- В том краю, - сказал ему хозяин корабля, - живет мой дядя, владеющий большей частью того богатства, которое я везу на своем корабле. Однажды вечером я зашел к нему, чтобы дать отчет в барышах от прошлого плавания. Получив указания касательно того, что делать дальше, я распрощался с ним, и когда почти в полночь проходил по одной из улиц, меня окликнула с балкона незнакомая мне дама и спросила, настал ли час, на что я ей ответил, что для этого любой час хорош. Тогда она спустила мне ларец, полный денег и драгоценностей, и сказала, чтобы я подождал ее у ворот. Не знаю, какой бес толкнул меня на столь бесчестный поступок, но я пустился во всю мочь бежать по улице, не дожидаясь продолжения этого приключения, потому что есть такие истории, которые развиваются благополучно до второго действия, а в третьем неожиданно кончаются очень плохо. В Севилье я заложил эти драгоценности для покупки нужных мне вещей, твердо решив при этом, что, если бог поможет мне вернуться из путешествия, то я возвращу их хозяину. Но если вам, судя по вашему рассказу, знакома эта дама, то вот ее алмаз; взгляните, может быть вы его узнаете.
У Селио, который сразу же узнал перстень, подаренный им Диане вместе с первым его письмом, перехватило дыхание; он не мог и даже не знал, что ему ответить, особенно,, когда моряк добавил, что если бы он рассказал ему обо всем в Севилье, то ему незачем было бы отправляться на поиски
Дианы, так как он знал достоверно, что она не отплыла вместе с армадой. Селио, узнавший всю правду и убитый ею, сказал этому человеку, что перстень этот был его первым подарком Диане и что незачем думать о возвращении драгоценностей, потому что дама эта была благородной особой, и его могут обвинить в грабеже, а это будет стоить ему жизни, так что пусть он не говорит никому об этом и пользуется ими, вернув ему один лишь перстень, ибо ничто другое не может его утешить. Но никакие усилия Селио - ни его просьбы, ни угрозы - не могли заставить этого варвара отдать ему перстень.
Слова разжигают ссору не меньше, чем действия; Селио и судовладелец переходили от слов к оскорблениям, пока не вышли окончательно из себя, потому что крайняя противоположность любви вовсе не разлука, не ревность, не забвение, не корысть или знатность, а ссора. Дело дошло до того, что Селио нанес хозяину корабля два удара кинжалом, которые стоили тому жизни. Люди с корабля сбежались на шум, и хотя Селио отчаянно защищался, его схватили и отвели на корабль, который, законопаченный и приведенный в порядок, отплыл с попутным ветром, увозя в индийскую Картахену [36], закованного в цепи Селио. И пока он находился в пути, корабельный писарь составил небольшую записку обо всем случившемся, для того чтобы Селио не мог отрицать убийство хозяина корабля, так как он утверждал все время, что убил его как человека, укравшего его честь и сокровище его жизни.
В конце концов его поместили в тюрьму. Надо сказать, что в этих краях не было губернатора, и так как они были недавно завоеваны, то в них было великое множество всяких бесчинств и грабежей; они были непокорными из-за своей отдаленности и пестрыми по своему населению из-за всякого рода алчности [37]. А ведь, как сказал Плиний Старший, "самое отвратительное правительство - это то, которое потворствует толпе".
Тем временем Диана служила герцогу, который, видя, как она следит за его платьем и что она сама чисто и опрятно одевается, сделал ее вскоре своим майордомом, потому что она во всем проявляла хороший вкус и охотно исполняла его желания, а ведь никто не может хорошо служить, если не старается быть приятным тому, кому служит.
Между тем, король Испании решил завоевать Гранаду [38], и призвал к себе грандов, среди которых герцог был не из последних. Получив королевское послание, он сразу же созвал слуг, которые должны были его сопровождать, и велел их всех одеть в дорогие и красивые ливреи. У Дианы за все время ее службы не было более радостного дня; она решила, что, если только Селио ее ищет, то ни в каком другом месте, кроме как при дворе, он не сможет ее найти. Окружающим было так приятно видеть ее веселой, что все желали ей счастья, ибо все ее уважали за то, что с каждым она была приветлива и разумна, а это столь необходимо во дворцах, что если кто-нибудь надеется достичь высокого положения, но не ладит с другими и не умеет к ним приспособиться, то он не сможет сохранить милости своего господина, и чужая зависть будет всегда препятствовать его стремлениям.
