* * *
Что стало с Ингой, с сестрой? Нет, она не умерла, а то бы я, наверно, знал; правда, я о ней давно уже ничего не слышал. Я, знаешь, как сюда переехал, так, можно сказать, потерял связь с родственниками, а с ней и подавно. Но она оправилась после той истории; родители ее оттуда увезли, и она вполне оправилась. Время и привычка, они, парень, все залечат. Инга стала учительницей в школе, работа была ей по душе, а это ведь тоже много значит. Старики уж до того радовались; мама, правда, ужасно хотела, чтобы Инга вышла замуж, она, бедняжка, такая была старомодная, считала, что для женщины все счастье в замужестве. И когда она узнала, что Эйрикур женился на другой, то решила, что Инге тоже надо подыскивать нового жениха. Но Инга так и не вышла замуж. Однажды дело вроде бы уж совсем сладилось, прекрасный был человек, и состоятельный, с собственным домом, но нет, она отказалась. И папа с мамой примирились с тем, что она, видно, так и останется старой девой. А она своей жизнью была довольна — ну как же, жалованье приличное и работа интересная. Правда, в это время мы с ней не так уж много виделись, особенно с тех пор как она пошла работать в школу. К ней иногда приходили ее новые знакомые, и мне они ужасно не нравились — такие спесивые, надутые. Я при них чувствовал себя жутко неловко, а им, по-моему, только приятно, если человек смутится и замолчит; они, наверно, и смеялись надо мной из-за того, что я мало знаю. Я ведь никогда в школу не ходил, только в начальную, а это что, ерунда. В общем, ее знакомые действовали на нервы мне, а мои — ей, понимаешь? Ну как будто мы совсем чужие, а ведь мы брат и сестра, и когда мы были маленькие, я брал ее с собой собирать яйца крачек и вообще всюду с собой водил, и грести научил, и ловить рыбу. У родителей были с ней такие же отношения, как раньше, будто ничего не изменилось. А ведь она работала в школе и дружила с людьми, которые смотрели на нас свысока, из-за того что нам не пришлось учиться и у нас не было, как у них, бумажек о высшем образовании. Инга старалась обходиться своими средствами, жила она у родителей, бесплатно, на еду тратила немного. Я однажды предложил дать ей взаймы, я тогда работал в Кефлавике и получал очень прилично, но она не захотела, черт побери, ей, видите ли, не нужна ни моя помощь, ни мои деньги, нет, нет, ни в коем случае. А ведь у других занимала, вот, например, у одного нашего приятеля, моряка, у него она могла взять, а у меня, родного брата, ни-ни. Мне до сих пор становится обидно, как вспомню про это, я ведь знаю, что она, бедняга, тогда сидела без копейки, но уж такое упрямство… А в школе она была на хорошем счету, во всяком случае, так говорили, я слышал. Ну еще бы, умом и талантами ее бог не обидел. Да, у меня еще две сестры есть, обе замужем, одна на юге, другая на востоке. Живут хорошо, у обеих прекрасные мужья, дети, некоторые уже взрослые. И никогда с ними не было никаких неприятностей, это в наши дни не часто случается, чтобы дети вырастали благополучно. Но моим сестрам вот удалось, потому что сами хорошие, честные люди, я тебе правду говорю, не хвастаюсь. Что? Что ты сказал? Моя сестра в тюрьме? Да ты очумел, что ли? Ну-ка быстрей возьми свои слова обратно, а не то… Твои мальчишки спрашивали мать? Конечно, страшно интересно иметь знакомого, у которого сестра в тюрьме! Ничего себе ты их воспитал, парень. И сам повторяешь за своими голодранцами такую чушь — это обо мне и о моих родственниках! Я-то считал, что мы с тобой друзья. А твои мальчишки — знаешь, как они себя ведут без тебя? Думаешь, мне неизвестно, что твой старший был в той компании, которая зимой вломилась в нашу заводскую забегаловку? Думаешь, я не вижу, что он у тебя вечно дымит, как труба, десятилетний шпингалет, а деньги на курево откуда берутся? Зря я волнуюсь — да как же не волноваться! Это мальчишки Шпика сказали твоим? Что ее зовут Ингвельдур, Ингвельдур Бьёрнсдоттир? А вот и нет. Ее зовут Ингибьёрг, и она до сих пор преподает в своей школе, я точно знаю. Ишь какую гадость ваши подонки выдумали, пусть лучше помалкивают, а то я тоже кое-что знаю. У Шпика девчонка еще и на конфирмации не была, а уже спит со всеми парнями подряд, потаскушка несчастная. Могу ли я доказать, ну, доказать не берусь, но ведь и так все знают, и ты тоже. Что — нечего притворяться, всем известно, и Шпику тоже? Шпику? А откуда, скажи на милость? Ему, значит, известно лучше, чем мне. Из картотеки? У них есть картотека? Тут, у нас? И в ней родственники всех, кто здесь работает? Да, это я не