В комнату, со стуком и по очереди, заглядывают: мама, папа, Трой, папа, Трой. Снова, мама, мама, папа, мама, Трой. Я говорю им, что хочу отдохнуть, а, оказывается, отдыхаю третий день подряд.
И в таком же темпе пролетела целая неделя.
Ломит все тело, тяжело было дышать, шевелиться. Или просто лень.
Нередко за эту неделю, я вспоминал ту девчонку, с рваными джинсами у колен. Наш пятиминутный разговор, а потом длительная тишина, в обнимку. Но столько в тишине было красноречия.
Про прогулку
- Дерьмо, - Трой читает вслух запись на листе. Я сдергиваю с лица одеяло и смотрю на брата, он расплывается в довольной улыбке.
Трой уже давно вышел из того возраста, когда им все умилялись, но сам почему-то продолжал косить под несмышленыша. Главное, чтобы не заигрался, а то вырастет мамсиком.
- Пошли гулять, ты обещал показать мне плотину!
- Пф… - фыркаю я и, перевернувшись на другой бок, мямлю. – Ты ее сто раз видел.
Но брат и не думает отступать. Он садиться на край кровати и тычет пальчиком в спину.
- Да ладно тебе, пошли, - мой брат – святая простота.
- Ты видишь, я болею.
- Я тоже, - он демонстративно кашляет в кулак.
- Отвали.
- Я маме скажу. Ты с моего дня рождения обещал, - скулит Трой.
- Нытик, - усмехаюсь, не поворачиваясь в его сторону.
- Ну, пожалуйста.
- Нет! Мне тяжело.
- Ничего тебе не тяжело, тебе просто плевать. Я маме скажу, - выпалил брат.
- Говори, - так же угрюмо и безразлично отвечаю.
- Ну и умирай тут, - кричит Трой, бьет меня кулачком, и убегает из комнаты, хлопнув дверью. Сейчас придет мама или папа.
Или мама, или папа скажут, чтобы я погулял с братом, это пойдет мне на пользу. Пока еще тепло, надо выходить и дышать осенью.
Про плотину
Плотина – наваленная куча веток, пресекающая путь худенького ручейка в нашем лесу. Трой почему-то любит это место, да и многие дети его возраста часто тут ошиваются, так сказать, место сходки малолеток.
У брата есть любимое занятие, свое личное. Каждый раз как мы сюда приходим, он со скрупулезностью самого настоящего бобра находит новые ветви и аккуратно укладывает их на самую макушку уже большой плотины.
- Когда ты умрешь, я ее сломаю, - признается он, с гордостью рассматривая плотину, точно свое детище.
Когда Трой говорит о моей смерти - в последнее время все чаще и чаще - это выглядит по-своему смешно. Нелепо слышать такие заявления из уст младшего братишки, поэтому смерть кажется детской забавой. С Троем рядом мне не так страшно.
- Зачем? – спрашиваю, рассматривая плотину, она мне никогда не нравилась.
- Не знаю.
Глупый вопрос, глупый ответ. Вопрос, чтобы поддержать разговор, ответ, чтобы от него избавиться.
- Иди, играй, - отпускаю и сажусь на мелкую траву у толстенного дуба.
Трою и не нужен был повод. Кажется он рванул к своей любимице еще до того, как я что-то сказал.
Честно признаться, родители правы, на свежем воздухе чувствуется легкость, а в лесу так и вообще уверенность, что все это страшный сон и скоро он кончится. Тем более, сегодня на редкость теплый день.
По моей руке ползет пугливая божья коровка, часто-часто перебирает ножками по завитушкам и линиям на ладони. Путешествует от пальца к пальцу, потом набычивается, поднимает задницу и взлетает, теряясь из поля зрения. Кажется, она полетела направо. Смотрю в сторону - та самая девчонка из больницы, помахав рукой в знак приветствия, направляется ко мне.
У нее красная кофта с серебристой анархией, весело сверкающей на лучах осеннего солнца. На этот раз не рваные джинсы, а клетчатая красно-черная юбка, доползающая до самых пяток.
- О, привет, - тепло улыбается она. – Под деревом не занято?
Я подвигаюсь и смущенно отвечаю:
- Не ожидал тебя здесь увидеть. Как дела?
Она села рядом, облокотившись на ствол дерева, и вытянула ноги.
