– Вам грех это думать, Иван Борисыч. Вы очень хорошо знаете, что мое единственное желание, чтобы Мари была вашей женой. Может быть, нет дня, в который бы я не молила об этом бога со слезами. Я знаю, что вы сделаете ее счастливой. Но что мне делать? Она еще так молода, что боится одной мысли быть чьей-либо женой.
В продолжение этой речи у старухи навернулись слезы.
– Ну полноте, не огорчайтесь, – сказал толстяк, – я это сказал так… пускай ее теперь влюбляется в кого угодно; авось, придет очередь и до меня.
– Мамаша! Записочка от Сергея Петровича, – сказала, входя в комнату Анет и подавая матери письмо. – Камердинер их пришел и просит ответа, – прибавила она и вышла.
Старуха и Рожнов вздрогнули; та принялась читать, но на половине письма остановилась, побледнела как полотно и передала его Рожнову, который, прочитав послание моего героя, тоже смутился.
Несколько минут продолжалось молчание. Старуха как будто бы не помнила сама себя. Рожнов тоже; но, впрочем, он скоро опомнился и, взглянув насмешливо на Катерину Архиповну, начал снова перечитывать письмо.
– Вы со вниманием ли прочли это прекрасное послание? – сказал он.
– Я еще опомниться, Иван Борисыч, не могу; этакой наглости, этакого бесстыдства я и вообразить не могла. Мари в него влюблена! Скажите, пожалуйста! Мари дала ему слово!
– Мари действительно в него влюблена и действительно дала ему слово, – перебил Рожнов, – только мы-то с вами, маменька, немного поошиблись в расчете: Мари, видно, не ребенок, и надобно полагать, что не боится выйти замуж. Я не знаю, чему вы тут удивляетесь; но, по-моему, все это очень в порядке вещей.
– Но, Иван Борисыч, я этого не желаю, – возразила Катерина Архиповна.
– Да, если вы не желаете, это другое дело; но, впрочем, действительно ли вы не желаете, когда желает этого Марья Антоновна? Однако погодите! Я намерен вам вслух прочитать это письмо; оно так прекрасно написано, что, может быть, и убедит вас переменить ваше намерение. «Милостивая государыня, Катерина Архиповна! – начал читать толстяк. – Робко и несмелою рукою берусь я за перо, чтобы начертить эти роковые для меня строки. Давно, очень давно, Катерина Архиповна, люблю я вашу младшую дочь; сердце мое меня не обмануло: она меня тоже любит и уже почти дала мне слово».
– Удивительно, как красно написано! – сказал толстяк, остановясь читать. – Неужели эти «роковые строки» не трогают вашего материнского сердца, Катерина Архиповна?
Старуха ничего не отвечала и сидела, как уличенная преступница. Толстяк продолжал читать: «Ваше слово, ваше слово, почтеннейшая Катерина Архиповна! Одного вашего слова недостает только для того, чтобы обоих нас сделать блаженными».
– Перестаньте, Иван Борисыч, пожалуйста, перестаньте, – перебила Катерина Архиповна, – лучше скажите, что мне делать?
– Сделать их блаженными.
– Имейте, Иван Борисыч, сожаление к моим чувствам, – возразила старуха. – Где же тут любовь с вашей стороны? Это, я думаю, и до вас касается, а вы, вместо того чтобы посоветовать мне, только смеетесь.
– Что же мне вам советовать?
– Да ведь я должна что-нибудь решительно ответить; мне должно отказать, а я теперь ничего и не понимаю.
– А вы думаете отказать?
– Конечно, отказать.
– А! Это другое дело! Я берусь даже вам продиктовать письмо.
– Сделайте божескую милость, войдите в мое положение! – сказала Катерина Архиповна и тотчас же принялась под диктовку толстяка писать письмо к моему герою. Оно было следующего содержания:
«Милостивый государь, Сергей Петрович! За ваше предложение я, из вежливости, благодарю вас и вместе с тем имею пояснить вам, что я не могу изъявить на него моего согласия, так как вполне убеждена в несправедливости ваших слов о данном будто бы вам моей дочерью слове и считаю их за клевету с вашей стороны, во избежание которой прошу вас прекратить ваши посещения в мой дом, которые уже, конечно, не могут быть приятны ни вам, ни моему семейству».
Вот какой ответ получил мой герой с чудным малым и сначала пришед в сильное ожесточение, тотчас же вознамерился ехать к Катерине Архиповне и объясниться с ней, но, сев в сани, раздумал и велел везти себя к Мамиловой.
Варвара Александровна была дома и сидела в своем кабинете одна. Она очень обрадовалась приезду гостя.
– Как вы милы, monsieur Хозаров, – сказала хозяйка, – что посетили затворницу.
