* * *
Что было потом? Меня, значит, вывернуло, сперва в комнате, потом на улице, потом я опять чего-то хлебнул и бросился бежать, не помню куда, хоть к черту на рога, лишь бы подальше оттуда. Потом я опять напился до полусмерти и явился домой только к вечеру, уже на следующий день, значит. Мама сказала, что Инга больна, лежит у себя в комнате. Она и правда долго лежала, никуда не выходила, но доктора к ней не звали. Когда она наконец встала, я заметил, что на руке у нее больше нет обручального кольца. И под глазом синяк — если бы я знал, что ей так досталось, я бы убил эту сволочь на месте, но он мне больше не попадался. И разве я мог себе представить… я же думал, что этот мерзавец мне друг. И я совершенно не знал, до чего сильна в человеке природа, куда она может завести и самого обычного парня, а не то что солдата. Но все равно, я бы голыми руками задушил этого подлеца, если бы он мне только попался, пусть даже они потом пристрелили бы меня. Я просто сразу не сообразил, что происходит, мне и в голову не пришло, что это она — и он, я ведь его считал своим другом! А она — она ведь никогда даже не заходила ко мне в комнату, когда он там сидел, зачем ей только понадобилось с ним уединяться… Я этого до сих пор не понимаю. Может, она решила быть с ним немного поласковее, пожалела его — знала ведь, что его посылают на фронт, а там могут убить; поверила ему из-за того, что он так смотрел на нее. Обратиться в суд — нет, я думаю, это ей и в голову не приходило. Она бы, конечно, могла доказать, что это он, и его бы осудили, а она получила бы компенсацию, конечно, получила бы, я не сомневаюсь. Но, видишь ли, есть вещи, которых никакими деньгами не оплатишь, по крайней мере некоторые люди так считают, и Инга из их числа. Эйрикур приходил и просил ее снова надеть кольцо, он умолял ее со слезами, но она только молчала — я волей-неволей все слышал, перегородка между нашими комнатами очень тонкая. Он говорил, что для него она та же, что прежде, но она сказала только одно слово: «нет», и потом молчала, и ничем пронять ее было нельзя. Не понимаю, чего она так упорствовала. Ну, конечно, для нее это было ужасное несчастье — да и для меня тоже. Я думаю, мама так ничего и не узнала, а уж папа тем более, он бы вообще сошел с ума, и меня бы он, конечно же, не понял — мне так кажется, во всяком случае. Но, наверно, он бы тоже ничего не сделал, а может, повесился бы. Да, так оно и получилось, что никто из нас не обратился в суд. Нет, Инга была не из таких, этого ущерба ей бы никогда не возместили, никакими деньгами, хотя вообще-то, по-моему, зря она так поступила — деньги всегда деньги, откуда бы они ни взялись и за что бы ты их ни получил. И ей деньги, конечно, пригодились бы, но гордость — гордость у таких людей превыше всего. Только «да» или «нет» — середины для них не бывает. А его я бы растерзал, разорвал на клочки, если бы только раньше узнал, как он с ней обошелся. Но когда я узнал, его уже не было. А она, может, и вообще не догадывалась, что мне все известно. Но так или иначе, а с тех пор она стала мне будто чужая. Да так чужой и осталась.
* * *
Нет, какой толк переживать, если все равно ничего не изменишь. Как по-твоему, что Оуфейгур сделал бы на моем месте? Он, может, и сказал бы что-нибудь, но чтобы полезть в драку, да еще с солдатами? Нет, он бы вызвал полицию, и дело попало бы в газеты, и началась бы судебная канитель, а толку-то что? Сделанного ведь не воротишь. Беднягу Бобби, наверно, повесили бы или, может, расстреляли — у них на такие вещи строго смотрят, особенно если это с солдатами случается и в военное время. Но вот представь себе — он солдат, и идет война, и послали его на край света, где ни одного борделя нет, а зато есть перед глазами такая красивая девушка, как Инга, и, можно сказать, ежедневно. Я много думал обо всем этом, ведь я раньше к нему хорошо относился, да и он ко мне, наверно, тоже. Говоришь, не стоит его оправдывать? А ты знаешь, чего больше всего не хватает парням, когда наши суда приходят в Россию? Девок, приятель, самых обыкновенных девок. Думаешь, им было бы не наплевать на все, если бы они нашли там настоящих портовых шлюх? Думаешь, им интересно, какой строй в России, да и в любой другой стране? Нет, им на все начхать, им подай девок и водку. Ведь они неделями и месяцами обходятся без баб — значит, что им первым делом нужно? Водка и шлюха, которая свое дело знает. А что тут удивительного? Каково было бы нам с тобой без наших баб? Ты вот в самом цветущем