Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники

Ознакомительная версия.

«Господи, но ведь и эта работа может дать шанс! – мысленно воскликнула Катя. – Господи, ну, пожалуйста!» И она снизу вверх просительно вскинула к небу свои прозрачно-голубые глаза с темным ободком вокруг радужки…

«Шанс», о котором просила Катя, не представлялся ей два года. Благородные испанские сеньоры, или их матери, очень редко оставляли своих мужей или зятьев наедине с хорошенькой прислугой. А если и оставляли, то толку от этого не было никакого: на короткую, ни к чему не обязывающую интрижку готов был всякий, но на большее…

Ни один здравомыслящий сеньор не стал бы затевать дорогостоящие хлопоты с разводом, разделом имущества и наследства ради того, что можно получить совершенно без всяких хлопот за ужин в ресторане или дешевенькое колечко на Рождество.

…Катя сидела в кафе на углу улицы Рамбла и площади Колумба, пила кофе и просматривала колонку объявлений о найме прислуги в газете «Вангуардия». Изредка она поднимала глаза на прохожих. Ей хотелось удостовериться, что на нее по-прежнему обращают внимание. Потом, довольная, она снова погружалась в изучение газеты.

Угадать, что кроется за лаконичными строками объявлений, было невозможно. И она выбрала одно наугад. Ей понравилось название улицы. Улица Жероны. И фамилия подателя заявления ей тоже понравилась. Сеньор Морено. Сальвадор Морено. Вечером она позвонила по указанному номеру.

На другой день, когда весьма импозантный седовласый сеньор открыл ей дверь, никаких глупостей с хлопаньем ресницами и стреляньем глазами Катя проделывать не стала. Ясно было, что этот номер здесь не пройдет. Катя была скромна и учтива. Сказала, что всю интересующую его информацию сеньор Морено может получить в агентстве, через которое она устраивается на работу.

В агентстве у Кати была хорошая репутация. За ней числилась только одна странность: она часто меняла клиентов, хотя у тех к ней никаких претензий не было. Поэтому, когда Катя пришла сообщить имя и адрес нового клиента, никто не удивился, и через два дня она приступила к исполнению обязанностей.

Неделю спустя Катя уже знала, что сеньор Морено – известный архитектор, что ему шестьдесят, он вдовец, что в Париже у него есть подруга, которую зовут Патрисия, что она художник по интерьерам и что они ездят друг к другу в гости почти каждые выходные.

Через год Катя знала все привычки и пристрастия сеньора Морено, она знала всех его друзей и коллег, она знала, что его связь с красивой сорокапятилетней Патрисией скорее просто привычка, а не какое-то глубокое чувство, она знала, какую рубашку он любит надевать в понедельник, идя на работу, и как должны быть накрахмалены его носовые платки, она знала даже, при какой погоде у сеньора Морено бывает обострение его хронической астмы и каким лекарством он купирует начало приступов. Более того, сеньор Морено ужасно нравился Кате. В свои годы он оставался невероятно привлекательным мужчиной, настоящим светским львом.

Кате помог случай…

Была ранняя весна, серенькое и неприметное дождливое утро вторника, одного из двух обычных Катиных присутственных дней, если, конечно, не считать тех довольно частых случаев, когда у сеньора Морено собирались гости и требовалась Катина помощь.

Сеньор Морено открыл дверь, приветливо поздоровался с Катей и заметил с извиняющейся улыбкой:

– Каталина, дитя мое, как хорошо, что вы пришли. Оказывается, я люблю, когда кто-то есть дома.

Назвать Катю «дитя мое» позволило ему плохое самочувствие и существенная разница в возрасте, а именно почти двадцать лет.

Сеньор Морено, тихо покашливая и кутаясь в роскошный шелковый стеганый халат, черный, с золотой вышивкой на рукавах, беспокойно ходил из конца в конец своей просторной пятикомнатной квартиры. Потом он выпил лекарство и закрылся в спальне.

Часа через полтора Катя услышала сильный захлебывающийся кашель. Видимо, сеньор Морено не мог остановить приступ. Потом Катя услышала, что, задыхаясь от кашля, сеньор Морено зовет ее. И Катя ринулась на помощь.

Сеньор Морено полулежал на кровати. Халат его был растерзан на груди. В руке он сжимал флакончик ингалятора.

– Пустой… – просипел сеньор Морено и снова закашлялся.

Катя метнулась на кухню, схватила из шкафчика с лекарствами ингалятор, и через минуту приступ был купирован.

– Разве там был еще один флакон? – удивился сеньор Морено и пожал слабой рукой Катины тонкие пальчики.

– Я подумала, что этот должен скоро закончиться, и купила на прошлой неделе новый.

