За те два дня, что проход в южный Наман был свободен, туда проникли несколько тысяч кочевников и по меньшей мере четверо шаманов под бунчуками. Можно представить, что они натворят в мирных, отвыкших от войны землях. Лишь на третий день к перевалу подошли войска, прежде блокировавшие лесную рать.
Теперь наманцам приходилось отбивать собственный перевал, который прежде спасал их. Конечно, атаковали они с горжи, да и крепость была основательно разрушена, но лучше одна башня, чем ничего, да и вообще, отбиваться, засев в теснине, всегда легче, чем эту теснину штурмовать. К тому же Катум, получив в подарок разом десять пудов золота, размяк душой и велел передовые позиции занять своим нукерам, на которых и пал основной удар имперских войск. Драться в обороне всадники не умели, отступить – не могли. Хан самолично объявил, что каждого бежавшего с поля брани ожидает позорная смерть. Палач в красных шароварах и голый до пояса веско подтверждал слова повелителя.
Люди себе подобных не казнят. Даже нарочного убийцу оставляют в живых, но передают кудесникам, из рук которых бывший преступник выходит смирным и забывшим о прошлых беззакониях. А чтобы убивать своего, да ещё делить смерть на почётную и позорную – такое водится только у диких народов. С тех пор как степняки стали союзниками, людям довелось повидать и казни, бытующие в степи. Почётной казнью считалось убийство из лука. Сажали человека со связанными руками на коня и дозволяли скакать, увёртываясь от стрел. И чем дольше продержится приговорённый в седле, тем больше ему чести. Хотя какая тут может быть честь – непонятно. Но чаще заслужившего немилость ждала смерть позорная. Надевали на шею колодки, так что казнимый едва мог ползти, а потом палач с размаху бил несчастному по голове деревянным молотом: обрубком бревна, насаженного на длиннейшую рукоять. Изгибалось, дёргаясь, зажатое в колодки тело, брызгала кровь, разлетались, на радость бродячим псам, мозги. Что в том хорошего? А потом, чем такой покойник сможет помочь соплеменникам? Как откликнется на зов колдуна? Что скажет? Вот уж верно, одни дикари способны на такое варварство.
Но в чужие обычаи людям соваться заповедано. Всякий род жив своим умом, а зевены, те самые, на которых свалили вину за последний набег, выслушали и приказ, и угрозу молча и так же молча отправились на верную гибель. Ехали рысцой, обвисал в безветрии единственный бунчук. Откуда он у них, если колдун зевенов давно убит Бессоном? Неужто в одном племени два колдуна ужились? Или пришлый чародей взял под крыло осиротевший народец? Или же соврал светозарный, и на лесные посёлки ходили вовсе не ханские ослушники, а кто-то из ближнего окружения?.. Уж вокруг белого шатра немало колдунов толчётся, и каждый хочет шептать в волосатое ханское ухо.
Зевены прошли по ту сторону стены, укрылись в развалинах, даже бунчук опустили, но, когда внизу объявились идущие вразброд пращники, а за ними плотные ряды легионеров, зевены разом поднялись на коней и ринулись в бой. По узкому проходу конница шла лавой, и тут бы опальному племени и конец пришёл, если бы не охранили их недавние враги. Свои колдуны в бой не совались, укрывшись за стеной и в башне, а всадников защитили и от града камней, и от молний, и прочих напастей, насланных с противной стороны. Конница с ходу стоптала разрозненных пращников и разбилась о стену щитов и копий, выросшую на пути. Здесь уже было невозможно применять боевую магию, которая косит всех подряд, исход битвы зависел от человечьих сил и умения, а они были на стороне легионеров. Не сумев пробить оборону стальной пехоты, всадники начали поворачивать коней, хотя отходить было некуда: ворота в полуразрушенной стене заперты, а за ними ждут нукеры солнцеликого Катума и палач с пудовой кияной на плече. Оставалось укрыться среди развалин и отбиваться до последнего. Но именно в эту секунду легионеры, подчиняясь лишь им слышимому приказу, расступились, открыв уже знакомого людям колдуна, того, что так неудачно единоборствовал с Наштой несколько дней назад. Чернокнижник стоял открыто, надёжно охраняемый волшебной звездой и стараниями собратьев. Разноцветные лучи исходили от его рук и лица. И бегущие всадники останавливались, мешками валились наземь, ползали там, не в силах подняться. Колдовская напасть не убивала их, но именно поэтому лесные колдуны не могли защитить погибающих. Волшебство на их жизнь не покушается, а когда легионеры примутся добивать ползущих, какое заклинание спасёт от гардианского ножа, рассекающего горло?
Однако нашлась управа и на бледную немочь.
До сих пор колдун зевенов был неотличим от прочих всадников, и если бы не лошадиный хвост в руках одного из всадников, можно было бы решить, что зевены – из тех ничтожных племён, которые не вырастили боевого мага.
