и угрюмо обратился к нам: — Вы трое, как когда-то волхвы, явились с вестью и дарами к новорожденному Спасению мира. Тот, кто стоит коленопреклоненный, принес мне весть. И будет за то ему мое благословение. А вы двое, где ваши дары?
Келли бойко выходит вперед и склоняется, но лишь на одно колено:
— Извольте видеть! Сии дары Ангел посылает его величеству императору Рудольфу!
И протягивает императору золотую коробочку, доверху наполненную алой пудрой: количество по крайности вдвое большее, чем было у нас самих по прибытии в Прагу.
Габсбург принимает драгоценный подарок с некоторым колебанием. Его лицо разочарованно вытягивается.
— Дар велик, но так любой конюх сможет делать золото. А где обещанная сокровенная истина?
И он переводит свой пылающий взор в мою сторону. От меня ожидает император истинно искупительный дар, достойный библейских волхвов. Опускаясь на колени, чувствую, что это конец, ибо руки мои, равно как и сердце, пусты.
Тогда Келли вновь подает голос, дерзкая его кротость достойна удивления:
— Каждое посвящение имеет свои ступени и степени. В соответствии с высшим повелением должны мы передать вашему величеству для освидетельствования магический «глазок», коим Зеленый Ангел по великой милости наградил Джона Ди, баронета Глэдхилла, в достопамятную ночь первого своего явления на землю.
Я вздрагиваю, так как чувствую вдруг в руке невесть откуда взявшийся «глазок» - оправленный в золото угольный кристалл Бартлета Грина.
Молча протянул я его императору. Быстрое движение — и тощие пальцы уже когтят черный додекаэдр. Нижняя губа отваливается на подбородок.
— Что с оным творить потребно?
Стоящий на коленях Келли впивается неподвижным взглядом в середину императорского лба.
Рудольф, не получив ответа, невольно опускает глаза на черные зеркальные грани. Взгляд Келли все настойчивей буравит лоб императора. На висках медиума уже сверкают бусинки пота...
Император словно окаменел с кристаллом в руках. Зрачки его расширились. Он зачарованно вглядывается в «глазок». Самые противоречивые чувства, быстро сменяя друг друга, отражаются на его лице: изумление, гнев, судорога ужаса, лихорадочное ожидание, робкий вздох, триумф, гордая радость, усталый кивок и... слеза!
Слеза в уголке императорского глаза! Невыносимое напряжение не отпускает нас.
Наконец Рудольф роняет:
— Благодарю вас, посланцы высшего мира. Дар ваш воистину бесценен. Посвященному достаточно... Ибо не всякий коронованный здесь пребудет коронованным там. И нам бы хотелось воздать вам по заслугам...
Слезы невольно закипают у меня на ресницах при виде того, как гордая голова августейшего коршуна в смирении склоняется пред подлым шарлатаном с отрезанными ушами.
На тесной Велкопршеворской площади, у Мальтийского костела, столпотворение. Кажется, все население Малой Страны собралось здесь. Сверкает оружие, горят золотые украшения, переливаются всеми цветами радуги драгоценные камни аристократов, с легкой тенью любопытства взирающих из открытых окон и с балконов дворцов на людской водоворот.
В дверях костела появляется торжественная процессия. Только что здесь, пред древним алтарем Мальтийского ордена, по приказу императора был посвящен в рыцари и миропомазан Эдвард Келли.
Во главе процессии — три черно-желтых герольда: двое с длинными трубами, третий со скрепленным печатями пергаментом в руках. На каждом углу под гром фанфар и ликование толпы зачитывается императорская жалованная грамота, дарованная новоиспеченному барону Священной Римской империи «сэру» Эдварду Келли из Англии.
Непроницаемо высокомерные лица в окнах едва заметно кривятся в надменной иронии, тихо обмениваясь презрительными замечаниями.
Я наблюдаю эту буффонаду с бельэтажа Ностицкого дворца. Смутные мысли тяжелой влажной пеленой стелются над моей душой. Напрасно мой благородный хозяин, к которому я приглашен вместе с доктором Гаеком, пытается меня отвлечь, расхваливая на все лады истинное достоинство моего древнего дворянства, с гордым презрением отвергшего шутовской титул. Мне все равно. Моя жена Яна канула навеки в зеленую бездну...
А вот редкий, необычный кадр: крошечная комнатушка в переулке Алхимиков. У стены — рабби Лев. Стоит в своей излюбленной позе: непомерно длинные ноги под углом, подобно опоре, выдвинуты далеко вперед, отчего кажется, будто он сидит на очень высоком табурете, спина же и ладони сведенных сзади рук так плотно прижаты к стене, словно старый каббалист стремится с нею слиться. Напротив, утонув в кресле, полулежит Рудольф. У ног рабби уютно, по-кошачьи сложив лапы, мирно дремлет берберский лев императора: рабби и царь зверей большие друзья.
Любуясь этой идиллией, я примостился у маленького оконца, за которым гигантские вековые деревья роняют листву. Внизу, в оголенном кустарнике, мой лениво блуждающий взор замечает двух гигантских черных медведей: грозно рыча, они разевают свои страшные красные пасти и задирают вверх косматые головы...
Рабби Лев, мерно покачиваясь взад и вперед, отрывает одну ладонь от стены, берет у императора «глазок» и долго смотрит на черные грани. Потом его шея вытягивается вверх, так что под белой бородой открывается хрящеватое адамово яблоко, и беззубый рот, округляясь, начинает смеяться каким-то призрачным беззвучным смехом:
— Никого, кроме самого себя, в зеркале не увидишь! Кто хочет видеть, тот видит в нем то, что он хочет видеть, — ничего больше, ибо собственная жизнь в этом шлаке давно угасла.
Император вскакивает:
— Вы хотите сказать, мой друг, что этот «глазок» — обман? Но я сам...
Старый каббалист словно и вправду врос в стену. Задумчиво посмотрел на потолок, который едва не касался его макушки, качнул головой:
— Рудольф — это тоже обман? Рудольф отшлифован для
величия так же, как этот кристалл; его грани отполированы настолько совершенно, что он может отражать, не искажая, всю историю Священной Римской империи. Но у вас нет сердца — ни у вашего величества, ни у этого угля.
Что-то дьявольски острое рассекает мою душу. Я смотрю на высокого рабби и чувствую у себя под горлом жертвенный нож...
Гостеприимный дом доктора Гаека с недавних пор превратился в настоящий рог изобилия. Золото стекается со всех сторон. За милостивое разрешение Келли присутствовать при заклинании Зеленого Ангела Розенберг, словно в угаре, шлет подарок за подарком, один ценней другого. Старый бургграф готов пожертвовать основанной на днях «Ложе Западного окна» не только все свое богатство, но и близящуюся к закату жизнь.
Итак, ему позволено спуститься вместе с нами в крипту доктора Гаека.
Мрачная церемония начинается. Все как обычно. Только Яны моей нет. Я почти задыхаюсь от жгучего нетерпения. Настал этот миг: ныне должен держать предо мной Ангел ответ за ту невинную жертву, которую я ему принес!
Розенберга сотрясает озноб; он непрерывно бормочет молитвы.
Келли впадает в прострацию. Сейчас он далеко...
Вместо него пламенеет зеленое сияние Ангела.
Величественность этого чудесного явления повергает Розенберга ниц. Слышны его рыдания:
