– Чавела! Я тебе вона воды… – Егор осекся. Сашка все так же сидел, откинувшись спиной на ограду, и смотрел на заходящее кровавое солнце потухшими глазами. Его руки безжизненно висели вдоль тела, открывая взору длинную кровавую рану на груди. – Сашка… – Егор плюхнулся на колени возле друга и, стянув с головы буденовку, уткнулся в нее лицом и заплакал.
На смену боли утраты пришли злость и решимость. Егор вытер руками лицо, снял гимнастерку, засучил рукава серой от грязи и пота рубахи и приступил к работе.
Он снял с мертвой лошади сбрую, скрепил ремнями несколько досок, из веревки сделал петлю и, приладив ее к самодельным носилкам, впрягся в них. До глубокой ночи Егор возил тела своих товарищей к яме в конце площади. Эта яма образовалась из-за разлома почвы. Она была глубокой и широкой. Последним к яме Егор подтащил тело Сашки. Еще раз взглянув в лицо друга, он закрыл ему глаза, зачем-то застегнул верхнюю пуговицу на черной от крови рубашки и столкнул тело в яму.
От бессильной злобы, клокочущей в груди, Егор не чувствовал усталости. Он натаскал к яме старых досок, уложил их на нее, сверху настелил плащ-палатку и в довершение всего накидал сверху булыжников.
Егор уже не раз хоронил товарищей. Он помнил, что над братскими могилами командиры всегда говорили речи. Сначала слова не шли в его голову. Он стоял, тупо глядя на камни, и мял в руках буденовку.
– Товарищи… – начал он речь. – Ребяты… Как же вы? Как же я? Нет! Не то! – разозлился он на себя. – Ванька! А я ведь знал, курва ты рыжая, что ты мой табачок скурил тада. Помнишь, када мы речку горную переходили? А ты мне сказал, што его водой смыло. Да и черт с им, Ванек. Я и забыл про то уже. А помню я знаете чего, ребят? Как вы мине всем отрядом на веревке ташшыли, када я в речку горную упал и меня течением на камни поволокло. Век вам этого не забуду. А еще… – Егор горько усмехнулся, – помните, как товарищ Мосин решил в речке той скупнуться? А потом визжал, как баба, када ему яйца от холодов свело! Не обижайся, товарищ Мосин, но ты точно как баба визжал. Лешка… Пузанок… Помнишь, как мы в том годе от басмачей отбивались. Там еще кишлак был, и мы в ем оборону держали. Вот если б ты тада меня не толканул в арык, то я б уже гнил бы давно, померев от бандитской пули. Сашка… – Егор совсем сник. – Чавела… Помнишь, как мы с тобой мечтали тада в степи? Ты тожа хотел мир повидать. Страны далекие. Вот и поведал… Эх, друг! Бросил ты меня одного. Но ничаво! Ничаво, чавела! Я отомщу за тебя! И за вас, ребята! И за Катерину нашу. Хорошая баба была! Настоящий мужик! Спите спокойно, дорогие товарищи по оружию! А я буду за вас продолжать бить гадов белогвардейских и бороться за светлое коммунистическое будущее!
Егор тяжело вздохнул, надел на голову буденовку, застегнул гимнастерку на все пуговицы, кинул на плечо ремень винтовки и, посмотрев на алое зарево рассвета, быстрым шагом прошел с площади. Миновав несколько улиц мертвого города, он обогнул каменную ограду и оказался возле колодца.
Спустившись вниз, Егор покрутил фитиль лампы, сделав свет ярче, отодвинул тяжелый железный засов на двери и громко крикнул в темноту камеры:
– Эй, ты! Сволочь басурманская! Выходи! Настал твой последний час, гад!
========== Глава 2 ==========
Родился и вырос Егор в маленькой деревне Н-ской губернии. Отец ушел на фронт в первую мировую и не вернулся, а вся забота о детях легла на плечи матери и старшей сестры. Мать занималась небольшим хозяйством и домом. Сестра батрачила на местного богача Ивана Савельевича Добренького. Егор, как мог, помогал матери по хозяйству и присматривал за младшими братом и сестрой.
Ему было тринадцать, когда на деревню обрушилась беда. Тиф. Болезнь не щадила никого и унесла с собой половину деревни. Последней Егор похоронил младшую сестренку, пятилетнюю Поличку. Доев остатки мерзлой картошки, Егор надел старый отцовский тулуп, валенки, шапку-ушанку и вышел из промерзлого дома.
Иван Савельевич Добренький не зря носил свою фамилию. Он был добрым и справедливым человеком. В округе его уважали, а крестьяне часто приходили к нему за советом. Хотя зимой ему особой нужды в работниках не было, Иван Савельевич взял Егора на работу. Его сын умер от тифа, а белобрысый и голубоглазый мальчик, видимо, напомнил его. Так Егор стал помощником конюха.
Лошади были страстью помещика, поэтому конюшня была большая и добротная. В ней содержалось десять голов породистых лошадей. В отдельном закутке находились кобылицы с жеребятами. Верховодил на конюшне одноногий дед Василий.
Шустрый парнишка быстро приноровился к работе и нашел общий язык с лошадьми. Особенно Егору полюбился загон с жеребятами. Когда один из них захворал, мальчик днями и ночами выхаживал его, пока тот не окреп и не встал на ноги. Ветер, как прозвал каурого жеребенка Егор, стал его любимцем и другом.
Василию понравился любопытный и сообразительный парнишка. Вечерами он звал Егора к себе в комнату при конюшне, и они пили чай вприкуску с сахаром.
