на роду написано быть писарем. С твоим образованием. Пока суд да дело, пристроишься в тыловом эшелоне ротным писарем — точно же?! На кой тебе там пистолет?
— Не собираюсь я быть писарем, — сказал Маст, и собственный голос показался ему старческим, просто от того, что столько раз приходилось это повторять.
— Собирайся не собирайся, а будешь, — убежденно возразил Грейс. — Я не понимаю, почему он должен быть у тебя в тылу, когда он мне на фронте нужен.
— Говори что хочешь, — сказал Маст. — Ты вор. Прохвост и обманщик.
— А я думаю, что нет, — ответил Грейс. — И уверен, что нет.
Так они стояли, уставясь друг на друга и не придя к единому мнению, как вдруг Маст услышал за спиной шаги на тропинке, повернулся и увидел, что Фондриер и О’Брайен возвращаются из очередной экспедиции.
— Тебе этого не спустят! — крикнул он через плечо Грейсу, а потом, раскинув руки, пожаловался им на вероломство Грейса и рассказал, что сейчас произошло.
Грейс стоял у него за спиной и невозмутимо слушал, держа пояс с наполовину пристегнутой кобурой.
Маст указал, что Грейс, его сосед по палатке, не только обманул его доверие. Грейс не только повел себя как вор и наплевал на свою честь и совесть. Он поступил гораздо хуже: он погубил весь поход, перевал, долину и все, что с ними связано, — мирную жизнь, покой, тишину и все, что они тут вспоминали. За несколько секунд Маст сумел произнести довольно увлекательную речь.
— Неужели мы спустим ему это? — заключил он, снова раскинув руки.
Капрал Фондриер смущенно кашлянул и потупился, а сконфуженный О’Брайен отвернулся с напускным безразличном.
— Меня как командира твой пистолет не касается, — сказал Фондриер, — и моего задания тоже. Не понимаю, при чем тут мы с О’Брайеном. У тебя твой пистолет или у Грейса — мне от этого ни жарко ни холодно.
— Правильно, — сказал О’Брайен. — По-моему, это ваше с Грейсом дело. Мне от твоего пистолета пользы никакой. По-моему, ты даже просить нас не имеешь права.
Маст глядел на них, по-прежнему раскинув руки, и не мог поверить, что они не захотят помочь ему, хотя бы только из моральных соображений. Даже не принимая в расчет того, чт о́ он значит для них как человек. Вспышки и осколки самых разных мыслей и чувств пронизывали его: загубленный мир на перевале, поруганная его вера в людей, десять дней желанного покоя, тоже теперь пропавшего, низкое поведение этих двоих в таком глубоко нравственном деле, невообразимая бесчестность человека, который стоял у него за спиной. Маст даже не мог разобраться в этих чувствах — так они были перепутаны и так быстро проносились в его душе, но суммой, итогом их было праведное возмущение.
Вооруженный им, Маст резко обернулся и изо всей силы налетел на Грейса — протаранил головой в грудь и одновременно схватил рукой наполовину пристегнутую кобуру с пистолетом. Грейс стоял на тропинке перед палатками, где пологий склон переламывался и переходил в крутой, сбегавший к расселине в скале. От удара головой Грейс потерял равновесие. Он инстинктивно шагнул назад — нога нашла лишь воздух. Уступ под ним был невысокий, полметра, а то и меньше, но этого хватило, чтобы упасть, и, падая, он выпустил пояс с пистолетом. Пистолет снова перешел к Масту; он стоял на тропинке и, тяжело дыша, наблюдал, как Грейс катится по крутому склону к зеву расселины, готовому принять все, что падало или скатывалось с трех сторон.
Грейс прокатился метров тридцать или сорок по двухсотметровому склону, но все же сумел уткнуть в него каблуки и остановиться. Он встал и, припадая на руки, глядя вверх все с той же нехорошей, коварной, злой усмешкой, скорее оскалом уже, а не усмешкой, побежал по склону к Масту.
Маст, наблюдая за ним, с лихорадочной торопливостью отстегивал кобуру от пояса. На его счастье, она была пристегнута только одним ремешком, иначе он не успел бы. Он бросил пояс за спину, к палаткам, но тяжелую кобуру с пистолетом выпустить из рук уже не решался, потому что не доверял никому.
За несколько шагов от тропинки Грейс предусмотрительно взял в сторону, хотя у Маста и в мыслях не было ударить его ногой. Таким образом, он вышел на тропинку на одном уровне с Мастом, но шагах в десяти от него. Он задержался на секунду, чтобы перевести дух, и с той же застывшей улыбкой кинулся с кулаками на Маста. Он был на голову выше Маста, хотя сложен чуть пожиже, и руки у него были по крайней мере на пятнадцать сантиметров длиннее. Маст пытался защищаться, не выпуская из рук кобуры с пистолетом, но первый же удар угодил ему в ухо, и в голове загудело. Удар сбил его с тропинки, но пистолета он не выпустил, а поэтому тяжело упал на бок и сразу же кубарем покатился по склону к расселине, как перед этим Грейс.
Он все равно не выпустил пистолета, но, скребя ногтями свободной руки по земле, стараясь уткнуть то мыски, то пятки в процессе вращения, в конце концов как-то развернул тело по ходу и остановился.
Затем он тоже стал карабкаться к тропинке. Теперь он понимал, что отнять пистолет мало. Надо заставить Грейса отказаться от пистолета, избить Грейса, а иначе Грейс его заставит отказаться. Но положить пистолет он не мог из страха, что его заберет О’Брайен или Фондриер. Опасаясь теперь удара ногой, он решил прибегнуть к той же тактике, что и Грейс, и заранее свернул в сторону. Однако Грейс, который первым это придумал, на маневр не попался. Он бежал по тропинке рядом с Мастом, все время держась прямо над ним.
За несколько шагов от тропинки, где Грейс еще не мог достать ногой, Маст остановился, тяжело дыша и по-прежнему сжимая пистолет в левой руке.
— Иди, гадюка, — протянул Грейс. — Я жду. Получишь ногой по рылу.
Ничего не оставалось, как подняться, и Маст, тяжело дыша и глядя вверх, собирался с духом. Но тут вмешался О’Брайен.
— Погодите! Маст, дай мне пистолет, я подержу.
— Тебе! — пропыхтел Маст.
— Подержать — честно. Я отдам тебе. Или Грейсу, если скажешь. Ты же не можешь так драться.
Скажет, — пообещал Грейс со злой усмешкой.
— Ты думаешь? — сказал Маст. — Ладно, — ответил он уже О’Брайену. — Дай подняться, — обернулся он к Грейсу.
— Держи карман шире, — ухмыльнулся Грейс. — Я от своей выгоды не отказываюсь.
— Эй, — сказал О’Брайен и спустился на тропинку недалеко от Грейса. — Тогда кинь мне.
Маст, тяжело дыша, поглядел на него долгим