?
— Да, — сказалъ я. — И миссъ Эстелла, — это ея племянница, кажется, — подавала ей кэкъ и вино въ окно кареты на золотомъ блюдѣ. И насъ всѣхъ угощала кэкомъ и виномъ на золотомъ блюдѣ. И я пошелъ ѣсть кэкъ за карету, потому что она мнѣ такъ приказала.
— Былъ тамъ еще кто-нибудь? — спросилъ м-ръ Пэмбльчукъ.
— Четыре собаки, — отвѣчалъ я.
— Большія или маленькія?
— Громадныя, — отвѣчалъ я. — И онѣ дрались изъ-за телячьихъ котлетъ, поданныхъ въ серебряной корзинкѣ.
М-ръ Пэмбльчукъ и м-съ Джо глядѣли другъ на друга въ неописанномъ удивленіи. Я точно ополоумѣлъ, какъ злосчастный свидѣтель подъ пыткой, и насказалъ бы имъ чего угодно.
— Гдѣ же была эта карета, именемъ Бога? — спросила сестра.
— Въ комнатѣ миссъ Гавишамъ.
Они опять поглядѣли другъ на друга.
— Но лошадей не было, — прибавилъ я, въ тотъ же мигъ отбрасывая дикую мысль о четверкѣ лошадей, покрытыхъ богатыми попонами.
— Можетъ ли это быть, дядя? — спросила м-съ Джо. — Что такое мальчикъ хотѣлъ этимъ сказать.
— Я вамъ скажу, ма'амъ, — отвѣчалъ м-ръ Пэмбльчукъ. — По моему мнѣнію — это носилки. Она вѣдь, знаете, полоумная, совсѣмъ полоумная и способна проводить свои дни на носилкахъ.
— Вы видѣли ее когда-нибудь на носилкахъ, дядя? — спросила м-съ Джо.
— Какъ бы могъ я ее видѣть на носилкахъ, — вынужденъ былъ онъ наконецъ сознаться, — когда я въ глаза ее не видывалъ.
— Боже мой, дядя! да вѣдь вы же съ ней разговаривали?
— Что жъ изъ этого? когда я былъ у нея въ домѣ,- досадливо отвѣчалъ м-ръ Пэмбльчукъ, — то меня подвели къ двери, которая была открыта настежь, и черезъ дверь я съ нею и разговаривалъ. Развѣ вы этого не знаете, ма'амъ. Но какъ бы то ни было, а вѣдь мальчика позвали туда играть. Во что ты игралъ, мальчикъ?
— Мы играли флагами, — отвѣчалъ я. (Прошу замѣтить, что самъ не могу прійти въ себя отъ изумленія, когда вспомню про то, какъ я лгалъ имъ въ тотъ вечеръ).
— Флагами? — повторила сестра.
— Да, — сказалъ я. — Эстелла махала голубымъ флагомъ, а я махалъ краснымъ, а миссъ Гавишамъ махала изъ окна кареты флагомъ, который былъ весь въ золотыхъ звѣздахъ. Послѣ того мы махали саблями и кричали ура.
— Саблями! — повторила сестра. — Откуда вы достали сабли?
— Изъ буфета, — отвѣчалъ я. — И я видѣлъ въ немъ пистолеты… и варенье… и пикули. И въ комнатѣ не было дневного свѣта, а она была освѣщена восковыми свѣчами.
— Это вѣрно, ма'амъ, — сказалъ м-ръ Пэмбльчукъ, важно кивая головой. — Это я самъ видѣлъ.
И они оба уставились на меня, а я уставился на нихъ съ невиннымъ лицомъ, разглаживая правою рукой панталоны на правой ногѣ.
Если бы они стали дальше разспрашивать меня, я бы вѣроятно выдалъ себя, потому что уже готовился сообщить, что на дворѣ былъ воздушный шаръ, да только колебался, не замѣнить ли это извѣстіе медвѣдемъ въ пивоварнѣ. Но они были такъ заняты чудесами, которыя я имъ уже насказалъ, что опасность миновала Они были заняты разговоромъ, когда вернулся съ работы Джо чтобы выпить чашку чая. Моя сестра, больше впрочемъ для облегченія своей души, нежели для его развлеченія, тотчасъ пересказала ему о моихъ выдумкахъ.
