В предисловии к единственной на сегодняшний день официальной [7] биографии Хуана Рульфо ее автор, Альберто Виталь, упоминает обнаруженный среди неизданных записей писателя фрагмент под названием «Мой отец» [8]. Повествование ведется от лица мальчика, который видит сон: на руках у ребенка – олененок, «маленький, как птица без крыльев, теплый, как спящее, бьющееся сердце». Внезапно сон прерывается голосом извне:
«Сейчас уже три часа, и мы принесли тело твоего отца. Его убили сегодня ночью».
Ночью? Какой ночью? В моей жизни нет ночи. В ней нет тьмы. Жизнь живет только днем. О чем ты говоришь?
По меткому замечанию исследователя, «с убийством отца детство мальчика, полное света, сменяется ночью» [9] – той самой «ночью, когда он остался один», по названию одного из рассказов сборника «Равнина в огне». Контраст между счастливым, но оставшимся в прошлом детством и инфернальным, полным жестокости и греха настоящим становится одним из ключевых элементов миросозерцания Рульфо, который найдет ясное отражение в смене планов романа «Педро Парамо»: «зеленые холмы» Комалы, где протекает детство главного героя, с годами превратятся в «разоренную, бесплодную землю» [10].
Смерть отца стала лишь первым в чреде испытаний, выпавших на долю будущего писателя. В 1926 году Халиско становится эпицентром вспыхнувшего по всей стране конфликта между правительством и католической реакцией, вдохновляемой консервативными священниками. Этот конфликт, вошедший в историю под названием «Войны кристерос» (1926–1929), был вызван серией антиклерикальных реформ, обозначенных уже в революционной конституции 1917 года: представители церкви больше не могли участвовать в политической жизни страны, религиозное образование упразднялось, а количество священников не должно было превышать одного на десять тысяч жителей. Реализацию этих инициатив взял на себя президент Плутарко Элиас Кальес (1924–1928), издавший в 1926 году декрет о наказании представителей клира за отказ от следования нормам конституции. В ответ на эти меры мексиканский епископат, пользовавшийся значительной поддержкой со стороны населения, объявил о закрытии всех церковных учреждений (своего рода бессрочной забастовке), а позже призвал прихожан к вооруженному восстанию. Новый виток гражданской войны, захвативший прежде всего штаты Халиско, Гуанахуато, Керетаро и Мичоакан, унес десятки тысяч жизней и считается одной из наиболее трагичных вех в истории Мексики в XX веке [11].
Семью Рульфо восстание кристерос застало в Сан-Габриэле, на улицах которого, по признанию писателя, военные действия зачастую велись настолько ожесточенно, что простые люди были вынуждены днями оставаться дома, чтобы не стать случайными жертвами перестрелки. С этим периодом связан первый в жизни Хуана опыт чтения литературы: в доме семьи Рульфо укрывался от преследований правительства уже упомянутый выше приходской священник Монрой – владелец обширной библиотеки, в которой, среди прочего, нашлось место для множества запрещенных церковью произведений, некогда конфискованных у местных жителей.
В его библиотеке было гораздо больше светских книг, чем религиозных, и именно их я и читал: романы Александра Дюма, Виктора Гюго […] Была одна книга, которая произвела на меня особое впечатление: «Голод» Кнута Гамсуна. Прочитав ее, я сказал себе: «Это и есть литература»
– будет вспоминать Рульфо в одном из интервью [12].
Для братьев Хуана и Севериано война означала, среди прочего, необходимость поиска новой школы: церковь в Сан-Габриэле закрылась, а против светского образования выступала бабушка писателя – убежденная католичка Тибурсия Ариас. Этими соображениями (наряду с общими опасениями, связанными с безопасностью) было продиктовано решение бабушки отправить братьев в Гвадалахару: здесь, вдали от дома, мальчикам предстояло обучаться в интернате «Луис Сильва». «Интернат» в действительности куда больше походил на сиротский приют, методы воспитания в котором Рульфо позже сравнит с тюремными. Писатель не раз признавался, что время, проведенное в интернате, стало поворотным моментом в развитии подростковой психики: «Там я научился одному – унынию» [13]. С этим периодом исследователи связывают присущие прозе Рульфо пессимизм и трагическое восприятие жизни, от которых, по выражению самого писателя, ему не удалось «вылечиться» до последних дней жизни [14].
В Гвадалахаре мальчики получают новость о смерти матери: Мария Вискаино скончалась в 1927 году, не пережив череды утрат близких и родственников. В том же году по разным причинам уходят из жизни и другие родственники юного Хуана: дед Севериано и его сыновья, братья Чено – Рауль, Хесус и Рубен. Хуан Рульфо с ранних лет познал печали сиротства – в будущем эта тема найдет отражение как в рассказах сборника «Равнина в огне», так и в романе «Педро Парамо».
Со смертью матери опекуном Хуана становится бабушка, которая определяет мальчика в семинарию. Следующие семь лет он будет жить у родственников: у тети Лолы в Гвадалахаре, у бабушки в Сан-Габриэле и у брата Севериано, унаследовавшего имение в Апулько. С пребыванием в Апулько мог быть связан первый сознательный опыт общения Хуана Рульфо с крестьянами – из таких бесед родятся позднее фигуры рассказчиков «Равнины в огне».
В 1934 году умирает бабушка будущего писателя. После не увенчавшихся успехом попыток поступить в Гвадалахарский университет, Рульфо впервые попадает в Мехико, где через три года, благодаря протекции дяди Давида [15], ему удается устроиться в федеральную миграционную службу. Здесь молодой человек до 1946 года проработает инспектором по делам миграции, так и не поймав, по собственному признанию, ни одного нелегала. Работа не приносит Рульфо удовольствия, но позволяет жить между двумя культурными центрами страны – Мехико и Гвадалахарой, знакомиться с молодыми литераторами (среди них – будущий близкий друг Рульфо, поэт Эфрен Эрнандес, а также писатели Хуан Хосе Арреола и Антонио Алаторре) и, главное, посещать в качестве вольнослушателя лекции на филологическом факультете Национального автономного университета.
Хуан Рульфо не был писателем-профессионалом и не считал себя таковым. Интервью Игнасио Эскерре показывает, что Рульфо проводил четкую границу между профессиональным (траектория Борхеса) и непрофессиональным (траектория Гарсиа Маркеса) литераторством и сам склонялся к последней модели:
Репортер: Расскажите о своем литераторском призвании.
Хуан Рульфо: Мое истинное призвание – история. Литература появилась в моей жизни как нечто само собой разумеющееся. Книги, которые я прочел ребенком, не могли, рано или поздно, не оказать на меня влияния. И однажды мне пришло в голову написать кое-что для самого себя. Но для меня литература всегда была только способом отвлечься. Я всего лишь любитель [16].
В самом деле, Рульфо не учился писательскому мастерству, не состоял в литературных кружках и не получил не только филологического, но вообще никакого высшего образования. Это обстоятельство, однако, не должно вводить нас в заблуждение относительно образованности будущего писателя: сегодня целый ряд свидетельств позволяет говорить о том, что Рульфо «был человеком гораздо более начитанным, чем принято полагать» [17]. Так, домашняя библиотека, исследованная старшим сыном писателя Хуаном Карлосом [18], к концу жизни Рульфо насчитывала пятнадцать тысяч наименований и была тщательно структурирована и каталогизирована владельцем.
