Вот только оказалось, что помеха кусается, и больно.
Город Ном был взят в плотное кольцо, и на приступ завоеватели пошли по всем правилам воинского искусства, бытовавшего на просторах великой степи. Отряды двинулись на все ворота разом, а также там, где стена была не слишком высока. И всюду катумовские шаманы встретили отпор, да такой, что не все и ноги унесли. Потом каждый из уцелевших уверял, что именно против него вышел маг-император.
Появление лесных колдунов было встречено с радостью и надеждой. Уж эти-то точно стены разобьют, башни повалят, а мы в город войдём и пограбим всласть.
Переть на рожон лесные колдуны не торопились. Для лагеря выбрали крепкое местечко, отсыпали вал и выкопали ров, словно не они на номеев напали, а сами готовятся сидеть в осаде. Со всяческим остереганием обошли город, полюбовались на стены, хранящие следы магических ударов. Ризорх расспросил магов, которые ходили на приступ. Потом долго сидел, раскачивая перед глазами амулет, отнятый у Хайи. Невзрачный камешек был заговорён Хаусипуром и нёс отпечаток его руки. Недаром Гайтовий признал волшбу императора, когда увидал Скора, попавшего под воздействие камня. Та же волшба прослеживалась и здесь. Получалось, что Хаусипур и впрямь находился на всех башнях города разом.
Дело удивительное, но от великих магов и следует ожидать удивительных вещей. Степняки, вон, тоже недоумевают: ещё недавно у лесных колдунов оставалось восемь бунчуков, а теперь – снова девять. Неужто кто-то из подколдовков сумел за эти дни бунчук поднять? Или хозяин бунчука с куделью уходил куда-то тайным образом, а теперь вернулся? Много делалось домыслов, но до простой истины не додумался никто. Непредставимым казалось, что побитого колдуна можно спасать, лечить… Добить – это да. На такое готов любой. Но помогать сопернику способны только люди, живущие в лесу, где в одиночку можно лишь сгинуть безвестно. А в поле – и один воин. Потому и нет там меж людьми доброго устройства, а значит, и людьми они зваться не могут.
На второй день решили посмотреть, как город защищается. Взяли камень поздоровее и совместными усилиями зашвырнули его через стену. И тут же получили обратно, хорошо, что не в лоб.
Выставили вперёд Устона под защитой ажно семерых магов, чего прежде не бывало. Устон принялся палить по городу огненными шарами. Кое-где появились дымы пожаров, хотя горело неохотно. То и неудивительно, постройки в Номе сплошь каменные, крыши у них из чёрного слоистого сланца. К тому же всякой колдовской мелочи в городе собралось, что малявок в проруби. Серьёзных магов, соперников, Хаусипур изничтожал, а мажат да подколдовков со всей страны собирал себе в окружение. Против колдунов воевать это народ негодящий, а город от пожара оберечь для них самое дело.
Долго Устому огнём тешиться не дали. Грохнуло в небесах, и словно стопудовым молотом ударило по тому месту, где стоял огневик. Если бы не помощь товарищей, то и хоронить было бы нечего. А так сошлась сила на силу: грому много, толку – чуть.
Вечером колдуны собрались на большой совет. Сидели кружком, девять воинов с бунчуками стояли за спинами магов. Такое нечасто бывает, только когда принимаются важные решения.
– Силу Хаусипура мы теперь знаем, – сказал Ризорх. – Ни один из нас с ним управиться не может, но и ему девятерых не взять. Так что держимся вместе, друг от друга ни на шаг. И вот что я ещё думаю: когда чародей с такой ужасной силой бьёт, у него защита должна быть слабая. Не бывает так, чтобы кудесник во всём преуспел.
– Была бы защита слабая, – заметил Напас, – его бы свои давно в спину убили. Они же что пауки в кубышке: едят друг друга почём зря, пока самый большой всё своей паутиной не заплетёт.
– Может, он анагос на себя наложил? – спросил Анк. – Как тот, который в Лите был. Вот свои тронуть его и боятся.
– Не получается, – возразил Напас. – Анагос столько сил требует, что ни о какой власти говорить не приходится. Кто анагос на себя наложит, тот обречён на вторые роли. Его никто тронуть не посмеет, но и он большой силы иметь не будет. Этот-то, ну, как его… ведь не сумел Лит защитить.
Простому воину, даже если он оказался на совете волхвов, говорить не следует, пока его не спросят впрямую. Скор стоял за спиной Бессона с бунчуком, приставленным к ноге, и молчал. Хотя как можно забыть имя колдуна, которого Скор умудрился подстрелить? Аммус, наместник Лита, отец Лии… Если вдруг девушка узнает, что убийца её отца не кто-нибудь, а именно Скор… молодому стрелку не хотелось об этом думать. Но каждый раз, заходя к знахаркам, он вспоминал об этом.