Но вотъ, когда я увидѣлъ, какъ Джо таращитъ свои голубые глаза и безпомощно обводитъ ими кухню, я почувствовалъ угрызенія совѣсти, но только относительно его одного. По отношенію къ Джо, и одному только Джо, я созналъ себя юнымъ чудовищемъ въ то время, какъ сестра и м-ръ Пэмбльчукъ обсуждали выгоды, какія произойдутъ для меня отъ знакомства съ миссъ Гавишамъ и отъ ея расположенія ко мнѣ. Они не сомнѣвались, что миссъ Гавишамъ «наградитъ» меня; и сомнѣнія ихъ возбуждены были лишь тѣмъ, какого рода будетъ эта награда. Сестра стояла за «капиталецъ». М-ръ Пэмбльчукъ высказывался за хорошенькую сумму, которая позволитъ мнѣ быть участникомъ въ какой-нибудь благородной торговлѣ… ну, скажемъ, хоть хлѣбной и сѣменной. Джо навлекъ на себя грозу обоихъ блестящимъ предположеніемъ, что мнѣ подарятъ одну изъ собакъ, которыя грызлись изъ-за телятьихъ котлетъ. «Если въ дурацкую голову не приходитъ болѣе здравыхъ мыслей, — объявила сестра, — а работа стоитъ, то лучше тебѣ итти и кончать работу». И онъ пошелъ.
Послѣ того, какъ м-ръ Пэмбльчукъ уѣхалъ, а сестра занялась стиркой, я проскользнулъ въ кузницу къ Джо и оставался съ нимъ, пока онъ не кончилъ работы. Тогда я сказалъ:
— Прежде, чѣмъ огонь совсѣмъ потухнетъ, мнѣ нужно коечто сказать тебѣ, Джо.
— Въ самомъ дѣлѣ, Пипъ? — отвѣчалъ Джо:- говори, что такое?
— Джо, — сказалъ я, захвативъ рукавъ его рубашки и вертя его, — ты помнишь все, что разсказывали про миссъ Гавишамъ?
— Помню ли? еще бы не помнить! Удивительно!
— Это ужасно, Джо! Я все солгалъ.
— Что ты говоришь, Пипъ? — закричалъ Джо въ неописанномъ изумленіи. — Можетъ ли это быть?
— Да, я все налгалъ, Джо.
— Но не все же? Неужели черной бархатной кареты не было, Пипъ?
Я покачалъ головой.
— Ну, хоть собаки были. Послушай, Пипъ, — убѣждалъ меня Джо, — если телячьихъ котлетъ не было, то собаки были.
— Нѣтъ, Джо.
— Одна хоть собака? — настаивалъ Джо. — Щенокъ? Послушай.
— Нѣтъ, Джо, совсѣмъ не было никакихъ собакъ.
Я безпомощно взиралъ на Джо, который въ смятеніи глядѣлъ на меня.
— Пипъ, дружище! это не годится! совсѣмъ не годится, дружище! Что ты съ собой дѣлаешь?
— Это ужасно, Джо, неправда ли?
— Ужасно! — закричалъ Джо:- непозволительно! Что съ тобой сдѣлалось?
— Самъ не знаю, Джо, — отвѣчалъ я, повѣся носъ. Выпустивъ его рукавъ, я усѣлся у его ногъ и заговорилъ:- я желалъ бы, чтобы ты не училъ мепя называть валетовъ хлопами, и чтобы мои руки не были такія грубыя, а сапоги такіе толстые.
И послѣ того я сообщилъ Джо, что чувствую себя очень несчастнымъ и что не могъ высказаться передъ м-съ Джо и м-ромъ Пэмбльчукомъ, которые такъ жестко со мной обращаются, и что у миссъ Гавишамъ была красивая молодая лэди, ужасно гордая, и она сказала, что я простой мальчишка; я самъ знаю, что я простой, но желалъ бы быть не простымъ, а какъ и зачѣмъ я налгалъ — этого я не знаю.
Разобраться во всемъ, чтб я чувствовалъ, было для Джо, такъ же трудно, какъ и для меня. Но Джо все же сумѣлъ сказать мнѣ слѣдующее:
— Будь увѣренъ въ одномъ, Пипъ, — сказалъ Джо, послѣ нѣкотораго размышленія, — а именно: ложь всегда ложь. Откуда бы она не пришла, ея не должно быть, ложь происходитъ отъ отца лжи и губитъ человѣка. Не лги больше, Пипъ. Этимъ путемъ ты не перестанешь быть простымъ. Что касается простоты, то я хорошенько этого не понимаю. Въ нѣкоторыхъ вещахъ ты совсѣмъ не простъ. Ты не простъ, а очень уменъ. И при этомъ ты ученъ.
— Нѣтъ, я невѣжда и неучъ, Джо.
