— Как обстоят дела с поездкой в Америку? — Она спрашивает его дружески, напрямик, как и подобает женщине ее возраста.
Но ему не удается ответить ей в том же тоне.
— Конец.
Она вздрагивает: несмотря на то что еще сегодня утром мечтала, чтобы ему отказали, она не может поверить, что он никуда не поедет. Его горе и разочарование разрывают ей сердце.
— Стипендию отдали другому?
— Похоже на то. Я встретил утром одного человека, который хорошо осведомлен об этом деле. От него я и узнал. — Он пытается улыбнуться, но губы его складываются в горькую складку, которая не похожа даже на тень улыбки.
— Ты знаешь, кому хотят отдать стипендию?
— Да, мы с ним вместе учились в школе, и даже родом из одной местности. — Он холодно смеется. — Экзамены не имели никакого значения.
— Вот как? А что имело значение?
— Ловкость, умение пробиться. Можешь хоть провалиться на экзаменах, лишь бы ты умел проползти в игольное ушко. — Он снова смеется, и смех его звучит так же, как у ребенка, который вот-вот расплачется. — Тут уж ничего не поделаешь.
— Но разве стипендия дается не тому, кто подает больше надежд, кто обещает оправдать эту поездку? Я слышала, что тебя считают очень способным.
— Да, что касается экзаменов, у меня, так сказать, все в ажуре, по школьным дисциплинам я никогда не проваливался. Но тут речь идет о другом экзамене…
— О каком же?
— В свое время я был неравнодушен к политике… На этом-то я и погорел… И поделом мне. Великая держава понимает, что ей грозит опасность от подобных пришельцев, даже если их пребывание будет длиться совсем недолго. Ведь это не шутка…
Он смеется, но, несмотря на все усилия, его слова звучат совсем невесело.
— Не может быть. — Она действительно сердится. — Ведь ты еще так молод. Мало ли что могло прийти в голову чувствительному юноше! Конечно, прежде всего такие идеи, которые обычным людям могут показаться странными. Вот твоя последняя статья — она написана уже совсем по-другому. Эта статья прямо взволновала всех, кто ее читал. Я это слышала от многих, и особенно подействовало на людей то, что ты раньше придерживался иной точки зрения.
— Ты хочешь сказать, что ангелы обрадовались раскаявшемуся грешнику?
Но шутка умирает вместе с его улыбкой.
— Как раз на этом-то я и погорел, на чувствительности, тут-то я и провалился.
Он хочет идти дальше, но она не может сразу отпустить его. Бедный мальчик! Он мог бы быть ее сыном. Если бы он был ее сыном, она имела бы право погладить его по бледной щеке, прижать к груди, утешить. Она прекрасно понимает, что юноша с такими нервными губами, с такими умными глазами и лбом просто не в состоянии бороться со всеми кознями, к которым хитрые и бесстыдные люди прибегают, добиваясь своей цели. Он слишком горяч.
— Знаешь, что я подумала?.. Эту стипендию уже отдали другому?
Не останавливаясь, он отвечает, что еще не отдали.
— Но почти. Во всяком случае, известно, что мне ее не дадут. У них есть три более подходящих кандидата.
— Подожди. Мне пришло в голову…
Он оглядывается и останавливается. Что ей могло прийти в голову? Какое ему дело до того, что взбрело в эту дурацкую бабью башку? Нет, его это не касается, независимо от того, отвергнут он или нет. Она подходит к нему.
— Да, для всех молодых людей Америка — это земля обетованная. Конечно, ты мог бы с таким же успехом учиться и в любом европейском университете, но раз уж тебе так хочется…
Его лицо выражает изумление, до сегодняшнего дня он никогда так не смотрел на нее, хотя они не раз беседовали друг с другом. Может, она спятила? Что она о себе мнит? А она хочет лишь выиграть время, потому что ее раздирают противоречивые желания. У нее есть оружие, которое она могла бы ради него пустить в ход. Если она воспользуется этим оружием, не исключено, что она больше никогда не увидит этого юношу. Ну так что же? Господи, ведь она всего-навсего некрасивая старая дева!
— Я вот что подумала: если хочешь, я поговорю о тебе со своим родственником.
