— О, чем только Джек не занимался! — Пегги подняла бокал с ромом. — Он много путешествовал, торговал, чем только можно и нельзя, и даже, по его словам, плавал на пиратском корабле в Китайском море, хотя в этом я сомневаюсь. А Бобби Хоуп-Джонстон говорит, что помнит его еще по Франции. Он был там тайным агентом во время войны, — добавила она, слегка понизив голос. — Но Джек не рассказывает об этом.
Им принесли еду. Соус кари застыл желеобразной лужицей. Гай отвернулся.
— Я подыщу подарок к вашему следующему приезду в Дар. Вы ведь бываете здесь раз в месяц? — Она внимательно посмотрела на него. — И не считайте себя обязанным оставаться за столом ради меня, Гай. Вы прямо позеленели. Когда я смотрю на вас, у меня пропадает аппетит.
У нее были темные, как у Элизабет, глаза и светлые, как у него самого, волосы. Когда дочери исполнилось две недели, Оливер завернул малышку в несколько слоев шалей и одеял и показал ей дом и земельные владения. «Это галерея, — сказал он ей, — а это портреты твоих предков. Их кровь — это твоя кровь. А это Большой зал, где на потолке нарисованы твои эмблемы и гербы. А это твои земли, они простираются до ручья на юге и до границы березового леса на севере. Я продам этот луг и ту рощу, и тогда я смогу сохранить твое наследство».
Начал падать снег, словно перышки поплыли в безветренном воздухе, и Оливер отнес малышку обратно в самую теплую часть дома. Он тихо открыл дверь спальни. Элизабет уснула, свернувшись калачиком в теплом гнезде из одеял. В комнате стояла колыбелька и были разбросаны детские вещи, а нечаянно рассыпанный на полированном деревянном полу тальк напоминал снежные хлопья, выбелившие небо за окном. На комоде кучей валялись брошюры и журналы. На обложке верхнего из них был крупный заголовок: «Шестидесятые: десятилетие разоружения или ядерной катастрофы?».
Оливер поежился и посмотрел на дочь, уснувшую у него на руках. Другие, нежеланные образы наплывали на ее уже ставшие родными черты. Грязное грибовидное облако; фотографии маленьких японских детей с лоскутами отслаивающейся кожи на спинах. Страх, который, казалось, постоянно сопровождал его любовь к дочери, угрожал захлестнуть Оливера. Чувствуя себя беспомощным и слабым, он прижал к себе свое дитя, как будто в тепле его тела она могла найти убежище от ужасов этого мира.
Пока они ехали по мокрым от дождя улицам Холта, агент по недвижимости все время ворчал:
— Этот дом давно надо было выставить на аукцион. Я говорил владельцам, что они никогда не получат за него хорошую цену. Люди сейчас хотят иметь современные удобства: ванную, центральное отопление…
Фейт почти не слушала его. Город остался позади, и они ехали по открытой местности. С черных голых веток капала вода, лужи растекались на полдороги. Показались знакомые рощицы, высокие живые изгороди и узкие проселки. Фейт неожиданно занервничала, у нее пересохло во рту. Агент притормозил, бормоча:
— Надо посмотреть карту — здесь можно заблудиться.
Фейт пришлось сначала откашляться, прежде чем произнести:
— Поезжайте прямо, мистер Болсовер, а затем поверните налево вон в ту аллею.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Я думал, вы еще не видели дом.
— Я давно его не видела, — сказала она и улыбнулась. — Очень давно.
Когда они свернули в аллею, машина запрыгала по неровной дороге.
— Подвеска полетит, — простонал мистер Болсовер.
Фейт выбралась из машины и посмотрела на дом. Степень его упадка ошеломила ее. Один из ставней покосился, вися на единственной петле, с крыши кое-где слетела черепица. На мгновение ее решимость дрогнула. Месяц назад, приехав с Ральфом в Холт за покупками, она увидела в витрине агента по недвижимости объявление о том, что дом снова выставлен на продажу. Поддавшись безотчетному порыву, она позвонила агенту и договорилась об осмотре. «Я снова действую в духе Мальгрейвов, — думала Фейт. — Бросаю налаженное существование, и ради чего? Ради мечты? Фантазии?»
Позади раздался голос мистера Болсовера.
— Ваш зонтик, мисс Мальгрейв!
Капли дождя, как жемчужины, стекали по длинным побегам шиповника. Полупрозрачные семена лунника дрожали под струйками воды.
Догнавший ее мистер Болсовер с сомнением произнес:
— Похоже, кто-то приезжает сюда два раза в год и подрезает кусты.
Он открыл входную дверь, и сверху высыпался ворох сухих листьев. Взглянув на план, он сказал:
— Это холл. — Он щелкнул выключателем, но лампочка не зажглась. — Я же просил их включить электричество! — раздраженно проворчал он. — Электроэнергия поступает сюда из поместья Динридж, поскольку этот дом был когда-то его частью. Хорошо, что я предусмотрительно взял фонарик, — и он улыбнулся, довольный собой.