Во время путешествия положение Дианы упрочилось, и герцог стал проявлять к ней еще большую любовь, ибо в дороге и в тюрьме всегда рождается дружба и ярче проявляются способности человека. Однажды они уже готовились тронуться в путь, и герцог попросил Диану спеть одну из тех песен, которые она обычно пела. С милой покорностью она начала:
Лес, любви приют тенистый.
Смолкни, не шуми под ветром,
Ибо вновь мои терзанья
Я хочу тебе поведать.
Лес, не сетуй, что безмолвье
Я нарушил скорбной песней,
Отдыхая от страданий
Под твоей безлюдной сенью.
Если ж ты сочтешь докучной
Эту повесть долгих бедствий,
Знай, что изливать печали
Нам не возбраняет небо.
Расскажи я об удаче.
Мы бы радовались вместе;
Будь же другом и в несчастье,
Вняв моим унылым пеням.
Ты ведь помнишь поселянку,
Чья божественная прелесть
Пламенем двух звезд, как солнце,
Озаряет все на свете?
Ту, которая умеет
Быть зверей жестокосердней
И, пронзая сердце наше,
Лгать, что это сердце зверя?
Из-за ревности к пастушке,
Мне внушавшей лишь презренье
Глупостью, и безобразьем,
И влюбленностью своею.
В ярости она рассталась
С ей наскучившей деревней.
Унося с собою радость,
Унося с собою небо.
Лес, не испытав разлуки.
Ты со мной тоску не делишь;
Нет, и ты тоскуешь, ибо
Ждешь весны четвертый месяц.
Мне ж пришлось намного дольше
Жить на склонах и в ущельях
Гор, чье пламя на свободу
Жаждет выйти из-под снега.
Лес, я опасаюсь многих
Пастухов, ее соседей,
У которых меньше чувства,
Но, наверно, больше денег.
Лес, узрев ее, ты скажешь,
Что не в силах человека
К ней не воспылать любовью,
А ко мне - враждой и местью.
Знаю я, никто не смотрит
На нее без вожделенья;
Как же верить ей могу я,
Если ревность гложет сердце?
Заживо я умираю
Из-за вечных опасений,
Что другой счастливым станет,
Чтоб меня несчастным сделать.
Я писал ей, что отныне
Предаю любовь забвенью,
Но того, кто умирает,
Не спасет обман от смерти.
Жду я, что она напишет
Мне хотя б два слова нежных,
Чтоб ее мне было можно
Умолять о возвращенье.
Но она, моей тоскою
И безумной страстью тешась,
Говорит, чтоб не питал я
На ее возврат надежды,
Чтоб не слал я ей записок,
Почитая их за вексель,
По которому уплаты
Я потребовать осмелюсь.
Вслед за ней ушел я в горы
В скорбном ожиданье встречи,
Поверяя мраку ночи
Малодушное томленье.
В хижину я к ней явился
И, заметив, что успела
Стать она еще прекрасней,
Укрепился в подозреньях.
Лес, кто любит, но в разлуке
Подавить не может ревность,
Тот любви не знает, ибо
Нет любви, где нет смиренья.
Тех, кто дорог нам, мы сами
Приукрашиваем в гневе.
Веря, что владеть другому
Красотой придется этой.
Я пошел назад и клялся
Всей душой отдаться мщенью,
Но, сто раз отдав ей душу,
Вижу я, что мстить мне нечем.
Все продвигались вперед, восхищенные остроумием и изяществом Дианы, которые проявлялись во всем; особенно был ею доволен герцог, решивший оказать ей милость: он уже оказал бы ее, если бы видел, что Диана не прочь жениться, потому что у него с герцогиней уже несколько раз заходил разговор о том, чтобы женить нового майордома на камеристке герцогини, которую та любила и баловала, но Диана всеми возможными способами избегала того, что было для нее невозможно.
Герцог расположился в столице со всею роскошью, подобающей такому вельможе, как он. Он часто бывал во дворце, и Диана всегда его сопровождала в его карете; она превратилась в неусыпного Аргуса [39], стремясь увидеть на улицах или во дворах и галереях королевского дворца Селио, который, закованный в цепи, пребывал в индийской Картахене.
Король часто выходил на балкон, с которого были хорошо видны ворота замка, чтобы наблюдать через оконные стекла, как прибывают гранды.