- Нормально. Твой брат? – кивает в сторону Троя, который как раз взгромождал новую палку на вершину плотины.
- Угу.
На этот раз молчать вовсе не хотелось. Но, как назло, все возможные темы для разговора начинались лейкемией и заканчивались ей же. И мне кажется, что девчонку мучило то же негодование.
- Угораздило нас, - тоскливо шепчет она, не отрывая взгляда от работы Троя.
- Да уж. Ты здесь недалеко живешь? Никогда раньше тебя не встречал, переехали недавно? – спрашиваю почти безразлично, пытаясь подражать отцовскому хладнокровию.
- Да нет, живу тут давно. Может, встречал, но не обращал внимания, мы, наверное, учились в разных школах, - охотно ответила девушка.
- Наверное.
Короткая пауза. Трой, точно древний шаман, плясал возле жертвенного алтаря, плотины. Смешно наблюдать за игрой брата, он здорово поднимает настроение.
- Знаешь, я хотела сказать тебе спасибо. Ты мне тогда очень помог, - тихо признается моя собеседница.
Немного смущаюсь, но ответа не нахожу.
- Кстати, как тебя зовут? – неуверенно интересуюсь.
- Михаль.
- Хм. Необычное имя.
- Не вижу ничего необычного, - смеется она. – Я родилась в Израиле, там это имя распространено.
- Ясно. А я Феликс.
Девушка отводит взгляд от брата и улыбается, так тепло и искренне, что я тоже улыбаюсь ей в ответ.
- Приятно познакомиться, Феликс, - как-то таинственно шепчет она.
Трой украдкой поглядывал на меня и Михаль и кидал мне якобы незаметные знаки, вызывая на щеках игру румянца.
Про точки
… - я ставлю точки.
Много точек.
Точки, точно сыпь, проказа, саранча! Они повсюду. Вся стена в маленьких точках.
Зачем? – Перемены. Селезенкой чувствую.
Из головы не лезет Михаль. Наше с ней знакомство, наверное, хорошо сказалось на обоих. Вернувшись домой, я чувствовал небывалый подъем, так хорошо давно уже не было. Но главное - удалось, наконец, забыть о болезни.
И лишь сегодня вновь ощутил то недомогание, терзавшее последние месяцы, ту тошноту, усталость и головную боль. В моей крови явно было пониженное количество хорошего настроения.
Но вот, в руках номер ее телефона,… точнее на руке, записанный красной гелиевой ручкой, чудом не стерся – знак? А набрать, позвонить, что сказать? – в мыслях точки. Я решил ставить точки до тех пор, пока не придет какая-нибудь идея.
«…»
До сих пор не пришла. Голова точно воздушный шар, либо лопнет, либо взлетит.
Стук в дверь.
Раньше родители не стучали, они просто входили, не боясь меня потревожить. Но зачем сейчас? Зачем надо стучать?
Отец. За это время он немного осунулся. Отрастил глупую бородку, которая кое-где была щедро истыкана седыми волосками.
Он обводит взглядом мою комнату, но по поводу запачканной стены молчит.
- Сын, может ты что-нибудь хочешь?
Весь прикол в том, что чем больше я чего-то там хочу – тем лучше. Если я чего-то хочу, значит, на то есть моя воля, стремление, цель. Поставленная цель, сугубо в родительском понимании, закаляет желание жить, ну и, конечно, по мнению мамы, Господь Всемогущий в кой-то раз не позволит забрать такое юное дитя. Мне приходиться выдумывать для себя нужду, чтобы родители не поднимали кипеша.
Однажды я отказался, так они зачем-то начали по очереди тащить в мою комнату все, что попадалось под руку. И с глазами игрока в покер отговаривались одними и теми же скупыми словами:
- Я думала, тебе понадобиться стакан воды.
- Телевизор в комнате пригодится.
- Книги.
- Цветы.
- Икона!
Странность века – исполнять желания умирающего человека. Зачем? Легче ему от этого уже не станет. Зачем, например, этим бедолагам покорять Альпы или прыгать с парашютом? Это не нужно. Мне точно. Хотя… постойте-ка.
- Пап, ты можешь дать мне денег? – интересуюсь, не отрывая взгляда от стены.
- Денег?! – озадачивается отец. Вероятно, он ожидал услышать что-нибудь другое.
