— Правильно.
— И когда дело дойдет до сокровища, там, где я говорю, окажется слишком много желающих?
— Да.
— А ты предпочел бы готовенькое состояние в Каракасе. Уже ограненные бриллианты в ювелирном магазине или у оптовика?
— Приблизительно верно, но не совсем так. Посмотрим.
— Могу присягнуть, что ты — настоящий авантюрист, и ничто тебя не излечит.
— Может, и так, но не забывай о том, что меня держит на плаву — жажда мести. Ради этого я на все пойду.
— Приключения ли, месть ли, — все равно тебе нужны бабки. Поэтому пошли со мной в буш. Это потрясающе, ты увидишь.
— С лотком и мотыгой? Извини, это не для меня.
— Папийон, ты не заболел? Или оттого, что со вчерашнего дня ты можешь идти, куда глаза глядят, совсем ничего не соображаешь?
— Вовсе нет.
— Ты забыл, как меня зовут. Жожо Ла-Пас, или Жожо Ла-Крэпс[4].
— О'кей, значит, ты профессионал, но только я не вижу никакой связи между твоим занятием и тяжкой, скотской работой.
— Да и я тоже не вижу, — проговорил он, сгибаясь пополам от смеха.
— Как это? И мы не едем на рудники добывать алмазы? Откуда же мы тогда возьмем их?
— Из карманов рудокопов.
— Каким образом?
— Играя в крэпс каждый вечер, но иногда проигрывая.
— Понял. Когда едем?
— Подожди минуту. — Жожо был страшно доволен произведенным эффектом. Он медленно встал, подвинул стол на середину комнаты, расстелил скатерть и выложил шесть пар костей. — Посмотри хорошенько.
Очень внимательно я осмотрел кости. Они не были утяжелены[5].
— Никто не скажет, что с этими костями можно жульничать, правда ведь?
— Никто.
Он вынул из войлочного футлярчика шаблон, дал его мне и сказал:
— Меряй.
Одна из сторон шаблона была аккуратно подточена, не больше чем на десятую долю миллиметра, и отполирована.
— Попробуй, выкинь семерку и одиннадцать. Я бросил кость. Ни семерки, ни одиннадцати.
— Теперь моя очередь. — Жожо специально сделал маленькую складку на скатерти. Он держал кость кончиками пальцев. — Вот что мы называем кусачками, — заметил он. — Итак, хожу! Одиннадцать! И снова одиннадцать! Семь! Хочешь шесть? — Бросок — и выпала шестерка.
— Шестерка: четверка и двойка или пятерка и единица? Нате вам. Ну, как, джентльмен, вы удовлетворены?
Я был восхищен. Никогда не видел ничего подобного — никакого жульничества!
— Мне кажется, я всегда играл в кости. Начинал еще в Ботэ, когда мне было восемь лет. Я рисковал, играя в кости, как сейчас, знаешь где? За игральным столом в Жере де л'Э, во времена Роджера Соула.
— Помню. Там было несколько весьма своеобразных типов.
— Вот только мне рассказывать об этом не надо. А среди завсегдатаев — ловкачей, сводников и случайных людей — были и полицейские, такие, как знаменитый Жожо-Красавчик, полицейский-доносчик из Ля-Мадлен, и профессионалы из команды азартных игроков. И их обчищали до нитки, как и остальных. Так что видишь — это беспроигрышный вариант, стоит лишь запустить крэпс в лагерь.
— Похоже на правду.
— Но пойми: играть всюду опасно. На Восточном вокзале шулеры так же быстро хватались за оружие, как и старатели. С одной разницей: в Париже после игры быстро сваливаешь, а на руднике деваться некуда. Никаких полицейских, но у здешнего люда свои законы. — Он прервался, осушил стакан и спросил: — Ну, поедешь?
Я задумался, но ненадолго. Поддался на соблазн. Без сомнения, дело было рискованное, эти старатели далеко не мальчики из церковного хора, но гам все-таки можно добыть большие деньги. Давай, Папийон, положись на Жожо. И снова я повторил вопрос: «Когда едем?»
— Если хочешь, завтра днем, часов в пять, как жара спадет. Будем ехать ночью. У тебя есть оружие?
— Нет.
— А нож?
— И ножа нет.
— Ладно, неважно. Я об этом позабочусь. Чао!
Я вернулся домой. Мария, конечно, предпочла бы, чтобы я отправился в буш, а не в Каракас. Я бы с ней оставил Пиколино. Завтра в дорогу за алмазами. Семерка! Одиннадцать! Мысленно я был уже там. Единственное, что мне оставалось сделать, — выучить все цифры по-испански, английски, итальянски и португальски.
Хосе был дома. Я сказал ему, что передумал, Каракас оставил для другого раза. Сейчас отправляюсь со старым седым французом на алмазные прииски.
— В качестве кого?
— Его партнера. Он всегда делится со своими компаньонами половиной выигрыша. Такое правило. Ты знаешь кого-нибудь, кто с ним работал?
— Троих.
— Они получили много денег?
— Не знаю точно, но скорее — да. Каждый из них ездил трижды или четырежды.
— А что было потом, после этих трех-четырех поездок?
