знал обоих этих господ только по клубу и по партии в вист; быть может, также благодаря некоторым куртажным делам, которые ему доставлял нотариус. Но он был добрый малый и человек здравомыслящий; поэтому он также не поскупился на несколько слов, чтобы образумить и утешить несчастного. Г. де-Вилльморен, по своему обычаю, глядел на вещи с худшей стороны; тут он был силен. Но сказать, что г. Л'Амбер останется обезображенным на всю жизнь, значило не питать доверия к науке.
— Но, чтобы значило родиться в Х1Х-м веке, если-б и для вас, как в старину, малейшая случайность являлась неисправимым злом? Каким бы ни преимуществом пользовались перед людьми золотого века? Не станем кощунствовать над священным именем прогресса. Оперативная хирургия, слава Богу, процветает теперь более, чем, когда либо, в отечестве Амбруаза Паре. Партенэйский лекарь указал нам на нескольких мастеров, умеющих победоносно восстановлять человеческие члены. Вот мы у ворот Парижа, пошлем же в первую аптеку, там нам дадут адрес Вельно или Южье; ваш лакей побежит к великому человеку и приведет его к вам на дом. Я слышал за верное, что хирурги приделывают губы, веки, кончики ушей; неужто им труднее приделать кончик носа?
Надежда была довольно туманная, но она оживила бедного нотариуса, у которого уже с полчаса как перестала идти кровь. Мысль, что он вновь станет тем чем был, что он будет вести прежний образ жизни, привела его в опьянение. До того-то справедливо, что мы не ценим счастья быть целыми и невредимыми, пока не лишимся его.
— Ах! друзья мои, — вскричал он, ломая руки, — мое состояние тому, кто меня вылечит! Какие бы мучения мне ни пришлось претерпеть, я охотно соглашусь на них, только бы меня удостоверили, что дело увенчается успехом; я ни во что не считаю страдание, равно как и издержек.
С такими чувствами он доехал до улицы Вернель, между тем как его выездной лакей отправился за адресом великих хирургов. Маркиз и г. Стеймбур проводили его до его комнаты и простились; один отправился успокоить жену и дочерей, которых не видал со вчерашнего вечера, а другой побежал на биржу.
Оставшись один, напротив большего венецейского зеркала, безжалостно отражавшего его лицо в новом виде, Альфред Л'Амбер впал в глубокое уныние. Этот сильный человек, никогда не плакавший в театре, потому что это простонародно; этот бесстрастный джентльмен, с самой явной бесчувственностью схоронивший отца и мать, теперь рыдал об искажении своей прелестной особы и заливался эгоистическими слезами.
Слуга отвлек несколько эту горькую печаль известием о скором прибытии г. Бернье, хирурга из Hdtel-Dieu, члена хирургического общества и медицинской академии, профессора мимики и прочая. Слуга бросился к ближайшему хирургу, и попал очень удачно: г. Бернье, если и не стоит наравне с Вельно, Манеками и Южье, то все же занимает непосредственно после них весьма почетное место.
— Где-ж. он? — вскричал г. Л'Амбер. — Отчего он не пришел? Или он думает, что я из тех, что могут подождать?
И он вновь зарыдал во всю мочь. Плакать перед прислугой! Неужто простой удар саблей может так изменить нрав человека? По истине, оружие доброго Айваза, перерубив носовой канал, должно быть потрясло слёзную железу и даже самые лёгкие.
Нотариус осушил глаза, ради того, чтобы просмотреть толстый том в 12 долю листа, который поспешил ему прислать г. Стеймбур. То было Оперативная хирургия Рэнге, прекрасное руководство, украшенное тремя стами гравюр. Г. Стеймбур купил его по дороге на Биржу и послал своему клиенту, без сомнения, чтоб его успокоить. Но чтение произвело совсем не то впечатление, на какое рассчитывалось.
Когда нотариус, перелистовав до двухсот страниц и перед его глазами прошли ряды перевязок, ампутаций, рассечений и выжиганий, то уронил книгу и, закрыв глаза, бросился в кресло. Он сидел с закрытыми глазами и все-таки видел надрезанную кожу, сдвинутые с места при помощи крючков мускулы, члены, рассеченные взмахами ножа, кости, распиленные руками невидимых операторов. Лица пациентов представлялись ему в том виде, как они изображаются на анатомических рисунках, спокойными, стоическими, равнодушными к боли, и он спрашивал себя, может ли такая доза храбрости вместиться в человеческой душе? В особенности ему мерещилась фигура маленького хирурга с 89-й страницы, вся в черном, с бархатным воротником на фраке. У этого фантастического существа была круглая огромная голова, с обнаженным лбом; выражение у него было серьезное: он внимательно перепиливает на живой ноге две кости.
— Чудовище! — вскричал г. Л'Амбер.
В это самое мгновение он увидел, что в комнату вошло само чудовище и ему доложили о г. Бернье.
Нотариус пятясь отбежал в самый темный угол комнаты, глядя блуждающими глазами и простирая перед собою руки, точно желая отстранить врага. Зубы у него стучали; он шептал задыхающимся голосом, как в романах Ксавье де-Монтепена, одно и тоже слово:
— Он, он, он!
— Весьма сожалею, что заставил вас подождать, — сказал доктор, — и, пожалуйста, успокойтесь. Я знаю, что с вами случилось, и думаю, что это зло поправимое. Но никакого толку не выйдет, если вы будете меня бояться.
Слово "бояться" — неприятно звучит для французского уха. Г. Л'Амбер топнул ногой, прямо подошел к доктору и со смехом, через чур нервным, а потому неестественным, сказал:
— Чорт возьми, доктор, вы меня не обманете. Разве я похож на человека, который боится? Будь я трусом, я не допустил бы чтоб меня изуродовали нынче утром. Но, ожидая вас, я перелистывал сочинение по хирургии. Там я увидел похожее на вас лицо, и вдруг вы явились точно привидение. Прибавьте к этому утрешнее волнение, быть может даже легкий лихорадочный приступ, и вы извините странность моего приема.
— Отлично! — сказал г. Бернье подымая книгу. — А! вы читали Рэнге. Он один из моих друзей. Действительно, я припоминаю, что он поместил тут мой портрет с наброска Левелье. Но, садитесь, пожалуйста.
Нотариус несколько оправился, и рассказал, что произошло сегодня, не забыв эпизода с кошкой, которая, так сказать, вторично лишила его носа.
— Это, конечно, несчастие, — сказал хирург, — но его можно исправить в месяц. У вас есть книжка Рэнге, а потому, вероятно, вы кое-что понимаете в хирургии.
Г. Л'Амбер признался, что он еще
