— Крепче держись на ногах! — прозвучала команда Ивана.
Под напором выпущенной им струи из горящих недр земли внезапно взметнулись темные клубы пара и серой плотной пеленой окутали дотоле ярко пылавшую пещеру, мгновенно скрыв обоих пришельцев.
Один из них зашатался.
— Не бойся! — сказал другой. — Здесь мы в безопасности.
— Страшная жара! Я сгорю! — простонал первый.
— Ничего не бойся, не отставай! — ободрял другой, увлекая своего нерешительного спутника через промоины, клубящиеся паром, прыгая по дымящимся скалам и направляя всюду, где пробивался огонь, пожирающую пламя водяную струю из резинового шланга. Свист газа, шипение обжигающего пара заглушали все звуки, отсветы гаснущего пожара слепили их; но Иван ничего не страшился. Вперед, только вперед!
Подземное облако накрыло их.
— Мы погибли! — сломленный ужасом, простонал один из смертных, падая на колени.
— Малодушный! — бросил ему тот, что единоборство вал с адом, и протянул руку. — В таком случае мы возвращаемся!
И поднял его, как спаситель тонущего в море Петра.
Он снова закрыл и скатал шланг, обмотал его вокруг шеи и вернулся к оставшейся позади насосной установке.
Остановив машину, он повел своего спутника назад к раздевалке.
Шпитцхазе, добравшись до камеры, рухнул на землю.
Когда с обоих мужчин сняли стеклянные шлемы, Шпитцхазе, задыхаясь, хватал ртом воздух. Иван с жалостью смотрел на него.
Рабочие поспешили дать обоим свежей воды с лимоном и натерли им виски крепким винным уксусом.
Затем они раздели их донага и окунули в чан с холодной водой, через две минуты снова вытащили их оттуда и растерли грубой хлопчатобумажной ветошью.
Незадачливый Шпитцхазе только тогда стал приходить в себя и ощутил, что все пять органов чувств снова начинают служить ему.
Когда его одели в обычный костюм, Иван не удержался от вопроса:
— Ну, сударь, как вам понравилось там, внизу?
Но Шпитцхазе был не из тех, кого можно взять голыми руками. Он весело ответил:
— Знаете, сударь, я не дал бы ста тысяч форинтов за то, что там побывал, но и за двести тысяч не согласился бы спуститься туда еще раз!
— Ну, теперь вы знаете, что написать совету правления. Пал! Проводи господ домой! Я останусь здесь продолжать работу.
Чтобы передать тот пафос, с каким господин Шпитцхазе расписывал в венских газетах подземную схватку с огнем, требуется гораздо больший дар воображения, нежели мой. Иван был изображен этаким Антипрометеем, Моисеем, святым Флорианом.
Все подобного рода сравнения и гиперболы являлись не более как поэтическим приемом, преследующим цель создать благоприятные условия для курса аль-пари.
Само собой разумеется, что комиссия из трех членов в тот вечер попировала на славу. Шампанское лилось рекой. А уж откуда бондавёльдский трактирщик раздобыл шампанское, мог бы разнюхать только господин Ронэ.
Разгоряченные шампанским и подстрекаемые неумеренной похвальбой Шпитцхазе, оба других господина, в конец раззадорившись, заявили на спор, что и они проделают тот путь в преисподнюю, который господин Шпитцхазе прошел с Иваном. Вот прямо на следующий же день.
На другое утро, едва оправившись от похмелья, они, естественно, пожалели о заключенном пари, но долг чести не позволил им идти на попятный.
В сопровождении одного из штрейгеров они спустились в штольню. Ивана в это время в шахте не было, им сказали, что он занят где-то наверху.
Господ это не остановило.
В каморке для переодевания валялись без дела «водолазные» костюмы. Господа заявили, что желают в них облачиться.
Никто не возразил.
Они пожелали тотчас же залезть в костюмы.
Пожалуйста!
Им хотелось попробовать, как они будут двигаться с привязанными друг к другу головами.
Если угодно…
Их одели, нацепили на головы шлемы и через дубовую дверь провели в пещеру, где раньше было озеро.
Но никакого туннеля они не обнаружили.
— Где здесь вход в туннель? — крикнул один.
— Где здесь вход в туннель? — повторил другой. Но никто, кроме них самих, не слышал их криков. Ведь для всех окружающих они были немы.
Так и не найдя туннель, они в конце концов вернулись обратно и позволили раздеть себя.
