убедить маму и отчима бежать из столицы, но они, как веру сменили, рехнулись совсем, я их не узнаю. Чуть за уши меня на регистрацию не потащили.
— И много вас таких ещё по городу бегает? — спросила Ванесса.
— Да, есть ещё, молодые маги в основном ведутся на патриотические лозунги, а старшие убегают, если могут. Но всё чаще не могут: столицу накрыли магическим куполом. Пересекаешь его границу — и за тобой высылают наряд боевиков.
— Периметр действует и на вход? — уточнил у Алисы Шакал.
— Да, специальные отряды хватают всех.
— Хм-м-м-м, странно, — задумался Шакал.
— Что странно, мистер? — Алиса.
— Да нет, это я о своём, — отмахнулся Шакал.
«Ванесса, мы невидимы для барьера», — променталил Шакал.
«Ты уверен?» — уточнила Ванесса.
«Иначе мы бы здесь сейчас не сидели».
Они сидели в ближайшей закусочной. Тут можно было спокойно поговорить и поесть. Алиса весьма оголодала за время своего бродяжничества, поэтому, когда не говорила, то ела.
— А где ты пропадала, Ванесса? Почему не дала о себе знать? Я думала, ты погибла вместе с Эльвирой в том пожаре.
— Нет, я выжила, была очень сильно изранена. Меня вылечил Адом, мой дедушка. Год я проходила терапию, вот только сейчас вернулась. Кстати, знакомься: это мой друг и опекун Шакал.
— Очень приятно, — Алиса слегка наклонилась.
— Аналогично, — покровительственно кивнул Шакал.
— Алис, я тебя пока оставлю на попечении Шакала. Ты его не бойся, он хоть и мрачный тип, но вреда тебе не причинит.
— А, ну хорошо.
— Шакал, тут есть эконом-гостиница «Домашний очаг», пять минут ходьбы отсюда дальше по улице. Сними там комнату и ждите меня. А ещё подумай, как сменить внешность Алисе.
Шакал понял все намерения Ванессы, хотя та не посвятила его в свои планы.
— Ванесса, не надо, он хотел как лучше.
Девушка угрюмо посмотрела на Шакала.
— Не забывайся и помни о своём месте, — через зубы прошипела Ванесса.
— Да, моя госпожа, — Шакал слегка поклонился.
Алису слегка смутило окончание их разговора. Похоже, до неё стало доходить, что никакие они друг другу не друзья, хоть и стараются казаться таковыми.
В дом к Адому ворвалась настоящая разъярённая фурия. Входную дверь она толкнула с такой силой, что та чуть не расплющила горничную. Ванесса металась по комнатам в поисках своего деда, пугая прислугу.
— Адом!!! — кричала она.
Своего дедушку она обнаружила в его рабочем кабинете. Он сидел за столом и меланхолично жёг какие-то бумаги. Даже появление взбешённой внучки не смогло вывести его из равновесия.
— Адом! — Ванесса подошла к столу и смахнула блюдце с жжёной бумагой на пол.
Блюдце с грохотом разбилось. Адом перевёл уставшие безэмоциональные глаза на взбешённую внучку.
— Это ты сделал?
— Сделал что?
— Не уклоняйся, это подстроить мог только ты. Только тебе Шакал поведал все подробности того, как умерла Эльвира.
— Ты о смерти констеблей и инспектора? — Адом говорил об этом так рутинно, будто это происходило каждый день. — Да, дёрнул за нужные верёвочки.
— Но, почему?! Ты готовил меня, я столько сил вложила, чтобы отомстить за маму, а ты украл у меня месть.
— Они убили у тебя маму, у меня они убили дочь. Я имею такие же права на месть, как и ты.
— Но, почему ты не сделал это своими руками? Почему ты не позволил это сделать мне? Ты трус!
— Своими руками? Зачем, если есть профессионалы, они всё сделают лучше. А позволить это сделать тебе, Ванесса, внучка, я не хотел. Не хотел, чтобы ты стала монстром.
— Я, — в горле Ванессы встал ком, — я не понимаю. Такая мучительная, долгая подготовка — и всё впустую.
— Я не готовил тебя к мести, я готовил тебя к новой жизни. — Адом достал из письменного стола кристалл. — Вот, это запись пытки Хариса. Можешь смотреть сколько влезет.
— Я не понимаю тебя, дед, — глаза Ванессы повлажнели, усилием воли она сдерживала слёзы.
От кого угодно она ожидала такого предательства, но только не от единственного оставшегося человека, которому она всецело доверяла. Этот год она жила лишь одной мечтой. Она мечтала, что когда-нибудь доберётся до убийц матери, по одному она будет их убивать. И вишенкой на торте будет Харис. Она фантазировала, как он будет умирать у неё на руках, а она будет в этот момент смотреть ему в глаза. Наблюдать, как они мутнеют и из них уходит жизнь. А сейчас из неё просто выдернули стержень. У неё больше нет мечты, и единственный человек, которому она верила, её предал. Он предал её, все в этом мире предают, никому нельзя доверять, ей больше никому нельзя доверять.
— Я ухожу, Адом, ухожу навсегда.
— Прощай, только тут с тобой кое-кто хочет поговорить.
— Кто?
— Иди да посмотри.
Ванесса ушла, громко хлопнув дверью напоследок, а Адом смотрел ей вслед. Он тоже теперь остался один. Он посмотрел на кристалл с отвратительными кадрами. Он так и не смог досмотреть всю информацию на нём, даже до половины не досмотрел. Тошнотворные кадры пытки, вызывающие желудочные спазмы у врача. Всё его естество бунтовало против пыток, всю свою жизнь он посвятил лечению людей и не жалел об этом.
«И всё-таки она права, я трус», — подумал Адом.
— Ты поймёшь меня, Ванесса, поймёшь, когда у тебя будут свои дети и внуки, — Адом говорил с пустотой. Пусть хоть пустота выслушает то, что не стала бы слушать внучка, — надеюсь, ты хотя бы постараешься начать жить сначала, и всё у тебя будет хорошо.
Адом снова сел в своё кресло. Посмотрел на не догоревший клочок бумаги. Это был маленький семейный портрет. Он молодой и здоровый — тогда он ещё не был врачом, его молодая жена — тогда ещё она не слегла от неизвестной странной болезни, которая не поддавалась даже магическому лечению, и их маленькая дочь Эльвира, весёлая и озорная девчонка, не знавшая горя. Огонь сжёг и жену, и дочку, оставив на портрете его одного, тогда ещё счастливого и улыбающегося. Тогда ещё.
— Один, — сказал Адом, — остался совсем один.
На выходе из особняка её встретил Шон. Ванесса инстинктивно чуть не засадила ему нож в живот, когда он заграбастал её в объятья и закружил.
— Ты жива! Ты жива! Ты жива! — радовался он.
Они переместились в беседку, находящуюся во дворе особняка. Там Шон обнимал Ванессу за плечи и говорил всякую милую чушь.
— Тогда, год назад, я похоронил тебя, я думал, что никогда тебя больше не увижу. И это всё заставило меня…
Ванесса почти не слушала его, она прислушивалась к своим
