Гоппер, как всегда, был красен, возбужден и растерянно рылся в своих бумагах.
Но странно — это как будто расположило совет в его пользу. Председатель сказал:
— Итак, мистер Гоппер?
Гоппер откашлялся.
— Господин председатель и вы, господа, я не стану оспаривать свидетельские показания, собранные мистером Буном. Я вовсе не желаю плестись в хвосте фактов. Но то, как их здесь истолковали, нас весьма огорчает. Кроме того, имеются некоторые добавочные обстоятельства, которые показывают все дело в свете, более благоприятном для моего клиента.
Здесь не было отмечено, что мисс Боленд лечилась сначала у доктора Мэнсона, что, раньше чем обратиться к доктору Сороугуду, она еще одиннадцатого июля советовалась с доктором Мэнсоном. Далее, доктор Мэнсон был лично заинтересован в излечении этой больной: мисс Боленд — дочь его близкого друга. Таким образом, он считал, что на нем лежит ответственность за состояние ее здоровья. Надо прямо сказать: доктор Мэнсон сделал ложный шаг. Но я позволю себе почтительно заметить, что в его поступке не было ничего бесчестного и ничего предумышленного.
Мы слышали сейчас о небольшом расхождении во мнениях между доктором Сороугудом и доктором Мэнсоном по вопросу о лечении больной. Принимая в ней горячее участие, доктор Мэнсон, естественно, стремился снова взять ее лечение в свои руки. Но так же естественно, что он не хотел обижать старшего коллегу. Только это и побудило его действовать тайно, как здесь подчеркивал мистер Бун. — Гоппер сделал паузу, вынул носовой платок и откашлялся. У него был вид человека, который приближается к самому трудному барьеру. — А теперь переходим к вопросу о сообщничестве, о мистере Стилмене и «Бельвью». Я полагаю, что членам совета имя мистера Стилмена небезызвестно. Хотя он и не имеет диплома врача, он пользуется определенной репутацией, и о нем даже писали, что он первый добился излечения некоторых трудных больных.
Председатель важно перебил его:
— Мистер Гоппер, что можете вы, человек другой профессии, знать об этих вещах?
— Вы правы, сэр, — поспешно согласился мистер Гоппер. — Я только хотел указать, что мистер Стилмен — человек известный. Много лет назад он познакомился с доктором Мэнсоном, написав ему письмо по поводу исследовательской работы Мэнсона в области легочных болезней. Позднее они встретились уже просто как знакомые, когда мистер Стилмен приехал сюда открывать свою клинику. Таким образом, со стороны Мэнсона было хотя и неосмотрительно, но вполне естественно то, что он, ища места, где бы можно было лечить мисс Боленд, воспользовался удобствами, которые предоставили ему в «Бельвью». Мой друг, мистер Бун, назвал «Бельвью» «сомнительным учреждением». Пожалуй, совету будет интересно выслушать мнение об этом свидетелей. Мисс Боленд, прошу вас!
Когда Мэри поднялась, взгляды всех членов совета обратились на нее с заметным любопытством. Несмотря на то, что она волновалась и не сводила глаз с Гоппера (ни разу не взглянув на Эндрью), у нее был вид вполне здорового человека.
— Мисс Боленд, — обратился к ней Гоппер, — прошу вас сказать нам откровенно, были ли вы чем-нибудь недовольны во время своего лечения в «Бельвью»?
— Нет, напротив, очень была довольна.
Эндрью сразу понял, что Мэри предварительно научили, как надо отвечать. Она говорила с настороженной сдержанностью.
— Вам не стало хуже?
— Наоборот. Мне лучше.
— Что же, вас там лечили именно так, как обещал вам доктор Мэнсон во время первого разговора между вами, происходившего... постойте... да, одиннадцатого июля?
— Да.
— Разве это существенно? — спросил председатель.
— Я больше не имею вопросов к свидетельнице, сэр, — быстро сказал Гоппер. И, когда Мэри села на место, он умилостивляющим жестом протянул обе руки к судьям за столом.
— Джентльмены, я беру на себя смелость утверждать, что лечение, проведенное в «Бельвью», являлось, собственно, идеей доктора Мэнсона, осуществленной другими лицами. Я считаю, что профессионального сотрудничества в том смысле, в каком предусматривает его закон, между Стилменом и доктором Мэнсоном не было. Я прошу, чтобы вы выслушали показания доктора Мэнсона.
Эндрью встал, остро сознавая, что все глаза устремлены на него. Он был бледен, лицо у него вытянулось. Он ощущал внутри холод и пустоту.
Гоппер обратился к нему.
— Доктор Мэнсон, вы не извлекли никакой материальной выгоды из сотрудничества с мистером Стилменом?
— Ни пенни.
— У вас не было при этом никаких тайных мотивов, никакой корыстной цели?
