Она замолчала, ведя пальцы вниз по стволу к корню, на котором сидела.
– Мне кажется, что это не из-за Артура, – Люция присела рядом с подругой. – Роксана просто нас не любит. Нора тут недавно мне передала, она такие вещи говорит про нас за спиной…
– Норе я тоже не доверяю.
– Но почему? Она вроде вполне доброжелательно к нам относится. Мне даже кажется, что она хочет сильнее сблизиться с нами, ищет нашего внимания. Иначе она вряд ли стала бы передавать мне слова Роксаны, они ведь подруги… Может, Нора хочет дружить с нами больше, чем с ней?
– Или она интриганка, – отчеканила Оливия,– и ей просто что-то от нас нужно. Плохо отзываться об одном человеке в разговоре с другим, оставаясь безнаказанным, ты можешь ровно в той мере, в какой этот другой с тобой согласен,– продолжала она, весьма довольная глубиной собственных рассуждений,– поэтому человек, охотно передающий тебе гадости, которые кто-то якобы сказал про тебя, вероятнее всего, за твоей спиной говорит ну если не то же самое, но близкое к тому.
– А чего может Нора от нас хотеть? -простодушно недоумевала Люция.
– Ну, к примеру, она надеется выведать, как ты относишься к Артуру. Что если он назначил её своим тайным агентом? Не Роксану же -это было бы слишком явно, мы всё время видим их вместе…
Вдруг что-то бесшумно проскользнуло мимо. От неожиданности Оливия умолкла.
– Белка! -воскликнула Люция, – Смотри! Смотри!
Юркий зверёк стрелой взлетел по золотисто-медному стволу сосны почти до самой вершины. Некоторое время девчонки сидели с поднятыми головами, высматривая его среди длинной голубоватой хвои.
– Артуру нравишься ты, Люси, – произнесла Оливия с едва уловимым оттенком горечи, – я давно заметила, как он на тебя смотрит.
– Да брось, – со смущенным смешком отмахнулась Люция, – мы просто дружили с малолетства.
– Ага! – с задором подхватила Оливия, – я до сих пор помню, как вы бегали нагишом по пляжу! У вас были одинаковые волосы, почти белые от солнца, и похожие голоса… – ей нравилось иногда с таким важным видом, словно она годилась Люции в матери или даже в бабушки, с высоты своих лет напоминать ей эпизоды из раннего детства.
– Ну а ты как будто с нами и не бегала! – шутливо обидевшись, отозвалась Люция, – тоже мне, древняя черепаха.
– На мне хотя бы были одеты трусы…
Обе покатились со смеху.
– И всё-таки Роксана ревнует, – задавливая остатки смеха, подытожила Оливия, – иначе она не выглядела бы такой хищной…
И снова они рассмеялись, на этот раз представляя себе Роксану, загорелую брюнетку, в образе черной кошки, дико сверкающей глазами, подобравшейся, готовой к прыжку.
– Ты думаешь, они шепчутся перед сном? – спросила, усмирив смех, Оливия.
Люция пожала плечами.
– Не знаю. Может быть. Но мне кажется, что у девочек и мальчиков в таком возрасте уже очень разные интересы.
3
Оливия и Люция жили в нескольких дворах друг от друга, но их семьи состояли в очень хороших отношениях, и в течении всего лета подруги были неразлучны – они ночевали вместе в небольшом бревенчатом домике для гостей на участке родителей Люции. Даже в самые жаркие томные полдни там сохранялись прохлада и полумрак – сквозь единственное высоко расположенное окно, наполовину скрытое кроной садовой яблони, зною не удавалось проникнуть в домик. В нем была всего одна комната с маленькой печуркой и двумя металлическими кроватями, а второй этаж представлял собою просторные полати под самой крышей; забираться на них следовало по приставной деревянной лестнице, третья ступенька которой чуть поскрипывала – один из гвоздей не слишком плотно удерживал её на основании.
В этом домике собиралась вечерами окрестная молодёжь: играли в карты, в фанты, в мафию или выключали свет и во мраке, словно в настоящем кинотеатре, смотрели фильмы на ноутбуке. А если какая-нибудь парочка желала уединения, выручали те самые полати и лестница со злополучной ступенькой. Несколько раз за вечер раздавался обыкновенно её короткий жалобный скрип – кто-то спускался, кто-то поднимался на полати – и никто не придавал этому особенного значения.
Бывало, что такие посиделки затягивались до утра, до той поры, когда сумерки начинали постепенно терять насыщенность, точно разбавляемый водой чай, небо становилось ровным, бледно-серым, будто бы твердым на ощупь – как алюминиевый ковш, а на траву и листья бархатной пудрой ложилась роса. Словно приставшая к краям ковша золотистая крупа поблескивали редкие утренние звёзды.
Молодёжь расходилась по домам, зябко ежась от предрассветной сырой прохлады, быстро засыпала и вновь размыкала веки обычно не раньше, чем после полудня, когда солнце стояло уже высоко, воздух был горяч, густ и ослепительно сверкала чешуйчатая поверхность моря.
