Виктор не заметил, как на трибуне оказался его давний знакомец Борис Зиновьевич — мастер с Комсомольской ГЭС. Говорил он скверно. Сухонький, маленький, он не доставал до микрофона, и голос его пропадал, тем не менее слушали его внимательно.
— В прошлом году случилась у нас авария на подстанции, — сказал он. — Виктор Григорьевич разрешил скрыть эту аварию. Чтобы, значит, не портить показателей. У нас нашлись такие, нечего греха таить, обрадовались. Премиальные получим, и все такое… А что из этого выходит? А то, что раз все в порядке — средств нам на переоборудование не дали. А следовательно, в прошлом месяце опять авария произошла, а третьего дня несчастный случай. Да… монтер обгорел. Подстанция тесная, не повернуться…
За ним выступило еще несколько человек. Они говорили уже совсем не о Потапенко, а о недочетах в работе управления, досталось и управляющему, и главному инженеру, и начальникам отделов. Как будто снова обсуждался отчетный доклад, и никого это не смущало.
— А чего смущаться? — сказал Кузьмич. — Значит, вчера плохо обсуждали.
Затем взял слово Ивин и куда осторожнее, чем собирался, стал доказывать необходимость ввести в партком талантливого, растущего организатора Потапенко. Довольно ловко он обрушился на Бориса Зиновьича: надо соблюдать технику безопасности, а не валить грехи на начальство, эта спихотехника не заменяет техники безопасности. Шутка успеха не имела. Незначительным большинством кандидатуру Потапенко оставили в списке для тайного голосования.
Борисова выдвинул мастер Наумов.
— Любит Борисов людей, вот главное его партийное качество, — взволнованно сказал Наумов. — А также товарищ он мужественный… принципиальный человек.
Поглядывая на красного от смущения Борисова, Андрей обсуждал с Новиковым и Жуковым, хорошо ли будет, если Борисова изберут в партком. Чего доброго, еще сделают секретарем, а для лаборатории это ощутимая потеря.
— Ну, а ты сам как? — приставали они к Борисову. — Рвешься?
Он отмалчивался, Андрей поднял руку.
— Ясно, чего там! — закричали кругом, но Кузьмич откашлялся и усмешливо сказал:
— Не могу отказать. Мой начальник просит.
Из президиума зал выглядел огромным. Горячий воздух, дрожа, подымался к опрокинутым куполам люстр. Сотни лиц ожидающе смотрели на Андрея. Откровенно говоря, он шел сюда с намерением дать отвод Борисову. Он боялся, что Борисова могут взять освобожденным работником в партком и не мог себе представить, кто в это трудное время заменит Борисова в парторганизации лаборатории. Но, взойдя на трибуну, он увидел Новикова, Жукова, всех коммунистов лаборатории — их было так мало по сравнению с громадой всего коллектива, что Андрей понял вдруг: он не вправе лишать этот огромный коллектив одного из самых достойных вожаков.
— Ко всему хорошему, что здесь говорили о Борисове, — услышал он свой неузнаваемо усиленный репродуктором голос, — я добавлю одно: у Борисова есть талант к партийной работе. Я сужу хотя бы по тому, как он меня скрутил, когда это следовало. Для него партийная работа… Душа у него вся в этом… Да это просто его призвание. А ведь, честное слово, товарищи, это более чем существенно. Вот Зорин работал по обязанности, и получилось плохо…
Виктор вышел из зала. Ходил по пустым коридорам. Курил, затягиваясь жадно и глубоко, так, что закружилась голова. Может быть, все же выберут?.. Нет, надо было взять самоотвод. Мало того, что его провалят, все будут знать, сколько голосов против… Почему так несправедлива к нему судьба? Ему-то нужнее всех быть выбранным. Для него в этом — будущее. Если бы они понимали… А в крайнем случае… Нечего падать духом. Как можно скорее убрать Долгина. Еще есть в запасе статья Тонкова. Мы еще посмотрим. Потапенко себя еще покажет! Но за этими словами было пусто.
Встреча с Савиным, а затем партсобрание, провал кандидатуры Потапенко, избрание Борисова секретарем парткома не прошли бесследно для Андрея. Со свежими силами он вернулся к тому кругу мыслей и забот, которые до сих пор составляли главный интерес его жизни.
Через неделю должен был состояться его доклад в Доме ученых. На обсуждение приглашались представители всех заинтересованных институтов и предприятий города. Сам доклад не тревожил Андрея, полевые испытания локатора шли успешно, морякам чертежи были отосланы, но, в связи со статьей Тонкова — Григорьева, Андрею все же хотелось обязательно провести хотя бы одно испытание в естественных условиях. Определить повреждение при настоящей аварии. Это позволило бы ему сказать — локатор уже эксплуатируется. Тонкову было бы нечем крыть.