— Нет.
— Вы не имели намерения подорвать авторитет вашего старшего товарища, доктора Сороугуда?
— Нет. Мы с ним были в хороших отношениях. Просто... в этом случае наши мнения не совпали...
— Понятно, — перебил его Гоппер с несколько излишней поспешностью. — Итак, вы можете заверить совет честно и искренно, что у вас не было намерения нарушить закон и вы не имели ни малейшего представления, что поступок ваш сколько-нибудь позорит вас как врача?
— Совершенная правда.
Гоппер подавил вздох облегчения и кивком головы отпустил Эндрью. Считая себя обязанным вызвать его для показаний, он все время боялся необузданности своего подзащитного. Но все прошло благополучно, и Гоппер решил, что если теперь в краткой речи суммировать факты, то есть еще слабая надежда на успех. Он заговорил с покаянным видом:
— Не хочу больше отнимать у совета время. Я старался доказать, что со стороны доктора Мэнсона здесь была просто несчастная ошибка. Я взываю не только к справедливости, но и милосердию совета. И в заключение хотел бы обратить внимание совета на заслуги моего клиента. Такой биографией всякий мог бы гордиться. Всем нам известны случаи, когда люди знаменитые совершали одну единственную ошибку, — и так как не встретили к себе милосердия, слава их навсегда затмилась. Я молю Бога, чтобы с этим человеком, которого вам предстоит судить, не произошло то же самое.
Смирение и сокрушенный тон Гоппера произвели прекрасное впечатление на совет. Но сразу же опять встал Бун и обратился к председателю:
— Разрешите, сэр, задать два-три вопроса доктору Мэнсону. — Он повернулся и, взмахнув очками, подозвал Эндрью к эстраде. — Доктор Мэнсон, ваш последний ответ мне не совсем ясен. Вы сказали, будто не имели понятия о том, что поведение ваше сколько-нибудь бесчестно. А между тем вы знали, что мистер Стилмен — не профессионал.
Эндрью исподлобья смотрел на Буна. Тоном своим этот чопорный адвокат как бы давал ему понять, что он виновен в чем-то позорном. И в холодной пустоте его души медленно начало разгораться пламя. Он сказал отчетливо:
— Да, я знал, что он не врач.
Неприязненная усмешка скользнула по лицу Буна. Он язвительно произнес:
— Так, так. Но даже это вас не остановило.
— Даже это, — повторил Эндрью с внезапной злобой. Он чувствовал, что его покидает самообладание. Глубоко перевел дух. — Мистер Бун, вы тут задавали множество вопросов. Но позволите ли мне задать вам один? Слыхали вы когда-нибудь о Луи Пастере?
— Да, — ответил Бун с удивлением, — кто же о нем не слыхал?
— Вот, вот, совершенно верно. Кто же о нем не слыхал! Но вам, вероятно, неизвестно, мистер Бун, так разрешите вам сказать, что Луи Пастер, величайшая фигура в научной медицине, не был врачом. Не был им и Эрлих[45], человек, подаривший нам лучшее и наиболее специфическое средство лечения, какое знает история медицины. Не был им и Хавкин[46], который боролся с чумой в Индии успешнее, чем все врачи-профессионалы. Не был врачом и Мечников[47], слава которого уступает только славе Пастера. Простите, что я напоминаю вам такие элементарные факты, мистер Бун. Да убедят они вас, что далеко не всякий, кто борется с болезнями человеческими, не имея на то диплома, непременно мошенник или невежда!
Молчание, словно насыщенное электричеством.
До этого момента заседание происходило в атмосфере мрачно-торжественной, избитой рутины уголовного суда. Теперь же все члены совета выпрямились, насторожились. Эбби до странности пристально смотрел на Эндрью.
Гоппер, прикрывая лицо рукой, даже застонал от ужаса. Он был уверен, что дело проиграно. Бун, сильно обескураженный, сделал, однако, попытку оправиться.
— Да, да, все эти славные имена нам известны. Но вы, конечно, не станете равнять Стилмена с такими людьми?
— А почему бы и нет? — стремительно отпарировал Эндрью в бурном негодовании. — Они знамениты потому, что уже умерли. А при жизни Коха Вирхов[48] высмеивал и поносил его. Теперь мы Коха больше не оскорбляем, мы оскорбляем таких людей, как Спалингер и Стилмен. Да, вот еще пример — Спалингер, великий и оригинальный ученый мыслитель. Он не врач. У него нет диплома. Но он для медицины сделал больше, чем тысячи людей с дипломами, людей, разъезжающих в автомобилях, собирающих гонорары, свободных, как ветер, тогда как на Спалингера клевещут, его позорят и обвиняют, ему дали истратить все его состояние на исследования и лечение людей, а затем оставили одного бороться с нищетой.