Фонарик осветил узкий коридор. Фейт распахнула дверь.
— Гостиная.
Они оба прищурились, вглядываясь в полутьму.
— Эта комната во многом сохранила первоначальный вид. Вам повезло, мисс Мальгрейв, что предыдущие владельцы не стали почти ничего переделывать. Ведь мода меняется, не так ли? Эти двери и этот камин компенсируют прочие недостатки, не так ли? — с воодушевлением воскликнул мистер Болсовер.
В каминной решетке застряли веточки и соломинки: видимо, через дымоход провалилось старое птичье гнездо. Обои вздулись и местами оторвались.
— Может быть, осмотрим спальни, а уж потом кухню? — предложил мистер Болсовер, и они пошли наверх.
— Вы можете переделать одну из спален в ванную, мисс Мальгрейв. Если вы собираетесь жить здесь одна… — Он умолк, как будто смутившись тем, что у нее нет ни детей, ни мужа.
— Со мной будет жить мой отец, — пояснила Фейт.
Они переходили из комнаты в комнату. От протечек на стенах остались темные пятна, а в самой маленькой спальне с потолка кусками осыпалась штукатурка.
Когда Фейт открыла дверь в кухню, перед ней внезапно всплыл четкий зрительный образ: Гай водит пальцем по пыльной кухонной полке.
«Что ты пишешь?»
«Гай плюс Фейт равняется любовь. Что же еще?»
Она подошла к этой полке. Конечно, никаких следов, кроме толстого слоя пыли. Фейт не раз спрашивала себя, зачем Гай уехал в Африку. Быть может, не для того, чтобы все забыть, а, наоборот, чтобы найти утраченное.
Агент по недвижимости что-то говорил:
— …должен извиниться за плохое состояние дома, мисс Мальгрейв. Может быть, показать вам другие дома? Например, есть чудесный одноэтажный домик в Норидже.
Фейт вспомнила, как Поппи бросила все и уехала с Ральфом, как Джейк сбежал в Испанию воевать на гражданской войне. К черту последствия. К черту практичность.
— Спасибо, мистер Болсовер, — сказала она, — но я намерена купить именно этот дом.
И она пошла обратно к машине.
Гай был вынужден признать, что так и не восстановил полностью силы после приступа малярии в Дар-эс-Саламе. «Против малярии нет эффективных лечебных средств» — справедливость этой фразы из учебника он проверил на себе. Его мучили боли в животе. Вечерами, сидя на веранде своей хижины и глядя, как масаи[59] в красных одеяниях гонят вдали свой тощий скот, вырисовываясь четкими силуэтами на фоне заходящего тропического солнца, он обливался потом. Ночью он подолгу лежал в кровати, прислушиваясь к гудению комаров и наблюдая за странными танцами гекконов[60] на потолке. Сон, изматывающий, нагруженный сновидениями, не приносил облегчения. По-видимому, иногда он кричал во сне, потому что как-то раз к нему в дверь постучала нянечка, возвращавшаяся с ночного дежурства в больнице, и спросила, все ли с ним в порядке. Однажды он пошел в церковь с земляными стенами и крышей из ржавого железа. В замкнутом пространстве жара была еще сильнее, но, побыв там некоторое время, он почувствовал себя лучше.
Как-то раз ему приснилось, что он идет вдоль косы Блэкени-Пойнт. Под ногами шуршала галька, а с Северного моря дул ледяной ветер. Он искал Фейт, но не мог ее найти. Он знал, что она там — то ли за поворотом мыса, то ли в тени дюны, но как бы он ни гнал вперед непослушные ноги, успевал лишь на мгновение поймать взглядом мелькание светлых волос или сиреневого платья. С моря на него смотрели глаза, нарисованные на носу деревянных суденышек. Волны поднимались, налетая на берег, обдавая брызгами. Небо было свинцово-серым, а на конце косы намерзал лед. Посмотрев на себя, Гай обнаружил, что он сам тоже покрылся блестящей ледяной коркой. Широко раскрытые деревянные глаза осуждающе смотрели на него. Несмотря на дрожь, ледяная корка не таяла. С каждой волной, окатывавшей его соленой водой, лед становился все тверже.
Гай проснулся. Холодный пот тек с него ручьями. Его бил озноб, и казалось, кости скрежещут друг о друга. Он протер кулаками глаза. Сон, поразительно реальный, не хотел уходить. Гая охватило мучительное ощущение, что где-то совсем рядом, за углом, его ждет важное открытие. Едва он закрыл глаза, яркие образы снова вспыхнули в голове, отсекая чувства от постоянно меняющихся картин волшебного фонаря.