Разумеется, первым делом зевенский колдун завизжал. Почему степняки визжат во время боя, не скажут и мудрейшие из мудрых. Среди нормальных людей визг приличен только детям, да ещё девкам на выданье. Когда пришедшее отрочество ломает младенцу голос, он визжать разучается. А эти – визжат и даже гордятся таким умением. Но если бы дело ограничивалось визгом, то ничем бы зевен не отличался от карлы-мажонка. А так, подстёгнутый страшным криком, конь совершил небывалый прыжок и понёсся стремительным скоком прямо на императорского чародея. Бежать тот не пытался, понимал, что всё равно не успеет, а быть может, твёрдо верил в свою звезду. Знал, что одиннадцать искушённых чародеев берегут его сейчас и рвут безумца, мчащегося к своему концу.
Засевшие в крепости кудесники тоже не оставались в стороне, стараясь сохранить или хотя бы продлить на несколько мгновений жизнь всадника. Горел воздух, взбухали и испарялись клубы тумана, циклопическая стена выросла на пути и рассыпалась прахом. Визжал всадник, и вторил ему сгорающий заживо конь. И уже все понимали, что зевена остановить не удастся, пусть мёртвый, но он доскачет.
Взметнулась кривая сабля и тут же обратилась в огненный клинок, невозможно длинный, годный лишь на один удар. Неслышно закричал имперский чародей, заслоняясь столбом голубого света, но пламенный меч пал на широкополую шляпу, разрубив чернокнижника едва не до самой звезды. Тут же рухнул и сам всадник. Своё дело он выполнил, теперь можно умирать.
На несколько мгновений битва остановилась, все пребывали в растерянности. Легионеры, не успевшие получить от своего погибшего командира приказ наступать, зевены, которых оставило наваждение, но им ещё предстояло подниматься с карачек и осознавать, что произошло. Маги, лесные и имперские, которые потеряли прежнюю цель, а друг в друга вцепиться не могли, поскольку были слишком далеко для прямой схватки.
В такие минуты даже события обыденные кажутся исполненными глубокого смысла и могут решить исход битвы. У подножия одиноко высящейся башни объявились две девушки. Рубахи из выбеленного на снегу батиста свободно свисали, немного не доставая колен. Широкие штаны и узорно выплетенные чуни, в каких не по горным дорогам шастать, а хаживать в отчем доме по чистым умывным полам. На головах ни платочка, и русые косы у каждой переброшены на грудь. На невольничьем рынке в Номе такие красавицы дороже оцениваются, чем молодой и сильный раб. Но сейчас северные чаровницы мысли навевали не сладкие. У каждой в руках длинная палка – копьё или лук – сразу не разберёшь. А битый легион слишком хорошо помнил стрелу, которую выпустила в них Нашта. И легионеры попятились, а потом и вовсе побежали.
Знахарки – Литешка и Гула, самые юные выученицы ведьмы Гапы, – шли без луков и стрел. Да они и стрелять-то не умели, не женское это дело. Нашта вон стреляла и страдает теперь в лубках, побитая тяжким свинцом. Из палок, бывших в руках девушек, составлялись носилки, спасать раненых, которые сами не могут уйти со смертного места.
Девушки дошли туда, где завершился поединок магов, уложили на носилки зевенского чародея, понесли к своим. Наверное, в спину им стреляли и посылали убийственную волшбу, но никакого дурна сделать не сумели. Есть такой закон, не ведомый никому, кроме настоящих людей: даже в боевом раже бьющий по безоружной женщине не может ударить во всю силу. А заклятия спасительные усиливаются стократ. И девчонки продолжали милосердную работу там, где любой воин был бы изничтожен в четверть минуты. Притащили к башне наманского чародея, хотя ему уже никакая знахарка помочь не могла, от смерти лекарства нет. Вынесли до полутора десятков тяжело пораненных зевенов и ушли отдыхать. Мужик в боевых доспехах – ноша тяжкая, не для девичьих рук. Надо бы наоборот, Литешку и Гулу на руках носить, а судьба вон как распорядилась.
Раненых наманцев не трогали: их пусть свои вытаскивают, если решимости хватит.
Зевенский маг лежал на циновках в нижнем этаже башни. Знахарки хлопотали вокруг, хотя никаких признаков жизни нельзя было заметить в изувеченном теле. Чёрная, запёкшаяся сажей и кровью кожа, правая рука скрюченная, почти сгоревшая. Слишком много силы вложил чародей в пылающий клинок, и небывало могучее сопротивление встретил его удар. Но оружия маг не выронил, хотя и остался без руки. Саму саблю сёстры тоже вынесли. Зачарованная она или нет – это хозяину видно, но такие вещи на земле валяться не должны. Клинок в разводах окалины, как только что вынутый из горна, простая рукоять, к которой припеклась кожа с ладони. А что втайне скрывается, могут узнать колдуны, а лекаркам это ни к чему.
