Ознакомительная версия.
Энни с мольбой посмотрела на Мариллу.
– Я не собираюсь быть слишком жестокой к ребенку, – сказала та. – Боюсь, что еще никогда не говорил ему, что лгать нехорошо, а дети Спротта были не лучшей компанией для него. Бедняга Мэри очень сильно болела и не могла оказать ему нормального внимания. Не может же шестилетний ребенок знать что хорошо и плохо инстинктивно. Нам надо исходить из того, что он не совсем понимает, что это такое вести себя правильно. Так что нам придется начинать сначала. Но за то, что он запер Дору, он должен понести наказание. Но у меня нет на уме другого способа, кроме как послать его спать без ужина. Но мы так часто пользовались этим. Нет ли у тебя в голове чего-нибудь другого, Энни? Не могу поверить, что у тебя нет ничего про запас при твоем-то воображении, о котором ты так часто любишь говорить.
– Наказания это отвратительное дело, а я люблю воображать только приятные вещи, – сказала Энни, потрепав по голове Дэви. – В мире и без того хватает неприятных вещей, так что нет смысла придумывать что-то новое.
В конце концов Дэви, как обычно, положили спать, без разрешения вставать до полудня. Дэви, очевидно, ударился в раздумья, ибо, Когда Энни некоторое время спустя поднималась в свою комнату, то услышала, как Дэви тихо зовет ее. Она вошла и увидела его сидящим на кровати. Локтями он опирался на колени, а голову положил на ладони.
– Энни, произнес он каким-то торжественным голосом, – а это нехорошо для всех врать… то есть говорить неправду? Скажи, мне интересно.
– А как же, конечно.
– А для взрослых тоже?
– Да-а.
– Тогда, – решительно заявил Дэви, – Марилла плохая, потому что она говорит неправду. Она еще хуже меня, потому что я не знал, что это плохо, а она знала.
– Дэви Кит, Марилла в жизни не занималась выдумками! – возмутилась Энни.
– Да нет. В прошлый вторник она сказала мне, что если я не буду читать на ночь молитвы, со мной случится что-нибудь страшное. И я целую неделю их не читал, я хотел посмотреть, что же случится и ничего, – удрученно заключил Дэви свое сообщение.
Энни чуть было не рассмеялась, но потом спохватилась и из педагогических соображений сдержалась, понимая, что надо спасать репутацию Мариллы.
– Ну как же, Дэви Кит, кое-что ужасное случилось с тобой, и именно сегодня.
Дэви недоверчиво взглянул на Энни.
– Это ты про то, что меня послали спать без ужина? – презрительно произнес он. – Ну и чего тут ужасного? Конечно, мне это не нравится, но меня уж столько раз клали спать без ужина, пока я тут, что я уж привык. К тому же вы ничего не экономите на мне, когда не даете ужина, потому что я в два раза больше съедаю за завтраком.
– Я не про то, что тебя кладут спать без ужина. Я имею в виду тот факт, что ты сегодня сказал неправду. А знаешь, Дэви? – Энни нагнулась к Дэви и угрожающе помахала перед его носом пальцем. – Когда мальчик говорит неправду, это почти самое худшее, что может с ним случиться почти самое-самое. Так что видишь, Марилла сказала тебе правду.
– А я-то думал, что чего-нибудь такое случится, что закачаешься, – разочарованно произнес Дэви.
– Так вот, Марилла тут не при чем. Плохое не обязательно потрясает. Оно часто может быть скучным, глупым.
– А все-таки смешно было смотреть на вас с Мариллой, как вы заглядывали в колодец, – заявил Дэви, хлопнув Энни по колену.
Энни ничего не сказала ему. Она смогла спуститься по лестнице и дотерпеть до гостиной, а там уж разразилась таким долгим и закатистым смехом, что у нее бока заболели.
– Может, расскажешь, над какой это ты шуткой смеешься? с мрачным выражением лица поинтересовалась Марилла. – Я что-то не заметила сегодня ничего особенно смешного.
– Засмеешься, когда услышишь, – заверила ее Энни. И Марилла действительно расхохоталась, что показывало, насколько она продвинулась вперед в деле самообразования, с тех пор как удочерила Энни. Но, отсмеявшись, она тяжко вздохнула.
– Я думаю, мне не надо было говорить ему это. Но я слышала, как священник однажды сказал это одному ребенку. Но он меня так донял. Это было тем вечером, когда ты ездила на концерт в Кармоди. Я клала его спать, а он говорит мне, что, мол, не видит смысла молиться сейчас. Другое дело, когда вырастет и станет какой-то величиной для Бога. Энни, не знаю, что нам делать с этим ребенком. Не знаешь, чего от него ожидать. Я в полной растерянности.
– Ой, не говори так, Марилла. Вспомни, какая я дрянь была, когда приехала сюда.
– Энни, ты никогда не была плохой никогда. Теперь я это точно вижу, я знаю, что значит плохо. Тебя вечно тянуло что-нибудь выкинуть этакое, признаю, но у тебя всегда были добрые мотивы. А Дэви тому именно нравится плохое.