возрасте, хоть и калека, так ведь тут тебе это не помеха. Большевикам надо было бы во всех портовых городах открыть бордели прямо рядом со складами, и никаких тебе охранников; это было бы очень хитрым ходом с их стороны. Если парень сходит на берег, а тут его уже ждет водка и девка, так больше ему ничего и не требуется. Но русские этого не понимают. Мне один рассказывал, что познакомился с этакой кругленькой блондиночкой и уже повел ее в какую-то захудалую гостиницу, чтобы малость побаловаться, как откуда ни возьмись милиция, и застукали их! Дьявольская жестокость, парень! Он-то тут же смылся на корабль, а она? Наверно, поставили к стенке и расстреляли, очень даже возможно, он говорил. Ну и чего они добились? Когда он вернулся домой, так много чего рассказал газетчикам. Нет, про девчонку он не говорил, ему и так нашлось что рассказать, он про всякое другое такого наговорил, что они прямо глаза раскрыли. Такие люди, как Оуфейгур, узнают обо всем только из книг, и газет, и всяких там отчетов и документов; из книг они знают, что такое изнасилование и что за него полагается по закону, но они не представляют, каково это — день за днем обходиться без бабы. А ведь невелика премудрость — всем прочим это известно. Они, понимаешь ли, вычитали, что женщин насилуют одни подлецы и мерзавцы, а не понимают, что и с ними самими такое может случиться, как бы они сейчас ни возмущались. Да, вполне может — мало ли как в жизни бывает. Говоришь, с тобой никогда не случилось бы? Ну, по-моему, ты много на себя берешь, по-моему, это с любым может случиться, если он не старик, конечно. Вот послушай замужних и узнаешь, что больше всего изнасилований происходит в супружеских постелях, женщины об этом уже прямо стали говорить. По-твоему, болтовня, для того только говорится, чтобы немного отдохнуть от мужей, — ну что ж, может, ты и прав. Мне-то все равно, это только справедливо, если людей наказывают за нарушение закона. Но что сделал Эйрикур? В суд он не подал, хоть это была его невеста. Я уж знаю, что, окажись он на моем месте, он не сидел бы спокойно; если его рассердить, он становился прямо как бешеный, он бы не посмотрел ни на какие ружья и ножи, потому что там была Инга. А может, и не только из-за Инги, он из-за любой бы на них кинулся. Такой уж у него был характер, он просто удержу не знал. И все-таки он ничего не сделал. Бобби уехал не сразу, это мне уже потом сказали. А кто же должен был ему отомстить, как не Эйрикур? Не думай, что я хотел убийства, ни в коем случае, но если бы Инга хоть получила компенсацию… Но она была такая упрямая и своенравная, она тоже не знала удержу, а Эйрикур как раз и возбуждал в ней упрямство. Но он ничего не сделал, он только ходил за ней, а она молчала или говорила «нет». Эти, которые трубят о людях старшего поколения, они нас считают какими-то подонками. А ведь на моем месте Оуфейгур так же вскочил бы, как я, а потом бы его тоже вырвало, и он только и смог бы, что вызвать полицию. А толку-то было бы столько же…
* * *
Додди? Я вообще не понимаю, что на него тогда нашло. Какое ему дело, что в какого-то мальчишку, щенка, который только-только конфирмовался, плеснули супом? Он же ему не друг и не родственник. Додди небось, и как его зовут, не знал. Так нет же, кинулся сам не свой, нашел свидетеля, пожаловался, да еще наорал на начальника, когда тот хотел это дело замять. И парень-то особенно не пострадал, совсем немножко его обожгло, а назавтра все уже прошло, ребята говорили. И вот из-за такой ерунды устроить скандал и потерять работу! И что таким людям нужно? Не понимаю, чего они бесятся. Не заботиться о последствиях, потакать всем своим капризам, ни с кем и ни с чем не считаться! Особенно когда имеешь дело с иностранцами; раз уж приходится с ними работать, ты просто обязан держать себя в рамках, чтобы они чувствовали твое доверие и понимание. Для всех же лучше, если мы с ними будем жить мирно. А Додди поступил совершенно неправильно. Это же не имеет отношения к его обязанностям, это дело профсоюза. Додди не сам должен был жаловаться, а пойти к профсоюзному уполномоченному, к Ищейке то есть. Уполномоченный докладывает руководству союза, а руководство передает жалобу нашему начальству. Вот это правильный путь. Так, конечно, дольше, но зато можно как следует разобраться во всем и занять разумную позицию. И тогда Додди остался бы на работе, его бы не уволили, можешь не сомневаться. Потому что тогда за ним стоял бы профсоюз, и мы все поддержали бы его, все, как один.
