– Ира, нет! – перебил он.
В его глазах отразилось мучение, настоящее, глубокое.
– Как же – нет, – с горькой усмешкой сказала Ира, – просто я сама виновата в том, что произошло, правильно?
– Нет, нет! – закричал он. – Ирка! Правда! Клянусь! Дело вообще не в тебе! Не в том случае! Совсем нет! Я и не собирался с тобой в тот вечер! Это же… Понимаешь, я считал себя ответственным за ситуацию. И я… Ты вообще не виновата! Ни грамма! Всё было правильно! Мне… мне нужна была только учёба. Я ехал в Турцию учиться.
– Ещё скажи, что она сама тебя совратила, – печально сказала Ира, в глубине души желая, чтобы он воскликнул: «Да! Да! Это она плохая! А я хороший, хороший! Я просто жертва!»
Но Игорь молчал.
– Я не хочу про это говорить, – наконец сказал он.
– Значит, ты сам к ней пристал, – сказала Ира, растравливая себя всё больше и больше.
Она выцарапывала информацию по кусочкам, и эти кусочки острой невыносимой болью впивались в сердце. Внутри пылал огонь, новые вопросы разжигали его всё больше. Зачем она продолжает их? Может, она хочет, чтобы огонь спалил её душу дотла?
– Нет! Ир… Я не знаю, как это вышло. Но, понимаешь… В общем…
Игорь произнёс что-то неразборчивое.
– Что?
Ире показалось, что она что-то расслышала, но если это правда….
– Она приедет не в гости. Она просто переедет ко мне жить.
И вот тогда Ира поняла – всё. Мир рухнул. Рот вдруг наполнился нестерпимой горечью. В ушах начался гул.
«Только не в обморок! – приказала она себе, не замечая, что слёзы рекой текут по щекам. – Нет, никогда, перед ним! Больше! Никогда!»
Она отступила назад. Шаг. Ещё шаг. Так… Кажется, дверь. Не оборачиваясь, Ира нащупала ручку.
– Ирка… – слабо позвал Игорь, – прости меня…
Но она уже нажала на ручку. Развернулась. Прошла несколько шагов к лифту. Потом, плохо соображая, что делает, развернулась к лестничному пролёту. Спустилась на несколько ступенек. Сползла по стенке. Нащупала трясущимися руками телефон. Набрала номер. И, когда подошли, прорыдала:
– Мама… забери меня отсюда…
Мама испугалась. Сначала выспросила: «Что случилось, где ты, что с тобой? У тебя точно ничего не болит?!». Ира сомневалась, что в ней осталось хоть что-то, что не болит, но маме ответила так, как нужно.
«Сейчас приду», – тут же сказала мама, и Ира поняла: если бы у неё что-то болело, но не мама бы пришла, а приехал бы папа, да не на своей машине, а на «Скорой помощи». Впрочем, мама, которая стояла перед Ирой через какое-то время, и правда была похожа на врача «Скорой». Она осторожно, не задавая никаких вопросов, помогла Ире подняться. Вместе, в обнимку, дошли до дома. Дома мама сказала:
– Поговори со мной….
И Ира выложила всё, без конца заливаясь слезами. Следующие несколько дней она плакала и плакала: признаваясь Саше и Ляле, слушая их возмущённые крики, обсуждая с папой всякую ерунду вроде покупки нового зеркала в ванную, разговаривая с Катариной по поводу следующего мастер-класса – Ира сказала, что не придёт, не сможет, потому что…
Горе давило на лоб, горе давило на глаза, горе как будто хотело выдавить Иру из её оболочки, и ему почти удалось это сделать. Ирина душа съежилась и превратилась в крошечного зверька, который метался по узкой клетке, со страхом ожидая удара: куда ткнут? Куда кольнут?
Слёзы могли хлынуть в любую секунду. Ирина комната была полна вещей, которые напоминали ей об Игоре. Прежде всего три фотографии, на которых они были изображены вдвоём.
На первой, вставленной в рамочку-сердечко, их сфотографировали на кухне: папа поймал момент, когда Игорь показывает Ире, как крутить тесто для лагмана, а Ира с обожанием смотрит на него.
Другая была в рамке с целующимися медвежатами. Её сделала Сашенька. Фотография была с пикника в парке. Игорь тогда испёк несколько открытых пирогов: с курицей, грибами, сыром, овощами, и когда он сдёрнул с них фольгу и все ахнули, Игорь прямо засветился от радости и прижал к себе Иру. В эту секунду Саша их и щёлкнула.
Третья фотография была полароидным снимком. Их сфотографировал на Воробьёвых горах хриплый хромой дядька, с огромным зелёным рюкзаком, из которого торчала тренога. Дядька долго пытался всучить им эту фотку, а Игорь всё отказывался, повторяя: «Смазанный снимок, мутный! Что вы нам подпихиваете? Хоть бы спросили, хотим мы фоткаться или нет». Снимок и правда был мутный, но Ира всё равно купила его у дядьки. «Ну зачем? – ласково упрекнул её Игорь, когда дядька, зачем-то поцеловав сотню, быстро удалялся от них, поправляя на себе рюкзак, – это же не фотограф, а не пойми кто. Я думаю, у него не тренога в рюкзаке, а табуретка, которая на треногу смахивает, для солидности». Но Ира только улыбнулась и спрятала фотографию в карман ветровки.
