Достойна внимания совершенно новая для нашего времени, но известная история средних веков, чисто инквизиционная, процессуальная форма расследования, широко практиковавшаяся следователями из ЧК. Обвинение предъявлялось не только за то или иное реально совершенное деяние, не только за покушение или обнаруженный умысел, но также за совершенно несодеянное преступление, которое, по некоторым предположениям, лишь «могло быть совершено» данным лицом.
Вот, например, момент из допроса местного профессора-историка С***, который содержался свыше месяца в ВУЧК по подозрению в сношениях со штабом ген. Деникина:
— Вам ген. Деникин известен лично, вы знакомы с ним или нет? — спрашивает следователь.
— С именем ген. Деникина я, как всякий интеллигент, знаком по газетам, лично же я не имею чести быть знакомым с ним.
— Да, но ведь ваше звание и положение этого не исключают, хотя фактические данные как будто и не дают достаточных подтверждений.
Далее следователь-чекист прочитывает целый перечень лиц, занимающих видные посты в штабе главнокомандующего.
— А эти лица вам знакомы?
— В первый раз слышу о них.
— Собственно, у меня нет определенных данных, говорящих за то, что вы были знакомы и поддерживали связь с этими лицами, но у меня также нет основательных доказательств, что вы их совершенно не знаете. А при таком положении, согласитесь, не исключена же возможность, вы ведь могли…
— В чем же, собственно, я обвиняюсь? Как вы формулируете обвинение против меня? — прервал профессор.
— В том, что, будучи знакомым и находясь в связи с ген. Деникиным и его ближайшими сотрудниками, вы доставляли им сведения о военном положении; или, ежели это положение фактически не подтвердится, то в том, что вы могли это сделать. Ведь вы — профессор, а профессора, известно, по своим убеждениям не левее кадета, значит, вы, несомненно, деникинец, а потому более чем вероятно, что вы находились в связи с генералом Деникиным и передавали ему нужные сведения…
Спустя несколько дней после этого допроса С*** только на основании столь рискованных логических построений был приговорен к расстрелу, от которого спасся лишь благодаря чисто случайному стечению обстоятельств, не имевших прямого отношения к его делу.
Мих. Б.
Играя роль «культурных и гуманных» деятелей, Ваковский и Мануильский, как передают заключенные, иногда пытались сдержать кровавый пыл чрезвычаек, но Лацис, игравший роль маленького Фуке Тиенвилля и находящийся в неприязненных отношениях с «предсовнаркомом» и его заместителем, стремился всегда идти своей дорогой, принимал меры к тому, чтобы известия об арестах видных в городе лиц не доходили до «совнаркомовцев» и чтобы вынесенные приговоры исполнялись без промедлений в самом ускоренном порядке.
Среди многих, содержавшихся в заключении, существует уверенность, что «трения» эти сыграли свою роковую роль в деле убийства покойного В.П. Науменко. Лацис и его приближенные боялись, что «мягкий человек и дипломат» Ваковский под влиянием хлопот извне примет какие-либо меры к спасению В.П., и потому-то вся процедура ареста, допроса и расправы с покойным была проделана с такой исключительной быстротой и поспешностью…
В концентрационном лагере при киевской чрезвычайке долгое время содержался некий Ясинский, молодой судебный следователь из Москвы, сын очень богатых родителей. По общему признанию заключенных, это был душевнобольной ненормальный человек. Его манией было желание продать родовое имение, купить на вырученную сумму аэроплан и улететь на нем в Париж. Советская охранка в этом ребяческом больном бреде усмотрела скрытые заговорщицкие планы.
Перед уходом большевиков из Киева «товарищ» Мануильский, назначенный председателем комиссии по разгрузке мест заключения, посетил концентрационный лагерь, обратил свое внимание на нервнобольного Ясинского и обещал на следующий день лично рассмотреть его дело. Узнав об этом, комендант ВУЧК Алтохин на рассвете следующего дня явился в автомобиле и поспешно увез Ясинского во всеукраинскую чрезвычайку, где он в тот же день был расстрелян…
В одной из камер ВУЧК вместе с «контрреволюционерами» и «заклятыми врагами советской власти» сидел инспектор всероссийской чрезвычайки, persona grata, специально присланная Лениным из Москвы для ревизии чрезвычаек на Украине.
Причиной такого внимания послужила излишняя взыскательность и ревностность, проявленная им при рассмотрении делопроизводства ЧК, в особенности в деле матроса Пиранова — убийцы киевского художника проф. Мурашко. «Ревизор» Ленина настоял на расстреле бандита Пиранова вопреки решению Лациса и К°, находивших, что элементы вроде Пиранова особенной опасности для общества не представляют.
Такого рода линия поведения московского «ревизора», проявленная им в целом ряде дел, была признана нежелательной и даже опасной, и он был временно «изъят из обращения» в целях усыпления излишней пытливости…
Интересный случай из закулисной жизни чрезвычайки, случай, вполне подходящий для «романа загадочных приключений», рассказал нам проф. С., просидевший долгое время в ВУЧК.
Однажды к ним в камеру под усиленным конвоем доставили группу арестованных, состоявшую из молоденькой сестры милосердия, врача в военной форме и помощника коменданта всеукраинской чрезвычайки Никифорова, слывшего за одного из наиболее жестоких застрельщиков в ВУЧК.
Из расспросов доктора и сестры милосердия выяснилась такая картина. Во всеукраинской чрезвычайке содержалась в заточении польская графиня М., которая была приговорена «коллегией» ВУЧК к расстрелу. Приведение приговора в исполнение было поручено Никифорову. И вот на сей раз, вопреки своей обычной меткости и точности, палач Никифоров только подстрелил свою жертву, слегка ранив ее. После этого М. в глубоком обморочном состоянии была свалена на «покойницкую тележку» вместе с трупами убитых. Но это не было ошибкой или случайностью. По дороге за город телега остановилась у одной из больниц на Печерске. М. была снята, ей была сделана перевязка, и она бесследно и счастливо скрылась при помощи поджидавших ее друзей…
Одновременно с бегством графини М. из кабинета Лациса пропало также большинство документов по ее делу. Сам Никифоров по этому поводу говорил заключенным, что он к документам никакого отношения иметь не мог, так как ключей от своего кабинета Лацис никому не доверял…
Каково же было всеобщее удивление, когда через несколько дней все трое — и врач, и сестра, и Никифоров, были в спешном порядке выпущены на волю, как передавали, по приказу самого Лациса…
Злая молва среди заключенных по этому поводу утверждала, что Лацис, ставший в результате загадочного приключения с графиней М. обладателем большого состояния, смягчился душой и первый опыт своего милосердия проявил на одном из любимых опричников своих Никифорове…
Мих. Б.
«Киевское эхо», август — сентябрь 1919 г.
Публикация Григория Файмана («Конец века» № 4)
Публикуется по републикации в еженедельнике «Литературные новости», № 6, 1994 г.
Комедия окончена! (ит.)
Мадам Мари. Моды и платья (фр.)
Tangle foot — липкая бумага (англ.)
По нарастающей (ит.)
Свет небес. Святая роза (лат.)
Это последняя битва! С Интернационалом!! (фр.)
Все (фр.)
История болезни (лат.)
Так проходит мирская слава) (лат.)
Пляска смерти — аллегорический сюжет живописи и словесности Средневековья, представляющий собой один из вариантов европейской иконографии бренности человеческого бытия: персонифицированная Смерть ведёт к могиле пляшущих представителей всех слоёв общества — знать, духовенство, купцов, крестьян, мужчин, женщин, детей. (Примечание сканировщика)
Как днем (итал.)