Удивлению сеньора Морено не было границ. Еще больше удивился он, увидев, как из Катиных прекрасных глаз катятся слезы самого неподдельного сострадания.

Катя сидела на краешке кровати, и ее горячие слезы капали прямо на руку сеньора Морено, которую Катя прижимала к своей груди. Сеньор Морено опустил взгляд на вырез Катиного форменного платьица и почувствовал, что никакого приступа астмы у него словно и не было. Наоборот. Ему захотелось срочно доказать этой прелестной женщине с прозрачно-голубыми глазами и свежим пухлым ртом, что он вовсе не хилый старик, а мужчина в самой поре.

Доказательства заняли всю первую половину дня и часть второй. Причем за все это время астма ни разу о себе не напомнила, а доказательств хватило бы и до вечера, и осознание этого факта еще больше воодушевляло сеньора Морено. Но Катя, томно и счастливо вздохнув, сказала, что еще не закончила уборку квартиры, и выскользнула из постели, при этом дав сеньору Морено сполна насладиться видом своих обнаженных статей.

…Визиты Патрисии в Барселону и ответные визиты сеньора Морено в Париж скоро сошли на нет. Катино место горничной заняла толстая некрасивая хорватка, которую сама Катя и наняла. А через год сеньор Морено представил Катю друзьям и родственникам в качестве гражданской жены.

…С этого места становилось совершенно не важным, что Катя в своей биографии сочинила, а что было правдой. Ее вымышленная и ее реальная биографии в этой точке совпали, что само по себе было невероятной удачей, сказочным везением.

Теперь Катя знала, что жизнь ее задалась. Но одно обстоятельство все же отравляло Катино существование. Она называла его про себя «синдромом горничной».

Когда в их чудной квартире на улице Жероны собирались друзья сеньора Морено и вели блестящие разговоры о политике, живописи и литературе, Катя неизменно чувствовала себя не в своей тарелке. Она чувствовала себя лишней на этом празднике интеллектуальной жизни.

И тогда Катя решила стать писательницей.

– Наташка, родная, не могу больше. Ну, что мне делать? Представляешь, звонит Каталина Хуановна из своей Барселоны, сообщает, что третью книжку закончила, какую-то там «Багамскую рапсодию». А по мне, так и вторая была перебором. Говорит, они с мужем вернулись из мирового турне, которое он ей подарил после выхода второй книжки. Ага, представляешь? И еще рассказала, что он собрал своих друзей, устроил колоссальную презентацию в каком-то русском книжном магазине и преподнес ей золотой кулон в форме перышка. В смысле, что она у нас писательница… Но третья книга! А я не могу больше, Наташка, не могу!

Как хорошо, что есть подруги, которых можно вот так выдернуть посреди ночи и излить им душу.

– Так, может, она опять врет. И про турне, и про перо. Пусть вставит его себе куда следует и летит дальше мир покорять. – Наташкину крайнюю недружелюбность я отношу на поздний час. – А за третью книгу и браться не думай.

– Что ж делать? И жалко вроде Катю… Она так тянется, выстраивает свою биографию…

– Слушай, жалостливая, а твое настоящее имя не мать Тереза случайно? Эта история только доказывает, что между заказчиком и литрабом должен стоять литагент. На худой конец, издательство. Чтобы ничего личного. Никаких там «войдите в мое положение» и прочей муры. Знала бы, не знакомила вас вовсе. Умеешь же ты всякую ситуацию довести до абсурда!

Интересно, на что это Наташка намекает этим «всякую»? Уж не на мою ли личную жизнь?

– Зачем же так грубить… А вообще, знаешь, есть идея! Позвоню-ка я завтра Галке Раменской. Галка все же профессионал. Задачу понимает. Времени у нее полно, она дома сидит, нигде не служит. Член Союза писателей. Звучит гордо. В разных местах то редактурой пробавляется, то литобработками. Ты что молчишь?

– Тебя слушаю. Правильно мыслишь. Отдавай третью книгу Раменской и выброси все из головы. И спокойной тебе ночи, дорогой товарищ.

На другой день звоню Галке. Так и так. Есть работа. Готова? Готова. Условия такие-то. Подходят? Подходят. Отлично. Теперь более подробно, чтобы не было никаких недосказанностей и недопонимания. В нашем деле они не нужны.

И я объясняю Галке еще раз, что она должна создать новый текст, вычленив из уже существующего Катиного синопсис. И потом идти по этой канве. И еще раз повторяю: ни в коем случае не править прямо в компьютере, как при редактуре или даже литобработке, а создавать новый, прошу прощения, продукт. Для пущей образности подпускаю метафору.

Ознакомительная версия.