Это было хорошо. Оливии нравилось просыпаться вот так, в баюкающем полумраке соснового домика, и, покидая его, будто выныривать из глубины в яркость дня.
Люция была соня; она поднималась на полчаса, а то и на час позже подруги, садилась на постели, лениво вытягивая вверх руки – такая милая в своей просторной ночной футболке, с неприбранными, примятыми подушкой волосами.
Завтракали на просторной веранде у обрыва: дом стоял на самом краю скалы, внизу пенилась от ветра небольшая роща. Столбики веранды обвивал плющ, трепетали в воздушных потоках тюлевые занавески. Сидели в удобных садовых креслах из белого пластика, пили пахучий свежезаваренный кофе с густыми сливками и мягкой сдобной выпечкой, ели фрукты и козий сыр.
Оливия часто отказывалась от завтрака, или, напротив, поглощала его с невероятной жадностью, заталкивая в себя неправдоподобное количество пищи, а потом под разными предлогами уходила домой; она заметно похудела за последнее время – у неё красиво выразились ключицы и мелкие косточки на груди, ещё немного подточились и без того стройные бёдра – но когда её спрашивали об этом, она отмахивалась или отшучивалась, списывая улучшение фигуры на свежий воздух и ежедневные морские купания.
4
Артур стал всё чаще наведываться в домик по вечерам. Сперва за ним непременно следовала Роксана – темноглазая, бронзовая, с длинными жёсткими черными волосами – ей богу, самая настоящая тень! – а потом он начал приходить без неё, и даже днём, чего прежде вообще не бывало.
Оливию неизменно нервировали эти визиты. Она выглядела напряжённой, прятала взгляд и всегда старалась сделать вид, что очень занята: хваталась то за вышивку, то за альбом – она неплохо рисовала – и почти не отвлекалась от своих занятий всё время, пока Артур гостил в домике – в шутку он называл его "девичий терем" – а на его реплики, обращённые к ней, Оливия отвечала обыкновенно односложно или вовсе как-нибудь странно.
– Зачем ты себя так ведёшь? – удивилась однажды Люция.
Несколько мгновений Оливия молчала, терпеливо протягивая нитку сквозь канву, а потом подняла голову:
– Я не хочу, чтобы он знал о моих чувствах. Я ведь ему не нравлюсь. А это так унизительно, быть влюблённой в парня, для которого ты всё равно что дерево или фонарный столб.
– Послушай, но то, что ты делаешь… – нерешительно начала Люция, – выглядит так неестественно… Это, пожалуй, даже похоже на издевательство. Лично я бы обиделась, вздумай кто-нибудь обходиться со мною подобным образом! Артур, может, и обратил бы на тебя внимание, если бы ты сама…
– Нет, – резко оборвала Оливия, бросив на стол вышивку, – это невозможно!
– Но почему? – Люция удивлённо распахнула глаза и чуть подалась вперёд.
– Он знает… Он всё уже знает… – произнесла Оливия с каменным лицом.
– Неужели?! Ты что, говорила ему? Когда? – Люция была поражена; изумление напрочь вытеснило из её сознания даже досаду на то, что лучшая подруга держала настолько значительное событие в тайне.
– Прошлым летом… В день своего рождения, – глядя в сторону, монотонно проговорила Оливия, – Помнишь, твои родители принесли то сладкое вино, удивительно вкусное, из каких-то цветов, кажется, я немного захмелела тогда и…призналась.
– Ну ты даёшь… Смелая, – восхищённо прошептала Люция, – у меня бы в жизни духу не хватило. Сказать… Парню…
– Да никакая это не смелость. Дурь… – произнесла Оливия с досадой и снова взялась за иглу, – и поделом, – отругала она сама себя через несколько мгновений, – девушка должна сохранять достоинство, а не вешаться на шею.
– Ну, а что он?
– Да ничего, – отрезала Оливия, давая понять, что разговор становится ей в тягость.
– Совсем ничего?
– Ну, как это обычно бывает… – с недовольным видом начала растолковывать Оливия, – вежливый, деликатный от ворот поворот. "Мы с тобой можем быть друзьями" и всё в таком духе.
– Боже мой… – горестно прошептала Люция, – Он же так давно уже тебе нра…
– Вот только не надо меня жалеть, ладно?! – гневно сверкнув глазами, выпалила Оливия. Он снова отбросила вышивку и, громыхнув стулом, встала. – Понимаешь теперь, почему я так веду себя? Нет вопросов?! – её реплики вылетали хлёстко, словно камушки из рогатки. – Я хочу, чтобы он забыл. Пусть думает, что у меня всё прошло. Что я его разлюбила. Что мне плевать. – Оливия ехидно скривилась. – А если это похоже на издевательство… Ну и прекрасно! Так у него точно не будет причин задирать нос.
