— Друг, мы не подпишемся ни под каким документом, ни под каким воззванием.
Гость немного отступает, с его губ уже готово сорваться «Простите!», но он берет себя в руки и обращается к мужчине.
— Будь добр, прочти это, прежде чем примешь решение.
Они качают головами и улыбаются, оба одинаково.
— Мы не читаем никаких документов или воззваний, — отвечает он.
— Это воззвание всех миролюбивых людей, которые требуют, чтобы войны были запрещены и навсегда исчезли из мировой истории, чтобы все ядерное оружие было уничтожено, а производство оружия запрещено, — объясняет гость. — Все люди, особенно молодые, должны требовать этого, чтобы человечество могло жить без страха. Инициаторы этого воззвания хотят помешать…
— Друг! — перебивает его женщина, — выпей с нами чаю. Ведь ты устал. Пожалуйста! — И она придвигает для него стул. Гость почти машинально садится, держа воззвание в руке.
— Видишь ли, друг, — говорит мужчина, пока женщина наливает гостю чай. — Мы очень хотим пожить в мире и покое, хотя бы год или два… Мы так и делаем. Поэтому земной шар для нас не существует ни здесь, у нас дома, ни там, где мы бываем. Для нас не существует борьбы, воззваний, обращений, а только — мир и жизнь. — Она улыбается, соглашаясь с мужчиной, и протягивает гостю чашку. Гость в замешательстве смотрит то на нее, то на него.
— Но ведь каждый, кто мыслит, должен…
— Мы не мыслим, — перебивает она его, — мы живем.
Гость не знает, что сказать. Чудны́е люди. Они обмениваются улыбкой. Они невероятно похожи друг на друга.
— Сегодня изумительная погода, — говорит мужчина, обращаясь к гостю.
— Слишком жарко, — бормочет гость.
— Хоть загорай, а ведь уже вечер, — продолжает мужчина.
— Выпьем еще чаю? — Словно легкое дуновение ласково тронуло невидимую листву. Гость внимательно смотрит на женщину, он видит, как улыбки влюбленных встречаются, словно два луча, и от соприкосновения расцветают еще больше.
— Конечно. — Они садятся к столу, и она разливает чай.
— У нас в саду на дереве поселилась пара дроздов. Они пели весь день. Ты знаешь, когда дрозды несут яйца? — спрашивает мужчина у гостя.
Нет, этого гость не знает, у него другие заботы.
— Но она непременно положит яйца, они так прилежно устраивают свое гнездо, — говорит женщина и некоторое время внимательно смотрит на гостя. Его усталое лицо пробуждает в ней сострадание и материнское чувство. — Ты только представь себе, весь день они распевали, трудясь над своим гнездом, одну и ту же песню, такую красивую.
Но гость не может забывать о своем деле.
— Раз уж я согласился выпить с вами чашечку чаю, — говорит он немного смущенно, — мне кажется, что вы должны были бы хоть взглянуть на мое воззвание. Ведь оно не причинит вам вреда, потом можете жить так же, как и раньше.
— Ты нас не понял, — мягко говорит мужчина. — Мы не боимся твоего воззвания, но мы и знать не хотим ни о какой борьбе. Это не наше дело.
— Это дело всех, кто хочет мира, — объясняет гость, собирая все силы. — Вы должны бороться за мир, все, кто хочет, чтобы их дети жили спокойно, это единственная возможность. Есть горстка людей, безумцев, из-за которых большая часть человечества живет в постоянном страхе перед братоубийственной войной и всеобщим уничтожением. Вы должны понять, что существование человечества зависит от того, сможем ли мы, безымянное большинство, предотвратить войну с применением ядерного оружия.
— Посмотри на мою жену, — говорит мужчина, улыбаясь. — Ты видишь, как она счастлива оттого, что у нас скоро будет ребенок. Она словно вечно меняющаяся мелодия, которая так прекрасна, что человек думает: нет, лучше уже быть не может, — а она делается еще прекрасней. Скоро у нас родится девочка, и она будет такой же красивой, как ее мать.
— Нет, милый, у нас родится мальчик.
Они улыбаются, сперва друг другу, потом гостю, который и сам слегка улыбается, но эта мимолетная улыбка не согревает его бледного лица.
