– Эти американцы – нация транжиров, – бормотала она про себя, обмахивая растопку в своей забавной маленькой кухонной плите веером из пальмовых листьев, чтобы огонь поскорее разгорелся. – Они выплескивают деньги, как воду. Ну что ж, тем лучше для нас, итальянцев! – И она пожимала плечами.
– Но, Мария, мы заплатили всего лишь шестнадцать центов, а взгляните на эти цветы! Здесь по меньшей мере полкорзины!
– Шестнадцать центов за такой мусор! Лучше бы синьорина позволила мне торговаться вместо нее. Gia! Gia![132] Ни одна итальянка не заплатила бы больше одиннадцати су за такую бесполезную roba[133]. Видно, соотечественники синьорины объедаются дома золотом, если они с такой легкостью его выбрасывают!
В целом же благодаря уюту и тишине их маленького домика, бесчисленным достопримечательностям и восхитительным местам, которые нужно было увидеть, и богатой библиотеке Вьессо, где они могли брать книги по своему желанию, чтобы стало понятнее все то, что они видят, – благодаря всему этому месяц во Флоренции прошел чрезвычайно быстро и стал одним из тех этапов их путешествия, о котором впоследствии они вспоминали с большим удовольствием. Эми становилась все крепче, и то, что теперь, после долгих утомительных страхов и опасений, можно было больше не тревожиться за нее, было невыразимо успокоительно и живительно и для души, и для тела.
Самой последней и самой приятной из всех предпринятых ими экскурсий была экскурсия в старинный амфитеатр во Фьесоле, и вот там-то, когда они сидели, наслаждаясь теплом тихого вечера и связывая в букетики фиалки, которые собрали под стенами, заложенными раньше, чем сам Рим[134], сверху раздался веселый зов и их взорам неожиданно предстал сюрприз в виде лейтенанта Уэрдингтона.
– Я не писал вам, что подал прошение об отпуске, – объяснил он, – поскольку казалось маловероятным, что меня отпустят так скоро после предыдущего отпуска. Но мне повезло: Каррадерз, который должен был следующим получить отпуск, растянул связки ноги и оказался прикован к постели, так что коммодор[135] разрешил нам поменяться. Я выжал все, что мог, из болезни Эми, но, честное слово, я почувствовал себя обманщиком, когда только что, разыскивая вас, случайно встретил в Кассино ее вместе с миссис Свифт. Как она поправилась! Никак не подумал бы, что это тот же самый ребенок.
– Да, кажется, она опять совершенно здорова и так же бодра, как и до лихорадки, хотя наша дорогая старушка Свифт по-прежнему бдительно следит за ней. Она не позволила нам взять сюда Эми сегодня из опасения, что мы можем не вернуться до того, как выпадет роса. Ах, Нед, просто замечательно, что ты смог приехать. С тобой поездка в Венецию представляется совсем по-другому; правда, Кейти?
– Я не хочу, чтобы она представлялась совсем по-другому, – засмеялась Кейти, – ведь эта поездка всегда была моей мечтой.
– Надеюсь, что мое присутствие по крайней мере не сделает ее менее приятной, – сказал мистер Уэрдингтон, когда его сестра остановилась, чтобы сорвать фиалку.
– Нет, что вы! Я рада! – сказала Кейти. – К тому же мы все будем там впервые, не так ли? Кажется, вы говорили, что никогда еще не были в Венеции. – Она говорила просто и искренне, но чувствовала странную робость.
– Я просто не мог выносить это дольше, – признался сестре Нед, когда они остались наедине. – Я только и думал, что о ней, так что не мог сосредоточиться на своей работе А потом мне вдруг пришло в голову, что, возможно, это для меня последний шанс, ведь скоро вы подадитесь на север, в Швейцарию и дальше, куда я не смогу последовать за вами. Так что я выложил все начистоту коммодору, и славный старина, который питает слабость к влюбленным, повел себя молодцом и тут же устроил так, чтобы я смог уехать.
Миссис Эш не присоединилась к этим похвалам в адрес коммодора, ее внимание привлекла другая высказанная братом мысль.
– Значит, ты больше не сможешь приехать ко мне? После этого отпуска я тебя уже не увижу! – воскликнула она. – Боже мой! Прежде я не отдавала себе в этом отчета. Что же я буду делать без тебя?
– У тебя будет мисс Карр. Она одна стоит многих, – заметил Нед, но сестра отрицательно покачала головой.
– Кейти – сокровище, – сказала она, чуть помолчав, – но почему-то женщине хочется опереться на мужчину. Без тебя, Нед, я совсем впаду в уныние.