M-r Хозаров на этот раз не был, по обыкновению, любезен, потому что, поклонившись, и поклонившись, разумеется, довольно грациозно, сел и задумался.
– Что с вами? – спросила внимательная хозяйка.
– Сегодня одна из лучших надежд моих лопнула и взорвана на воздух, – сказал он и прибавил. – О, люди, люди!
– Вы хандрите, ха-ха-ха! И вас посетила желчь. Поздравляю вашу будущую жену, – сказала Мамилова.
– Я не хандрю, но я ожесточен.
– Проигрались, верно, – заметила хозяйка. – Мужчины всегда приходят в отчаяние, когда проигрывают.
– Я проигрывал в жизнь мою полсостояния, но оставался так же спокоен, как издержав целковый, – отвечал Хозаров с благородным негодованием, – но сегодня я проиграл мою лучшую надежду.
– Не понимаю вас, – сказала хозяйка.
– Потому что вы не верите в чувства мужчин, – возразил Сергей Петрович.
– Да, я и забыла: вы влюблены… Скажите, бога ради, что с вами? Мне очень интересно узнать, как мужчины страдают от любви. Я об этом читала только в романах, но, признаюсь, никогда не видала в жизни.
– Если вам угодно будет говорить в этом тоне, то вы, конечно, ничего не узнаете от меня: я буду молчалив, как могила.
– Ну, не сердитесь. Я знаю, что вы лучше других, лучше многих. Вы еще молоды. Скажите, что вас так растрогало?
– Вы знаете мои отношения к Мари Ступицыной?
– Да, знаю: она влюблена в вас!
– Может быть, но сегодня я узнал, что ее хотят выдать замуж, и знаете, за кого? За Рожнова, которого она терпеть не может, который скорее походит на быка, нежели на человека, и все оттого, что у него до тысячи душ.
– Но что же вы-то делаете?
– Что же мне делать? Я, любя ее и желая спасти от этого ужасного для нее брака, сегодня же сделал ей предложение.
– Браво! Так и следует поступить благородному человеку! Какой же результат?
– Результат… стыдно и говорить. Прочтите сами, – сказал Хозаров, подавая Варваре Александровне письмо.
– Результат обыкновенный, – сказала она, прочитав письмо. – Вот вам отцы и матери… Как они безумно располагают счастьем дочерей: тысяча душ – и довольно! Что им за дело, что это бедное существо может задохнуться в этом браке? Как не быть счастливой при тысяче душах! Что за дело, что нет тысячи первой души, которая одна только и нужна для счастья женщины? А эту любовь, которая живет в ней, она должна умертвить ее!.. Ничего, это очень легко; все равно что снять башмак… И что такое значит разлучить навеки два существа, которые, может быть, созданы друг для друга?.. – На этих словах Варвара Александровна остановилась и задумалась.
Сергей Петрович, созданный для Марьи Антоновны, в продолжение всего этого монолога сидел, тоже задумавшись.
Долго еще Варвара Александровна говорила в том же тоне. Она на этот раз была очень откровенна. Она рассказала историю одной молодой девушки, с прекрасным, пылким сердцем и с умом образованным, которую родители выдали замуж по расчету, за человека богатого, но отжившего, желчного, в котором только и были две страсти: честолюбие и корысть, – и эта бедная девушка, как южный цветок, пересаженный из-под родного неба на бедный свет оранжереи, сохнет и вянет с каждым днем.
Варвара Александровна так живо рассказала эту историю, что герой мой положительно догадался, что этот южный цветок не кто иной, как она сама.
Прощаясь с гостем, Мамилова обещалась побывать на другой день у Ступицыных и поговорить там о нем.
Молодой человек с чувством благодарности пожал руку нового своего друга.
В нумере своем он нашел маленькую записку от Ступицына следующего содержания:
«Душевно благодарю вас за угощение и надеюсь, что все останется между нами в тайне.
А.Ступицын».
Кроме того, он застал там Татьяну Ивановну.
– Сергей Петрович, что это у вас наделалось? – начала хозяйка, видимо чем-то весьма взволнованная. – Я сегодня такой странный прием получила у Катерины Архиповны, что просто понять не могу; меня совсем не пустили в дом; а этот толстяк Рожнов под носом у меня захлопнул двери и сказал еще, что меня даже не велено принимать.
– Все кончено, Татьяна Ивановна, – сказал герой мой, садясь в кресло.
– Нет, не кончено и не может быть кончено, – возразила Татьяна Ивановна. – Марья Антоновна будет ваша, если захотите.
– Каким образом?
– Очень просто… увезите.
– Увезти?.. Да, конечно, можно; но, впрочем, утро вечера мудренее: мне очень хочется спать.
Герой мой, утомленный ощущениями дня, действительно очень устал и потому, выпроводив Татьяну Ивановну, тотчас же разделся, бросился в постель и скоро заснул.
