поделаешь! Меня, шестнадцатилетнего парня, учили, как ходить в уборную. Я злился, я был вне себя от негодования, и все это лишь укрепляло меня в убеждении, что, покинув Королевский Колумбийский госпиталь, я совершил ужасную ошибку. Никакой это не реабилитационный центр. Просто место, где теряют время. Во всяком случае, мне так казалось.
С той минуты, когда я вкатился в двери этого заведения, я дал себе зарок: надо выкарабкаться отсюда, и притом как можно скорее. Для моего пребывания здесь повод был лишь один: научиться управляться с функциями своего организма в той мере, чтобы отправиться домой. А иначе зачем все это нужно? Очевидно, многие придерживались иного мнения. Были там и такие, кто старался изо всей мочи, вроде меня, но кругом было полным-полно ребят, которые были ко всему безучастны. Больница стала их домом. Здесь они чувствовали себя в безопасности — как это было со мной в Королевском Колумбийском госпитале. Страховка по инвалидности никуда не денется, жизнь — ту, что ждет их впереди, — ковром из роз уж никак не назовешь, так что зачем надрываться? Расслабься и отдыхай. Откинься поудобнее, а там будь что будет.
Такая жизнь была не для меня. Должна была в ней быть какая-то цель, а мне казалось, что люди, заправлявшие этим заведением, не позволяли мне в полной мере работать для ее достижения. По крайней мере так энергично, как мне того хотелось.
Мой реабилитационный курс состоял из трех основных предметов: трудотерапии, физиотерапии и лечебной гимнастики. Два последних предмета мне нравились. Именно ради того, чтобы стать сильнее физически и лучше владеть своим телом, я здесь и находился. Но начальники отделения хотели прогнать меня еще и через курс трудотерапии. Они назойливо требовали, чтобы я занимался в столярной мастерской, выпекал печенье и занимался прочей ерундой. Все это я воспринимал с присущей мне «выдержкой».
Когда я был здоров, я никогда не помышлял о резьбе по дереву или выпечке из теста! Это напрасная потеря времени. Я же спортсмен! Да вы с ума сошли! Я этого не потерплю!
Конфликт разгорался. Они настаивали на своей ТТ (трудотерапии), а я упирался: «Не буду, и все. И не надейтесь! Я здесь, чтобы выкарабкаться! Я здесь, чтобы научиться управлять своим телом. Я не намерен тратить время на какие-то коробочки и печь печенье, и все тут!»
А через несколько лет, во время турне «Человек в движении», еще на отрезке маршрута в Канаде, мне вновь пришлось вспомнить об этой стычке из-за печенья. Автор какой-то газетной заметки процитировал меня (правда, я не помню, чтобы делал подобное заявление, а впрочем, все возможно) — и посыпались возмущенные письма от физиотерапевтов. И они имели на это основания. Но это было высказывание взрослого человека, вспоминавшего впечатления своей шестнадцатилетней юности. Ты взрослеешь, а возмужание отчасти в том и заключается, что начинаешь понимать: взрослые не такие уж глупые люди, за каких ты их принимал в юности. Теперь я понимаю, насколько важную роль играют все стадии реабилитационного процесса, осуществляемого как целостная программа. Я тогда знал только одно: наикратчайший путь домой лежал через восстановление формы, а эти люди мне лишь мешали.
И я победил. Они отступили, вероятно, и я им так же надоел, как и врачам в Королевском Колумбийском госпитале, которым пришлось вытащить шланг у меня из носа. Хорошо, хорошо, Рик! Только, пожалуйста, заткнись! Я полностью сосредоточился на физиотерапии и гимнастике. Но первое время толку было мало — все равно что биться головой о стену. Притом что намерения медиков были самые наилучшие, они ну просто никак не могли поверить, что подобный подход к делу является правильным, и, поскольку менять свою точку зрения они не собирались, их участие было не особенно вдохновляющим. Вот что, однако, забавно: месяца через три я действительно мог испечь печенье. Шоколадное. Пошел на кухню и сделал. Вся суть в том, что я его испек потому, что сам того захотел. Вот этой-то сути они так никогда и не поняли.
А уж как я с ними воевал из-за скоб на ноги! Дело в том, что эти скобы лишают вас возможности ходить. Представляют они из себя нечто вроде очень жестких пластмассовых башмаков, привинченных к двум металлическим штырям, которые крепятся к наружным сторонам голени. На уровне коленей находятся шарниры, которые защелкиваются, когда встаешь, а сверху — кожаные ремни: на них вся эта штуковина крепится к верхней части бедер. В результате ноги обретают необходимую жесткость, что позволяет человеку стоять, если он, конечно, опирается на костыли. Люди с травмой верхней части позвоночника пользоваться ими не могут. Тот, кто их носит, должен применить усилие, чтобы поднять и вытолкнуть вперед совершенно беспомощную нижнюю половину своего туловища. И дело тут не в силе, хотя и она вам потребуется. Дело в технике. Скобы эти неудобны, поскольку приходится все время таскать с собой костыли, а как средство передвижения они не идут ни в какое сравнение с коляской ни по скорости, ни по легкости в обращении.
Однако, научившись пользоваться ими, я мог бы вставать. С ними я мог бы подниматься по лестнице. И вместо того, чтобы смотреть на окружающий мир снизу вверх, я мог бы смотреть ему в глаза, как равный. С той минуты, как я услышал о том, что такая штука существует, я решил ею овладеть.
Кое-кто в госпитале Дж. Ф. Стронга пытался меня отговорить, но, как только я попал в гимнастический зал, тамошние физиотерапевты раскрыли мне все преимущества этого приспособления. Врача, которая «вела» меня, звали Авриль Корбе — она была выше всяких похвал, а в гимнастическом зале со мною занимался Тадеуш Каспржак — он безошибочно чувствовал мои настроения и никогда не позволял мне надолго впадать в уныние. Тэд перебрался в Канаду из Польши пару лет назад, и, как я узнал позднее, я был первым пациентом на его новой работе. Начальство отделения решило, что, поскольку в прошлом он был волейболистом, это поможет нам сблизиться. И они не ошиблись. Дело у нас пошло сразу, и Тэд оказал мне неоценимую помощь в технике владения скобами, особенно когда стало ясно, что я взялся за дело всерьез.
На это ушло определенное время. У меня сложилось впечатление, что у администрации на этот счет была собственная политика: поскольку скобы явно не лучший способ передвижения, ни к чему особенно