Месяц их самостоятельного хозяйствования завершился в тот вечер плотным ужином с чаепитием в честь приезда лейтенанта Уэрдингтона, ужина, который потребовал мобилизации всех ресурсов маленького хозяйства. Марию срочно отправили купить pan forte da Siena и vino d’Asti[136] и свежие яйца для омлета, и куриные грудки, тушенные в сливках, из ресторана, и артишоки для салата, и цветы, чтобы все украсить. И гость ел, и хвалил, и восхищался, а Эми и Мейбл сидели у него на колене и все ему объясняли, и всем было очень хорошо вместе. Их веселость была так заразительна, что передалась и бедной великанше, которая перед тем весь день была очень задумчива из-за предстоящей ей потери такого хорошего места и которая теперь вдруг возвысила свой голос в величественной арии из «Орфея», и вся кухня гудела от настойчиво и страстно задаваемого вопроса: «Che faro senza Eurydice?»[137] Великолепные звуки, полные огня и скорби, доносились из-за соусников ничуть не хуже, чем если бы это была рампа, и Кейти, тихонько встав из-за стола, приоткрыла дверь в кухню, чтобы слушатели не пропустили ни одной ноты.
На следующий день они приехали в Венецию. Это действительно была «волнующая минута», когда Кейти впервые села в гондолу и смотрела из-под черного балдахина на стены дворцов, мимо которых они медленно скользили по Большому каналу. Одни были кремово-белые с черным, другие оранжево-коричневые, третьи восхитительного матово-красноватого цвета, не то розового, не то алого; но все, и постройки, и отделка, было непохожим на дворцы во всех других городах. Перед ней высоко на носу гондолы стоял гондольер; его темный силуэт отчетливо вырисовывался на фоне неба – он раскачивался и склонялся над своим длинным веслом, иногда поднимая голову, чтобы издать громкий мелодичный возглас в виде предупреждения другим приближающимся гондолам. Все это было точно сон. Нед Уэрдингтон сидел рядом с ней, больше глядя на перемены в ее выразительном лице, чем на дворцы. Он, как и Кейти, впервые был в Венеции; но и Кейти была чем-то новым в его жизни, причем даже более интересным, чем Венеция.
Следующие десять дней они были наверху блаженства. Их приезд удачно совпал с началом большого народного праздника, из-за которого почти целую неделю Венеция была в состоянии непрекращающихся великолепных торжеств и веселья. Все эти дни они провели на воде; на сушу выходили лишь иногда, чтобы посмотреть на какое-нибудь знаменитое здание или вид или чтобы съесть мороженое на площади перед прекрасным фасадом собора Св. Марка[138]. Обедать или спать казалось совершенно бесполезной тратой времени! Вечера тоже проводили на воде, так как каждый день сразу после захода солнца от Дворца дожей[139] в путь по Большому каналу отправлялась великолепная пышная процессия, в которой наши друзья всегда принимали участие. Центром ее была барка, увешанная узорными коврами, где среди апельсинных деревьев сидели музыканты. Барку окружала целая свита яликов и гондол с яркими тентами, украшенных цветными фонариками и флажками; каждой управлял гондольер в живописной форменной одежде. Все это вместе покачивалось, поворачивалось и плыло вперед в каком-то ритмичном волнообразном скольжении, словно в такт музыке, а на пути процессии с фасадов дворцов и отелей лились ослепительные ливни света и вставали радуги цветных огоньков. Каждое движение сказочной флотилии повторялось в сияющей воде, отражавшей каждый факел, каждый алый фонарик, каждый лучистый зеленый или розовый огонек. И на все это смотрела с неба, словно удивляясь, яркая полная луна. Это было волшебно прекрасно. Кейти чувствовала себя так, словно все ее прежние трезвые представления о жизни и об окружающем растаяли. На миг все в мире перевернулось вверх дном. Не осталось ничего трудного, или надежного, или плохого; это была сказка, и она была в этой сказке, как и хотела прежде, в детстве. Она была той самой принцессой, окруженной удовольствиями, в которую она, Кловер и Элси играли в «Раю», только здесь все было еще чудеснее, и – боже мой! – кто же был этот принц, который тоже оказался в этой сказке и приобретал все большее значение с каждым днем?
Все сказки имеют свой конец. И в сказке Кейти была неожиданно перевернута последняя страница, когда на исходе этих счастливых двух недель миссис Эш вошла в ее комнату с выражением человека, которому предстоит сообщить другому неприятные известия.