В обозе у знахарок обитал уже почти десяток пленниц: те, кого победители не просто захватили для утоления страсти телесной, но прочили себе в жёны. Получалось, что и Скор сосватал за себя Лию. Только знает ли об этом сама Лия и что скажет убийце?
Лия вместе с другими счастливицами, избегнувшими участи войсковой шлюхи, помогала лекаркам и поварихам, ухаживала за ранеными, неумело исполняла всякую женскую работу. Тётки хвалили её за старательность. С Хайей девушка старалась не встречаться, и та проводила время в гордом одиночестве и полном безделье, ожидая решения своей судьбы.
Всё это разом промелькнуло в памяти Скора, когда он услышал, как суровый Напас поминает наместника Лита – мага, наложившего на себя страшный всякому волшебнику анагос и убитого простой, не заговорённой стрелой. Говорит и не может вспомнить имя Лииного отца. А Скор помнит, но молчит. Не положено ему самовольно говорить на совете.
– Аммус его звали, – подсказал Бессон. Вряд ли и командир лучников помнил лишь однажды услышанное имя давно убитого врага, но Скор-то стоял с Бессоновым бунчуком, вот чародей и разобрал не прозвучавшее слово.
– Во-во!.. – согласился Напас. – Править городом от имени Хаусипура Аммус мог, и никакие заговорщики на него посягнуть не смели. А как до настоящей войны дошло, тут ему и конец был. Мы об анагосе только в сказках слыхали и думать не думали, что вживую встретим. А и знали бы, что с ним такое, не испугались бы. И где теперь этот Аммус? Нет, тут что-то другое. Поглядеть бы на этого Хаусипура поближе…
– Кто его видал, тех в живых нету, – проговорил Ризорх. – Трёх степных магов злодей до смерти пришиб. Правда, те поодиночке на бой выходили. Не умеют, дурни, сообща драться. Там из простых нукеров кое-кто жив остался, тех я расспросил. Но что они рассказать могут? Говорят, Хаусипур собой велик, на две головы выше любого воина, ходит медленно, но тяжко, так что земля сотрясается. Одет во всё чёрное, и лица не видать – тоже чёрным закрыто. Бунчук перед ним несут с двенадцатью хвостами.
– Внушительно… – щуплый Бурун покивал головой, – но мы в этих краях и пострашней великанов видали. А Напас прав: поглядели бы, каков он есть, тут и придумали бы, как его колотить нужно.
– Вот выйдет он против нас, и поглядите, – произнёс Бажан, как обычно молчавший до последнего.
* * *
Сбылось обещанное уже на следующий день. Ворота, ближайшие к лагерю лесовиков, распахнулись, и оттуда вышло войско. Более тысячи человек гардианской стражи, тех, кто бестрепетно шёл в бой, сколько бы бунчуков ни вывешивали с противной стороны. В центре возвышался императорский штандарт, двенадцатихвостый, как и рассказывали очевидцы. И под этим штандартом действительно шёл некто в чёрном. Был он высок и внушителен, хотя и не так громаден, как твердили выжившие в прошлых боях. Но уже давно известно, что у страха глаза велики, и не бывает медведя громадней того, от которого девки из малинника убежали.
Шёл Хаусипур не торопясь, и так же неспешно двигались ряды гардиан. Не тряслась земля, не раскалывалось небо, но всякий понимал, что за этим дело не станет.
– Стрельнуть бы по нему!.. – простонала Нашта, впервые вышедшая из лекарской палатки, но не допущенная собратьями к сегодняшнему бою. – Я бы достала.
– Терпи, – ответил Анк, тоже стоящий в задних рядах. – Скоро все достанем. Ведь он по нашу душу идёт. Смотри, союзнички-то уже улепётывают, только пыль столбом.
Чёрные ряды приближались. Не видно лиц, не видно глаз, воронёные доспехи и чёрные плащи с капюшонами скрывают воинов с ног до головы, лишь тускло поблёскивает зачарованное гардианское оружие, которому всё равно, кого резать.
– Устому пора бы в дело вступить. Он тоже умеет издали свой огонь слать…
И впрямь, фыркнуло пламя, понеслось, ничем не сдерживаемое. Не встретив преграды, достигло воинских рядов и опало, не причинив вреда. В ответ дохнуло холодом, не тем морозом, к которому привычен северный народ, а замогильной стужей, убивающей тело за одну минуту. Не спасёт от него ни пуховая безрукавка, ни шейный платок. Если бы не совместные усилия колдунов, лежало бы лесное воинство, закоченев, и даже гардианских ножей на него было бы не нужно.
Ещё ближе чёрные ряды, не потерявшие до сих пор ни одного человека.