А дома первым делом бросилась разглядывать снимок: дядька-не-фотограф с табуреткой-вместо-треноги сфотографировал их, когда Ира просто мечтательно смотрит на облака, а Игорь… Игорь смотрит на Иру. Смотрит с любовью, но в то же время так серьёзно, словно ему очень страшно потерять её. Ира никогда не думала, что Игорь может так смотреть на неё.
Когда двое ещё не встречаются, но проявляют друг к другу интерес, они часто смотрят друг на друга. Разглядывают, изучают, любуются, готовятся подойти… Так и было на кулинарных курсах, где Ира познакомилась с Игорем. Но когда они начали встречаться, конечно, взглядов становилось всё меньше. Чем больше встречались, тем меньше смотрели друг на друга. Это было понятно, ведь они изучили лица друг друга в деталях, да и теперь, когда они были вместе, им хотелось смотреть не друг на друга, а на что-то, что было интересно им двоим. «Любовь – это когда смотрят в одну сторону», – сказал Димыч из спортзала, и Ира вновь и вновь убеждалась в правоте этого высказывания.
Эта мутная фотография, для которой Ира не подобрала рамку, хранилась в кармашке у ослика Иа, по-прежнему жившего у Ириной подушки, и Ира перед сном часто смотрела на неё. Теперь этот снимок причинял только боль. Ира брала его в руки и тут же роняла. Ей казалось, что он жжёт ей руки. В конце концов она сжала зубы, схватила и снимок, и остальные фотографии, и сунула их в нижний ящик стола.
Захлопнула его, перевела дух, огляделась. Вещей, связанных с Игорем, было ещё много. Очень много.
«Сколько времени должно пройти, чтобы я перестала вздрагивать и заливаться слезами при виде лопатки для крема?» – мучительно размышляла Ира и не находила ответа. Её попытки собрать все вещи, спрятать их подальше в кладовку сменялись периодами полной беспомощности, когда она просто ложилась на кровать, обнимала ослика и плакала.
Плакать старалась беззвучно, ей не хотелось, чтобы родители, волнуясь, стучали, заходили, пытались её успокоить. Но, как только слёзы иссякали, она сама выходила из комнаты, присоединялась к родителям, которые готовили ужин или смотрели кино, лёжа на кровати. Её желание забиться в угол и никого не видеть сменялось другим – Ире хотелось ощутить тепло человеческого общения. Вынашивать горе в одиночестве оказалось очень тяжело. Но когда мама пыталась обнять Иру, та отодвигалась на край кровати, качала головой, стараясь сдержать подступавшие слёзы. Каждое прикосновение, каждое объятие напоминали ей об Игоре.
– Ириш, ну, – начинала мама, но папа ласково брал её за руку и говорил: – Тише, тише, Оль, пусть просто полежит с нами.
И Ира ложилась у них в ногах, уставившись невидящим взглядом в экран, на котором герои влюблялись, мучились, расставались и снова влюблялись.
«Как можно полюбить кого-то ещё, – бродили у Иры в голове обжигающе-тяжёлые мысли, – если тебя вот так выжгли дотла? Если ничего живого, что могло бы откликнуться на чей-то призыв, не осталось? Как люди женятся по два, три, четыре раза… Неужели они такие бесчувственные?! Я никогда, никогда больше никого не полюблю!»
Но стоило заикнуться об этом Ляле, когда подруги зашли навестить её, та сразу накинулась на Иру:
– С ума сошла?! Тебе шестнадцать! Не сто тридцать два года, а просто шестнадцать! Ты в монастырь решила пойти? Нет! Ну а чего ты себе такие ставишь задачи: никогда не влюбляться? Зачем?!
– Не ори на неё, – просила Сашенька, просто осторожно гладя Иру по руке.
Саша пыталась её обнять, но сразу поняла, что Ире больно, и просто сидела рядом и сочувственно вздыхала.
– Ну а зачем произносить такие слова? – продолжала бушевать Ляля. – Слово – материально. Так никого и не получит от жизни!
Ира смотрела на Лялю долгим взглядом, но ничего ответить не могла.
– Не дави на неё, – продолжала вступаться Сашенька, – может, в конце концов она вернётся к…
– К кому? – заорала Ляля. – К тому, кто её кинул? Унизил, растоптал, предал? Сашка, ты одурела? С катушек слетела? Мать, ты тут с ума не сходи. Это тебе не «ВКонтакте» твой. Сегодня поругался и из друзей удалил, а завтра – вернул в друзья, как ни в чём не бывало. Это жизнь. У Ирки должна быть гордость.