– Нет-нет, я не согласна с тобой, – с мольбой в голосе запротестовала Энни. – Это просто баловство. Для него тут слишком тихое место. Здесь нет других ребятишек, поиграть не с кем, вот его ум и изобретает, чем бы заняться. А Дора такая вся из себя правильная и примерная, мальчику с ней скучно играть. Я думаю, что ему надо разрешить ходить в школу, Марилла.
– Нет, – решительно возразила Марилла. – Мой отец всегда говорил, что ребенка нельзя загонять в четыре стены школы, пока ему не стукнет семь, и мистер Аллен говорит то же. Этим двойняшкам можно давать кое-какие уроки дома, но в школу до семи лет их не надо пускать.
– Тогда надо попробовать переделать Дэви дома, – живо заговорила Энни. – Несмотря на все его выходки, он очень милый ребенок. Я просто не могу не любить его. Марилла, может, это ужасно, что я говорю, но Дэви я люблю больше, чем Дору, хотя она и такая хорошая девочка.
– Сама не знаю почему, но я тоже, – призналась Марилла. – Хотя это нечестно, ведь Дора не доставляет нам никаких трудностей. Лучше ребенка не придумаешь, ее вообще как бы и не видно в доме.
– Дора слишком хорошая, – сказала Энни. – Она вела бы себя также хорошо, даже вокруг не было ни единой души и некому было бы сказать ей, как надо себя вести. Она уже родилась воспитанной, мы ей даже не нужны. – И я думаю, – заключила Энни, выдавая выношенную ею самой истину, мы больше любим людей, которым мы нужны. А Дэви мы очень нужны.
– Что ему нужно, – подвела итог беседе Марилла, – так это, как сказала бы Рэйчел Линд, «хорошая трепка».
«Учительство это действительно очень интересная работа, писала Энни своей подруге по училищу в Куинсе. Джейн говорит, что, по ее мнению, учительство монотонная работа, но я с ней не согласна. Что-то веселое случается каждый день, да и дети говорят такие занятные вещи. Джейн говорит, что наказывает своих учеников, когда они смешат класс. Поэтому она, может быть, и считает преподавательскую работу монотонной.
Сегодня, например, Джимми Эндрюс не смог правильно написать слово «веснушчатый». «Ну и что? говорит он в итоге. Написать не могу, но знаю ведь, что это такое». «Что?» спрашиваю. «Лицо Сент-Клера, мисс», – отвечает он. У Сент-Клера действительно много веснушек, хотя я не даю, чтобы ребята говорили по этому поводу. Я сама была одно время в веснушках и хорошо помню, что это такое. Но я не думаю, что Сент-Клер обиделся на это. Он обиделся за то, что Джимми назвал его Сент-Клером, и поколотил Джимми по дороге домой. Я услышала об этом факте не «из официальных источников», так что не думаю, что приму какие-то меры.
Вчера я пыталась научить Лотти Райт сложению. Говорю ей: «Если у тебя в одной руке три конфетки, а в другой две, то сколько это будет вместе?» – «Полный рот», отвечает. А когда шел урок по естествознанию, я попросила, чтобы класс убедительно объяснил, почему нельзя убивать жаб. Встает Бенджи Слоун и на полном серьезе говорит: «Потому что на следующий день пойдет дождь».
Вот и попробуй тут удержись от смеха, Стелла. А мне приходится все эти веселости нести с собой домой, и уж там… Марилла говорит, что вздрагивает, когда из моего крыла вдруг доносится беспричинный хохот. Она говорит, что в Графтоне один человек сошел с ума, а начиналось всё так же.
А тебе известно, что Томас-а-Беккет после смерти стал не святым, а «слепым»? По крайней мере, так сказала Роуз Белл. А Уильям Тиндел, он, оказывается, написал Новый Завет. Это тоже ее. А Клод Уайт считает, что «ледники» это люди, зимующие во льдах.
Я считаю, что самое трудное в работе учителя, как и самое интересное, это заставить ребят рассказать тебе свое мнение о различных вещах. Как-то в дождливый день на прошлой неделе я собрала детей в обеденное время вокруг себя и попыталась разговорить их, чтобы они поговорили со мной как с равной. А попросила их сказать, чего им больше всего хочется. Некоторые ответы были самыми обычными куклы, собственная лошадка, коньки. Другие ответы оказались весьма оригинальными. Хестер Бултер хочет «носить свое воскресное платье каждый день и обедать каждый день в гостиной». Ханне Белл хочется «быть хорошей, только чтобы для этого не надо было ничего делать». Марджори Уайт, ей десять лет, хотела бы быть… вдовой. Я спросила почему, а она этак серьезно мне говорит: если ты, мол, не замужем, то тебя будут звать старой девой, а если замужем, то тобой будет командовать муж, а тут ни того, ни другого. Но самое замечательное желание оказалось у Салли Белл. Ей захотелось медового месяца. Я спросила ее, знает ли она, что это такое. Она объяснила мне, что ее двоюродный брат из Монреаля ездил с родителями на свадьбу в деревню и там жил целый месяц у дедушки и ел свежий мед.
Ознакомительная версия.