— А может, у нас будет десять детей, пять мальчиков и пять девочек, — говорит мужчина.
Серьезное лицо гостя расплывается в улыбке.
— Чем больше их будет, тем больше у вас причин бороться за то, чтобы на земле впредь не было войн, чтобы на ней царили только мир и счастье. Вы должны знать, если слушаете последние известия…
— Мы не слушаем последних известий и не читаем газет, — они отвечают хором, обмениваясь улыбкой, как заговорщики.
— Пойми же, — говорит мужчина, — мы слушаем только музыку. Наш приемник ловит очень много станций, у нас замечательный приемник. Собственно, это единственная дорогая вещь, которая у нас есть. Нам пришлось продать пианино, чтобы уплатить вперед за эту комнату, но мы не испытываем недостатка в музыке, в хорошей музыке, тем более что мы сами играли довольно посредственно. Мы слушаем музыку всего мира, нам светит солнце, нас кропит дождь. И борьбы не существует.
— А ты понимаешь, что вы ведете себя, как страусы? — спрашивает гость немного насмешливо.
Мужчина и женщина вопросительно смотрят друг на друга, потом переводят взгляд на гостя.
— Я хочу сказать, что вы закрываете глаза при виде опасности и все оставляете на волю судьбы.
— Друг, не надо быть таким серьезным, — просит женщина. — Может быть, это и опасно, но мы это переживем. Мы пережили все войны мира и остались живы, останемся живы и теперь.
— Знаешь, когда мы с ней познакомились, я сразу понял, что она единственная женщина, которую я могу полюбить, — весело говорит мужчина. — Я понял, что это она. А она то же самое подумала про меня. Поэтому мы и решили, что для нас ничего не должно существовать, кроме нас самих и жизни.
Гость задумчиво смотрит в свою чашку. Ему ясно, что эта пара не понимает его языка, точно так же как он не понимает их, совершенно не понимает, ни одного слова. Может, они верят в перевоплощение и в загробную жизнь, хотя он почти убежден, что они не это имеют в виду. Наверно, они и сами не знают, что имеют в виду. Когда он снова поднимает на них глаза, ему кажется, что перед ним два наивных ребенка, которые думают, что их спасет это нелепое бегство. Он знает, что это маленькое прибежище любви все равно будет сравнено с землей, затоптано безжалостными сапогами. Может, они оба свихнулись? Когда он, попрощавшись, выходит в коридор, он уже не уверен, действительно ли они существуют. Лишь вкус чая, еще сохранившийся у него во рту, подтверждает их существование.
Гость идет дальше, к другим жильцам.
* * *
Они стоят в дверях спальни и смотрят на спящих детей. Ауса шепчет:
— Сегодня была ужасная авария. Мне сказала одна женщина, она слушала вечерние известия. Маленькая девочка попала под грузовик, конечно, насмерть. Даже подумать страшно.
Свава вздрагивает, ее мысли возвращаются к необъяснимому страху, который она испытала сегодня. Она смотрит на Аусу и виновато улыбается.
— Когда я вечером искала Инги, я слышала, как незнакомые мальчики говорили об этом. Я насмерть перепугалась.
— Конечно, ведь это мог быть и он, — говорит Ауса, она отворачивается, ей к горлу подкатывает ком.
— Ауса, милая, что с тобой? — дружески спрашивает Свава. — Ты знала эту девочку?
— Нет, но в таких случаях мне всегда бывает тяжело, будто пострадал мой собственный ребенок. Не могу объяснить, но, когда я слышу, что у кого-то случилось несчастье, мне кажется, что все люди мне родные.
Свава не смотрит на Аусу, она лишь бросает мгновенный взгляд на дрожащие ресницы девушки и снова обращает его на своих спящих детей. Они такие румяные и здоровые. Ей хочется схватить Инги в объятия, прижать к груди. Она больше никогда не будет так глупо прогонять его, никогда не будет с ним расставаться. Ни за что.
— Конечно, о таком несчастье даже подумать страшно, но все-таки не надо принимать слишком близко к сердцу то, что не касается тебя непосредственно, — говорит она Аусе, желая успокоить ее.