— После? Они никогда не возвращались.
— Почему? Оставались на приисках?
— Да, навсегда. Умирали.
— Лихорадка?
— Нет, их убивали старатели.
— О, Жожо, наверное, везунчик, если он всегда выбирался из этого дерьма.
— Да, он парень толковый. Никогда сам много не выигрывает и делает так, что выигрывает и партнер.
— Понятно, значит, в опасности другой, а не он. Хорошо, что предупредил. Спасибо, Хосе!
— Может, после того как я тебе рассказал, не поедешь?
— Один последний вопрос, но ответь честно, есть хоть какой-то шанс вернуться с большими бабками после двух-трех поездок?
— Конечно.
— Следовательно, Жожо богат. Тогда почему он возвращается туда? Я видел, как он грузит мулов.
— Начать с того, что Жожо ничем не рискует. Эти мулы принадлежат его тестю. А решил ехать потому, что встретил тебя.
— А как насчет того груза, что он везет?
— Откуда ты знаешь, что это для него?
— Ну-ну… Какой еще совет у тебя имеется?
— Не езди.
— Нет, я твердо решил ехать. Что еще?
Хосе опустил голову. Повисла тишина. Когда он снова поднял глаза, его лицо сияло. Умные глаза сверкали, и, медленно, растягивая слова, он произнес:
— Послушай человека, который знает этот мир вдоль и поперек. Каждый раз, когда пойдет большая игра, по-настоящему большая, перед тобой окажется куча алмазов. Но как только игра достигла критической точки, уматывай, не сиди с выигрышем. Скажи, что у тебя болит живот, и, не теряя времени, дуй прямо в сортир. Ни в коем случае не возвращайся и этой ночью спи где угодно, только не в своей постели.
— Вот это ценный совет, Хосе. Что еще?
— Покупатели на руднике платят за алмазы значительно меньше, чем в Эль-Кальяо или Сьюдад-Боливаре, но продавай им все камешки, которые выигрываешь, и каждый день. И никогда, запомни — никогда не бери наличными. Заставь их давать тебе расписки так, чтобы только ты мог получить по ним деньги в Эль-Кальяо или Сьюдад-Боливаре. То же самое делай с иностранными банкнотами. Версия такая: ты боишься потерять в один день то, что выиграл, а потому не хочешь рисковать и больших сумм при себе не держишь. Рассказывай это всем, чтобы все знали.
— Тогда у меня будет шанс вернуться?
— Да, у тебя будет шанс вернуться живым и невредимым, если будет на то воля Божья.
— Хосе, спасибо. Спокойной ночи.
Я лежал в объятиях Марии, утомленный любовью, уткнувшись лицом в ее плечо и чувствуя щекой ее дыхание. Перед тем как закрыть глаза, я представил груду алмазов. Я осторожно перебирал камешки, будто играл ими и складывал в маленький холщовый мешочек, какие обычно носят старатели. Потом я — тоже во сне — встал, чтобы уйти, и, оглядевшись, сказал Жожо: «Постереги местечко, я в сортир. Сейчас вернусь». И перед тем, как выйти, увидел всепонимающие глаза Хосе — такие глаза бывают у людей, близких к природе.
Быстро пролетело утро. Все было улажено, Пиколино оставался здесь, о нем позаботятся. Я всех расцеловал. Мария сияла от радости. Она знала: если я отправился на алмазные рудники, то обязательно вернусь, Каракас же никогда не отдавал тех, кто туда подавался. Она проводила меня до места встречи. Пять часов. Жожо был уже там.
— Привет. А ты парень точный. Прекрасно. Через час солнце начнет садиться. Нам это на руку. Ночью нас никто преследовать не станет.
Горячие поцелуи Марии, и вот я уже в седле. Жожо подтянул стремена у моего мула, и, когда мы трогались, Мария сказала:
— Самое главное, любовь моя, не забудь вовремя выйти в туалет!
Я расхохотался и пришпорил мула.
— Ты подслушивала под дверью, чертовка!
— Когда любишь, это — естественно.
Мы двинулись: Жожо на лошади, я, как вы уже поняли, на муле. В девственном лесу свои дороги, их называют «пике». Такая «дорога» — проход около полутора метров шириной, расчищенный с помощью мачете. Кругом заросли. Вверху миллионы растений образуют крышу — такую высокую, что, даже если приподнимешься на стременах, до нее мачете не дотянуться. Это сельва, тропический лес. Густая многослойная листва не пропускает ничего, кроме слабого дневного света.
Нет ничего другого, что бы давало мужчине такое ощущение свободы, как хорошее оружие в буше. Он чувствует себя такой же неотъемлемой частью ландшафта, как дикие животные. Передвигается осторожно, но с безграничной самоуверенностью. Ему кажется, что он в своей стихии, в наиболее естественном из всех возможных состояний: все его чувства обострены, он прислушивается, присматривается, принюхивается. Его взгляд перескакивает с предмета на предмет, оценивая любую движущуюся деталь. Один-единственный враг в сельве, с которым ему надо считаться, самое дикое животное из числа его собратьев, самое умное и жестокое, самое порочное, алчное и гнусное, и самое притом непредсказуемое — человек.