сообразил, Трест, ну конечно… Тогда что ж — ее зовут Ингвельдур, и это правда, ее судили после уличных беспорядков. Но она уж давно отсидела свой срок, это ясно как день, и если она у них отмечена в картотеке, они должны знать. Но ее на всю жизнь лишили гражданских прав, и она больше никогда не сможет преподавать. Только там же, в тюрьме, она там вроде учительницы в тюремной школе, я так себе представляю. Вы этого никогда не поймете, чертовы ослы, а я все равно скажу, что мою сестру Ингу везде уважают — и в тюрьме, и где угодно. Да нет, я ее не оправдываю, что ты! Хотя какая разница, оправдываю я ее или нет, раз все про это знают. Не понимаю только, как же мне раньше не сказали. Сколько я уж тут работаю, и никто ни слова! А теперь вот ты. Говоришь, ничего плохого не имел в виду, только из любопытства? Услышать, что я отвечу? Да ты-то сам что ответил бы на моем месте? А что я сказал про твоего парня — ладно, ты и сам знаешь, ведь полиция их накрыла, бедняг, ну, глупость сделали. С возрастом пройдет, повзрослеют и поймут, что такие штуки ни к чему. Да нет, я тебя не хотел обидеть, так, к слову пришлось. Правильно, я за Ингу не отвечаю. Я еще до того, как это случилось, порвал с ней всякую связь, иначе и быть не могло. Что она делала? Ну, про это я мало знаю, только что слышал от сестер да от брата Гисли. Он на юге живет, электромонтер, здорово зарабатывает, как все специалисты. Хотя ты сам можешь в картотеке посмотреть или Шпика попроси, пусть для тебя посмотрит, сам ты там вряд ли что найдешь. Да не сержусь я, что ты, миленький, ни капельки не сержусь. Инга — она мне теперь все равно как чужая, посторонний человек, которого когда-то случайно встретил, и все. Только что по документам числится моей сестрой. Черт бы побрал всю эту проклятую кучу бумаг, как будто нарочно ее придумали, чтобы всем вредить. Понимаешь, она отказалась подчиниться контрольной комиссии, ну это само по себе ерунда, так вначале многие учителя делали, а потом подчинились, когда увидели, что вышло из уличных беспорядков, — увидели результаты и подчинились. Поняли, что сопротивляться бесполезно. Но некоторые, и Инга в том числе, присоединились к смутьянам и тоже приняли участие в уличных беспорядках, а между прочим, никто не знает, может, все и кончилось бы мирно, если бы на демонстрантов не бросили Гражданский отряд. Потом, конечно, везде писали, что беспорядки затеяли коммунисты. Ужасная все-таки нелепость, что они вообразили, будто можно совершить переворот голыми руками, ну почти без оружия. И к тому же поверили, что народ их поддержит, не сообразили, что нужно остерегаться этих, из Гражданского отряда, — у них-то как раз и было оружие! Но тут все потеряли голову — так по крайней мере говорили. И Инга — она, понимаешь, немножко сурово обошлась с одним… в общем, череп ему проломила или что-то в этом роде, какая-то штука у нее была в руках, ей дали нести на демонстрации. Люди в такой момент буквально ничего не соображают, вот она и стукнула его по голове, но он остался жив — да, да, ужас просто! — но он остался жив и потом совершенно поправился. Кто, министр народного просвещения? Ну что ты, нет, это был даже не полицейский, а, кажется, кто-то из этого Гражданского отряда, учитель, как и она, учитель физкультуры, что ли. Да нет, это ты с другим путаешь, министра ударила девчонка, когда объявили, что мы входим в НАТО. Девчонка, говорю тебе, школьница. Из школы ее, конечно, исключили, но министр хотел это дело замять, не хотел, чтобы об этом кричали. А как ты считаешь, министры такие идиоты, чтобы высунуть нос на улицу во время беспорядков? Говорили же, что они прямо утром, еще задолго до митинга, удрали на юг, в Кефлавик, и там ждали, пока все кончится. Так по крайней мере говорили. А я лично верю, очень даже верю, что они просто испугались, бедняги. Министры не министры — все равно люди. И куда же им бежать как не в Кефлавик? Никто ведь не знал, как дело повернется. А если бы еще армия вмешалась, тогда им пришлось бы ничуть не лучше, чем всем остальным. Лично с ними, может, ничего бы плохого и не случилось, но они бы такого насмотрелись! Представляешь, если бы в ход пошли ружья! Может, с ними и плохо стало бы, не знаю, я так говорю, у них ведь тоже нервы, как у нас с тобой. Но до этого не дошло, никаких ужасов им не пришлось увидеть. Так и отсиделись со своими бумагами, а бумаги — они ведь белые, чистые. Как, Шпик? Шпик меня зовет? Меня? Но я ведь ничего такого не делал и не говорил и все-таки… все-таки… А может, он нас подслушал, фискал проклятый?