— Куда же девался туннель? — наперебой возмущались они. В их гневе проскальзывало нечто от бахвальства дуэлянта, который всю ночь ломал голову, как избежать поединка, а наутро получил от противника письмо с извинениями. Почему же отступил перед ним этот трус? (Как хорошо, что он это сделал!) — Куда девался туннель?
— Он завален мешками с песком и замурован! — пояснил штейгер.
— Почему же он замурован?
— Вот этого я не могу вам сказать.
Весьма разочарованные члены комиссии поспешно разбежались в разные стороны искать Ивана Беренда. Все трое столкнулись с ним у ствола акционерной шахты, где он отдавал какие-то распоряжения.
— Разрешите узнать, почему замурован туннель?
— Извольте! — ответил Иван. — Все опыты по тушению огня до сих пор представляли собой только попытки испытать силу огнетушительного раствора. Пока не было смысла применять его в количестве большем чем пятьдесят — шестьдесят ако за раз: этого достаточно, чтобы погасить пожар в одном открытом штреке. Таким способом мы расчистили себе путь к главному очагу пожара, но там действия одного человека, струя одного брандспойта — бессильны. То, что угасает на минуту, в следующее мгновение вспыхивает с новой силой, образуются большие скопления горячего пара, а его воздействия не может долго выдержать человек даже в защитном костюме. Поэтому мы сейчас подвели к самому очагу пожара шланги диаметром в четыре дюйма. Как только я вернусь, мы тотчас же приведем в действие паровую машину высокого давления, которая в течение четырех часов перекачает из бассейна в горящую штольню десять тысяч ако раствора. Это будет решающее сражение, господа.
— Черт возьми! — воскликнул господин Шпитцхазе. — А не кончится ли эта шутка тем, что образовавшийся газ разнесет всю штольню, а попутно и нас уподобит жителям Геркуланума и Помпеи?
— Не бойтесь! Я только что проверил все необходимое еще раз. Правление акционерной шахты велело заложить мешками с песком все входы. А ствол шахты закрыли тяжелыми коваными железными створками и поверх обмазали толстым слоем глины. Если же в горящей штольне, куда лавиной ринется огнетушительный раствор, образуется давление газа такой силы, что ему необходимо будет прорваться наружу, то эта железная дверь шахтного колодца послужит тем спасительным клапаном, выбив который газ освободится.
У господ из комиссии при таком объяснении застучали зубы от страха.
Готовилось небольшое землетрясение. Но Ивану некогда было беседовать с господами.
Ему предстояло отдать еще немало распоряжений.
Необходимо было все предусмотреть, соблюсти максимальную осторожность. Лишь к полудню вернулся он на свою шахту.
После того как колокол пробил полдень, Иван подал знак включать большой насос.
С этого момента он сам встал у насоса и не отходил от него, пока вся работа не была закончена.
Члены комиссии настояли — и это делает им честь — на том, чтобы остаться вместе с Иваном, пообещав, что будут немы, как рыбы: за исключением Ивана, никому не разрешалось говорить ни слова.
После сигнала к пуску насоса из-под земли донесся чуть слышный плеск льющейся воды, словно где-то глубоко высвободившийся поток устремился через прорванный шлюз.
На первых порах машина работала вполсилы.
Через полчаса к шуму воды начал примешиваться какой-то глухой гул, похожий на гул, что остается в воздухе после удара колокола, — но не постепенно затухающий отзвук колокола, а напротив, все возрастающая вибрация.
Землю трясло, как в лихорадке.
Она заметно дрожала под ногами у людей.
И те, у кого под ногами дрожала земля, тоже дрожали вместе с ней. Дрожь передавалась всем людям.
Только один человек был спокоен: Иван.
Он деловито следил за показаниями приборов: за хронометром, за термометром машины, за малейшими колебаниями стрелки барометра, за расходом озона и электроэнергии и заносил свои наблюдения в записную книжку.
Через час он дал знак механику.
— Сильнее!..
И тогда под землей разразилась битва титанов.
Из глубин земных недр, словно эхо небесного грома, донеслись долгие глухие раскаты; каждый заканчивался ощутимым толчком.
Теперь уже сотрясались все строения на поверхности земли, трепетали верхушки тополей, и крест на колокольне, дрожа и колеблясь, навевал ужас на всю долину.
Под землей неистовствовали, ревели, трубили сонмы повергаемых гигантов, приподымая плечами, толкая головой неподвижную оболочку; вой запертой в пещеру стихии, рев великана, разрывающего цепи, безумный хохот Левиафана заглушали друг друга.