— С каким родственником? — Он смотрит на нее, не понимая, но постепенно до него доходит смысл ее слов, и в его глазах зажигается блеск. Министр! Ну, конечно! Ведь она много раз говорила ему, что находится в родстве с министром, и даже в довольно близком родстве. Он только не помнит, в каком именно. Ну и болван же он! Как же он не вспомнил об этом раньше? С детства нажужжали ему в уши, что он одаренный, многообещающий, светлая голова, даже гений. А он просто-напросто дурак, который никогда не понимает, как себя вести. Господи, какой же он дурак!
* * *
— Какие новости? — Хозяин по привычке выставляет на стол термос, когда приходит днем обедать. Он всегда спрашивает, какие новости.
— Угадай! — насмешливо улыбаясь, отвечает Свава. Она смотрит на Аусу.
— Ну?
— Ауса собирается обручиться с одним богатым крестьянином с востока.
Ауса наклоняет голову над картошкой, которую чистит.
— Разве это уже решено?
— Пока нет, но вполне вероятно, что она примет его предложение.
Йоун кивает головой. У него тоже есть новости:
— Похоже, что отца все-таки удастся устроить в дом для престарелых. Сегодня ночью там умер один старик и, возможно, отца возьмут на его место. Ну и еще кое-что, ха-ха!
Он добродушно и самодовольно улыбается жене и гладит по головке дочь, которая, прибежав на кухню, забралась к отцу на колени. От волнения Сваве становится тяжело дышать.
— Машина! Могу поспорить, что это машина! Ты ее сегодня получишь!
Ауса перестает чистить картошку, чтобы разделить с хозяйкой ее волнение. Но ведь хозяин дома может и не отвечать, если ему не хочется.
— А обедать мы сегодня будем? — спрашивает он и с дочкой на руках выходит из кухни.
— Конечно, это машина! — кричит Свава ему вслед.
Но хозяин уже сидит за столом и делает вид, что не слышит. Конечно, это машина. Сегодня Йоун наконец-то ее получит. И как только освободится, приедет на ней домой. Замечательный день!
— И я тоже, — говорит Инги. — Я хочу поехать с папой и вернуться с ним на новой машине!
Свава хмурит брови.
— И ты ничего не сказал мне? Господи, вот, значит, ты какой! Разве ты уже получил ссуду?
Вопросы сыплются один за другим. Но сегодня Йоун не спешит с ответами. Его глаза горят победоносным огнем, когда он смотрит на эту красивую женщину, на сына и дочь, лучше которых нет на свете. И на Аусу, их служанку, она без тени зависти принимает участие в общей радости. Как хорошо, что машина досталась таким приятным и милым людям, которые так мечтали о ней. К тому же Сваве завидовать невозможно. Они оба чудесные люди, и он, и она. Старик не принимает участия в общей беседе. Он молча жует пищу, которую Ауса разрезала ему на маленькие кусочки, он сам не может чистить рыбу, у него слишком дрожат руки. Ему стыдно. Но это уже вошло у него в привычку, так же, как и многое другое. О-хо-хо. Он плохо слышит, о чем говорят за столом, ему приходится напрягаться, чтобы следить за разговором. Он разбирает, что они говорят о машине, но ему нет дела до машин. Хоть бы их совсем не было, тогда, скорей всего, он жил бы сейчас дома. А они продолжают разговаривать о машине, и муж с гордостью смотрит, как по лицу жены скользит улыбка, оставляя след на ее красивых губах, как она, точно веселая пичужка, порхает между глазами и ямочками на щеках. Это совсем другая женщина, она ни капли не похожа на ту, которую он целовал сегодня утром. Если бы он поцеловал ее сейчас… Он едва сдерживается, чтобы не рассмеяться над этой безумной мыслью, надо же, чтобы такое взбрело в голову! Хорошо, что у него на коленях сидит Лоулоу.
Ведь они женаты уже почти семь лет. Свава не склонна к бурным проявлениям чувств, а он, неуклюжий и очень застенчивый, тем более. Это потому, что она чересчур насмешлива. Он сидит с Лоулоу на коленях, и его переполняет такое счастье, что ему хочется всех обнять, в том числе и Аусу, и жалкого Огги, он даже готов расцеловать их, но…