Проходил день за днем, но ни одной подходящей аварии, ни одного повреждения на линиях не случалось. Новиков и Саша молчали, и Андрей чувствовал их немой укор: не затяни он тогда волынку с бесконечными доделками, давно бы уже локатор опробовали.
Утром в день доклада позвонил Степин и сообщил, что вчера вечером пробился кабель, питающий три больших дома, и измерители точного места повреждения указать не могут.
— Доклад? Вот и хорошо! — воскликнул Степин. — Вечером поднесешь первую ликвидацию аварии. Полюбуйтесь, не какие-нибудь там опыты. Протокольчик! Роскошь!
Почувствовав на губах неудержимую глупую улыбку, Андрей рассердился на самого себя, на хитрого Степина, на этот коварно-услужливый случай.
— Подумаю, — буркнул он.
Думали всей группой.
— А вдруг это самое… ну, мало ли… осрамимся? — покачивал головой Усольцев.
Новиков тоже побаивался. Какой-нибудь пустяк… зачем рисковать? Главное — перед самым докладом. В конце концов, это чисто научный доклад…
Диспетчерский телефон звонким многоточием прервал их размышления.
— Андрей Николаевич, здравствуйте. Наумов. Мне Степин сказал, вы сомневаетесь, ехать ли к нам.
— Так авария на вашем участке?
— На моем. Выручайте — Выслушав опасения Андрея, Наумов вздохнул. — Оно так. Да, как на грех, студенческое общежитие впотьмах. Студентам совсем зарез без света.
— Студенческое общежитие… — повторил Андрей, глядя на товарищей.
— Мы без вас, может, еще сутки продержим их, — продолжал Наумов.
— Сутки… Это Степин тебя подбил?
Наумов смущенно замялся. Андрей подумал, что Степин, наверно, слушает их через коммутатор, и сказал:
— До чего ж нынче утомительный диспетчер пошел. Особенно Степин. За двумя зайцами гонится…
— Поедемте, Андрей Николаевич! — попросил Саша. Андрей, морщась, смотрел в микрофон.
— Ладно, едем.
Новиков отчаянно махнул рукой. Эх, была не была! И все заулыбались, просветлели. Черт с ней, с чистой наукой! Это, наверно, такая же безвкусная и даже вредная вещь, как дистиллированная вода.
Зимой попадаются в городе забытые безлюдные уголки, где не слышно ребячьего гама, где нетронутая снежная целина лежит, словно на лесной поляне. Того и гляди выскочит из-под кустов заяц, стряхнет сверху снежный ком рыжая белка. Воздух здесь кажется чище, небо голубее, чем там, за низенькой оградой, на людной улице.
В один из таких садиков, у старой закрытой церкви, они и приехали. Серенькая тропка тянулась через сад к трансформаторной будке. Пока из машины выгружали прибор, налаживали установку, Наумов повел Андрея по трассе кабеля.
Обманчивое, с виду туго натянутое полотно снега рыхло проваливалось под ногами. Шаг Андрея — крупный — никак не попадал в след Наумова. В своих латаных разношенных валеночках Наумов скользил впереди, как на лыжах. На ходу он рассказывал Андрею о кабеле, словно двигался Наумов под землей, вдоль этого кабеля, и видел вот здесь вставку, сделанную лет десять назад, а здесь кусок, изъеденный ржавчиной. Наумов обладал не просто хорошей памятью, — за долгие годы у него выработалось внутреннее зрение. Он и сам не всегда мог сказать, откуда у него берется эта уверенная зоркость. Он физически ощущал, где кабелю плохо лежать, где ему тесно, где жарко.
К удовольствию прохожих, они перелезли через железную ограду; следуя трассе, пересекли улицу и завернули под арку многоэтажного студенческого общежития.
— Ну скоро вы, копатели? — приветствовала Наумова дворничиха. Он виновато поправил кепочку и попробовал отшутиться.
— Скажи на милость, он еще шутки шутит, — изумилась дворничиха. — Люди впотьмах сидят, а ему смешно! Сессия у них. Понимаешь — сессия!
Возле них остановились юноша и девушка с сумками через плечо.
— Странно, — пожал плечами юноша, — какими способами они ищут повреждение?
Наумов терпеливо пояснял — кабель измерили, но случай трудный. Обычные приборы показали порчу в промежутке плюс минус пятнадцать метров. Точнее не дается. Копать наугад в мороженом грунте — гиблое дело. Сперва почву отогреть надо.
— Какая отсталость, — с чувством сказал паренек, — при нынешнем уровне электротехники…
